Степан Злобин - Степан Разин. Книга вторая
— Да что ты стоишь за бояр? — насмешливо спросил Разин. — Бояре тебя самого за измену сожрут с потрохами, за то, что ты мне стрельцов без боя привел…
— Что брешешь?! — вспыхнул Семен.
— А я не брешу, князь Семен Иваныч, — с насмешкой ответил Степан. — Я мыслю, тебе самому сготованы и топор и петля, крючья под ребра и дыба… чего бишь еще-то сулил?.. Выпьем лучше. Казнят нас с тобой, так уж вместе!
Разин налил вина. Князь Семен оттолкнул свой кубок и пролил его на ковер.
— Слышь, Степан. Ты головы сек дворянам. Секи и мою, а глумиться не стать!
— Что за глум, князь! Имали в степях казаки гонца астраханского. Скакал на Москву от князя Ивана с тайною грамотой. Писал воевода извет на тебя. Возьми почитай.
Степан протянул Львову грамоту.
— Мне ни к чему! — гордо ответил стольник.
— Грамота про твою измену, Семен Иваныч!
— Нету за мной измены, Степан! — угрюмо ответил Львов.
— А воевода Иван Семеныч мыслит не так, — задорно сказал Степан. — Пишет: «Он вора Стеньку с его казаками на море не побил, отпустил своеволить, а было воров одолети легко. И то он творил для своей бездельной корысти. Велики дары от воров имал…»
— Я для корысти?! — в возмущенье воскликнул Львов. Он хотел взять столбец из рук Разина, но атаман не дал.
— Ты далее слушай, князь: «Равнял он вора с большими воеводами, хвалил его за отвагу и ратную удаль, за то, что он кизилбашцев побил, в дому он его принимал почетно и с ним пировал…»
— Что было, то было, — сказал стольник.
— Одно к одному, князь Семен. За то ты «имал от воров велики дары и узорочья много…»
— Когда же то было, Степан?! — негодуя, воскликнул Львов.
Атаман усмехнулся.
— Ты далее слушай, князь. Тут все вины твои начисто писаны: «…хотел он собою воров посылать на войну с трухменцы, земли чужие себе покорять и князем над ними вчиниться». Еще не хотел ты идти на воров походом, а мыслил наждать вора Стеньку осадой на город…
Львов молча вырвал столбец из рук Разина, дрожащими пальцами развернул и, придвинувшись ближе к свече, стал читать. Даже при красном мигающем свете свечей было видно, как кровь прихлынула к его голове. Руки его дрожали… Разин его наблюдал с молчаливой и скрытой усмешкой. Молча он поднял опрокинутый Львовым кубок и снова наполнил его вином.
— А теперь, князь Семен, ты и сам сошел к вору со всеми стрельцами без боя. Так что тебя ждет, как ты мыслишь? — спросил Степан.
Львов молчал, зажав в кулак русую бороду. Высокий лоб его побагровел, и на висках налились напряженные синие жилки.
Разин видел, что князь Семен в безвыходном положении. Он понимал, что все сошлось против Семена и оправданья в глазах государя ему не сыскать.
— Прав ты, князь, — сказал Разин, — что править бояре свычны, а мы лишь одно — разорять… Разумный и смелый ты, князь… Не ко двору таков человек боярам… И добра тебе нынче не ждать… А мы, князь, за правду идем. Не разбоем — войной на бояр. Иди к нам в казаки. Первым товарищем будешь со мною во всяких делах. Бояр мы побьем — государю советчиком станешь: все же ты князь!.. И меня там, где надо, советом наставишь, как казацкое царство устроить…
— Ты пьян! — взбешенно воскликнул пленник. — Да как ты мне смеешь, собачий ты сын! Ляг проспись!.. Кого ты зовешь дурацкое царство ладить?!
— Дурацкое?! — рявкнул Степан.
Он схватил дворянина за бороду и ткнул его в подбородок так, что Семен опрокинулся навзничь.
— Болван я! Боярско отродье на честное дело призвал! Душою открылся!.. — с досадой воскликнул Разин. — И верно, что спьяну поверил в дворянское сердце. Просплюсь — и смеяться стану, дурак неумытый!.. Вставай, выходи из шатра… Один тебе путь с Прозоровским. Ну, вставай, не убил я тебя… Подымайся, боярский холоп! Чай, мыслишь — присяге ты верность держишь?.. Брехня! За Гришку Отрепьева ваше отродье шло, за польского королевича Владислава вы кровь проливали… За русский народ никогда вам, дворянам, не встать!.. Иди прочь!.. Ты пошел бы со мной — и другие дворяне нашлись бы… Да я уж иных не покличу. Всей вашей дворянской породе теперь один от меня конец. Всех стану казнить без всякой пощады. А тебя я живьем сберегу. Увидишь, какие мы «мертвецы» да чья перемога будет!..
Степан кликнул двоих казаков и велел без обиды свезти воеводу в тюрьму и держать до его указа.
Астраханская твердыня
Прозоровский весь кипел ненавистью к «черни», которая смела при встречах с ним выкрикивать бранные слова. Но он затаился до времени, ожидая возврата стрельцов из похода…
Крики и брань в народе начались с того часа, когда он повесил на мачте разинского «сынка»… Именно с этого времени чернь обнаглела. Двое стрелецких сотников были убиты ночью неведомо кем и за что… Воевода запретил рыбакам отходить от Астрахани, поставив стрелецкий дозор на Волге. Но рыбаки напали толпой на дозор, разогнали стрельцов и дозорную избу речного караула сожгли. Виновных в этом бесчинстве никак не могли найти.
Наконец к нему прискакали двое стрелецких сотников и сообщили, что астраханские стрельцы толпами бросают городовые работы и грозят мятежом, если им не дадут их стрелецкого жалованья, которое не платили уже целый год.
— Зачинщиков взять, привести во Приказну палату! — приказал воевода.
— Да вон они сами, боярин, идут, — побледнев, сказал сотник и указал за окно.
Кучка стрельцов человек в пятнадцать явилась на площадь у воеводского дома. С вымазанными землею руками, с лицами, покрытыми красной кирпичной пылью, испещренными потоками пота, с ломами и лопатами вместо оружия, они шли вразвалку, свободной и независимой походкой людей, отказавшихся от всякого повиновения. Нечесаные бороды нагло выпячивались вперед, опояски были распущены, шапки заломлены набекрень.
— Срам глядеть. Не стрельцы, а ярыжки кабацкие. Эк растрепались! — глядя на них из окна, проворчал воевода. — Чьей сотни стрельцы? — спросил он сотника.
В тот же миг один из стрельцов остановился против воеводского дома и, упершись руками в бока, глядя в окна, задорно запел:
А и где то, братцы, видано,
А и где, робята, слыхано —
Во боярах был бы добрый человек,
В воеводах да не вор бы сидел!..
— Э-эй! Толстопузый! — крикнул другой стрелец, обратясь к воеводскому дому. — Давай государевы деньги! Ай пропил?!
— Слышь, боярин, иди говорить со стрельцами!
— Сойди на крылечко! — подхватили в стрелецкой гурьбе.
— Эй, Федька! Еремка! — крикнул взбешенный боярин, выскочив из дому не на улицу, а во двор. — Чего вы, собаки, глядите, когда у ворот озоруют! Гоните бродяг по шеям!
Воеводская челядь засуетилась. Кинулась обуваться. Конюх Еремка седлал коня.
— Ослопьем[12] разогнать аль плетьми укажешь, боярин? — угодливо подскочил к воеводе дворник Федька.
— Лупи чем попало. Кого ухватишь — вяжи, волоки во двор, — приказал воевода.
Один из холопов залез на крышу конюшни, глянул через высокие ворота.
— Ой, там людно, боярин! — негромко воскликнул он.
Толпа с улицы сразу заметила соглядатая. Брошенный чьей-то рукой камень ударил холопа по голове. Тот охнул, пополз на карачках вниз. Лицо его залилось кровью. С улицы слышались улюлюканье, свист…
— А черта, что людно. Побьем! — подзадоренный нападеньем, воскликнул Еремка. — Садись по коням! Отворяй ворота! — крикнул он, выезжая с дубинкой вперед.
Десяток всадников, слуг и холопов столпились за ним.
Желтоволосый вертлявый парнишка Митяйка подскочил, отложил запор у ворот, потянул на себя окованный медью тяжелый дубовый затвор. Челядь, хлестнув коней, ринулась за ворота.
— Боярски хулители! Черти поганые! Всех затопчу! — гаркнул конюх Еремка, бодря своих.
— Э-ге-ей!.. Бе-ей!.. — закричали холопы.
Толпа на площади взревела негодованьем:
— Бей боярских! Лупи-и-и!
Десятки камней полетели в холопов и залетели в распахнутые ворота. Стрелецкий сотник поспешно отпрыгнул прочь, но тяжелый булыжник ударил его по ноге, и он захромал.
— Колоти-и-и… — ревела за воротами толпа, и чей-то пронзительный свист покрывал все крики.
Давя друг друга, теснясь в воротах, хлеща перепуганных лошадей, сметенная челядь отступала в боярский двор под градом камней.
— Запирай! — заорал Еремка, приведенный в ужас натиском.
Боярские слуги, сотники, сам воевода — все дружно навалились на ворота, припирая их от противника.
С той стороны стучали лопатами, ломами, обушками. Через ворота летели камни.
— Их там, боярин, с полета человек! — захлебываясь, пробормотал Еремка.
— У страха глаза велики! Двух десятков бесчинцев там нету! — воскликнул в гневе боярин.
— Ты глянь-ко, боярин, гляди! — непочтительно потянул его за рукав дворецкий, найдя щель в заборе.
Воевода взглянул сквозь щель. Толпа перед домом выросла. Стрельцов была, может быть, целая сотня. На улице стало темнеть, и разглядеть толпу было уже невозможно.
