Сири Джеймс - Потерянные мемуары Джейн Остин
Мария Черчилль высунула голову.
— Мы все утро собирались. Мы представить не могли, что с вами случилось! Прощайте, мисс Остин, — добавила она, кивнув в мою сторону.
— Прощайте, — тихим эхом откликнулась я с растущим мрачным предчувствием.
Неужели нам пора расстаться? А как же этот загадочный разговор, который только начался? Увижу ли я когда-нибудь еще мистера Эшфорда?
— Прошу прощения, — произнес мистер Эшфорд в некотором замешательстве.
Эти слова, по-видимому, были обращены одновременно и к Черчиллям, и ко мне.
— Неважно, — ответил мистер Черчилль, кивая мне на прощание, когда форейтор открыл дверцу кареты и спустил лесенку. — Но скорее же, Эшфорд. Весь ваш багаж погружен, и нам не терпится отправиться в путь.
— До дома так далеко! — воскликнула Мария, — Нам предстоит долгое путешествие. Не заставляйте нас больше ждать!
Мистер Эшфорд повернулся ко мне с видом глубокого разочарования.
— Прошу прощения, — повторил он с официальным поклоном. — Я напишу вам.
Он неохотно поднялся в экипаж, дверца захлопнулась, и в безмолвном смятении я увидела, как карета с грохотом уезжает по улице.
Глава 13
— Жестоко оставлять меня в подобном неведении, — пожаловалась Кассандра, когда мы упаковывали белье в ящик. — Раз уж ты не даешь мне прочесть новые страницы книги, по крайней мере, удовлетвори мое любопытство, ведь прошло много лет с тех пор, как я читала роман, и новый вариант весьма отличается от старого. Почему Эдвард не объявил о своей любви к Элинор, до того как покинул Норленд? Почему он оказался столь молчалив?
— Я не могу ответить.
— Не можешь? Или не хочешь?
— Не могу, — ответила я, — потому что не знаю.
За четыре дня, прошедшие после отъезда мистера Эшфорда, я обнаружила, что не способна написать ни слова. Я пыталась. Я перечла старый вариант «Чувства и чувствительности» в поисках отрывков, которые стоит изменить, но ничто не удовлетворяло меня, и страница за страницей сгорали в огне. Я изучила новые главы, которые полагала улучшением ранней работы, но персонажи и сюжет внезапно стали для меня загадкой. Я чувствовала, что не знаю и не понимаю Эдварда и, в особенности, Уиллоби, который был задуман как очаровательный плут, но стал позднее для меня столь привлекателен, что я не могла позволить ему разбить сердце бедняжки Марианны.
— Но ты должна знать, — возразила Кассандра. — Это твоя история. Они твои персонажи. Ты придумала их.
— Верно. Я намеревалась вывести сдержанность Эдварда из того, что мать лишит его наследства, если он женится на ком-то, кого она не одобряет. Но чем больше я писала об Элинор и Эдварде, тем сильнее мне казалось, что этого недостаточно. Человек с характером и принципами Эдварда не станет беспокоиться о деньгах и никогда не позволит матери вмешаться в выбор жены. Полагаю, разлучить истинно влюбленных способна лишь причина куда более серьезная. Но что… какая…
Голос мой пресекся, и неожиданные слезы навернулись на глаза.
Кассандра повернулась ко мне с пониманием той боли, что скрывалась за моими словами.
— Джейн, — произнесла она, нежно обнимая меня, — мистер Эшфорд признался бы в день отъезда, если бы мог, я уверена. Ему помешало лишь неуместное вторжение Черчиллей.
— Хотела бы я в это верить.
Она сделала шаг назад, взяла мои руки в свои и спокойно заглянула мне в глаза.
— Он ведь казался взволнованным? И рассеянным, если я правильно помню?
— Да.
— Именно так вел себя Том, когда просил меня стать его женой. Мистер Эшфорд собирался сделать тебе предложение, не сомневайся.
— Я так не думаю. Когда я вспоминаю наш разговор, мне против воли кажется, что ни в словах его, ни в голосе не звучало любви.
— Мужчины всегда робки в подобных ситуациях и лишаются дара речи. Разве ты не заметила это, когда Харрис делал тебе предложение?
Я кивнула.
— Но Харрис всегда такой. Он от рождения лишен дара речи.
— Но подобное поведение необычно для мистера Эшфорда?
— Да.
— Вот видишь? Обстоятельства лишь отложили его признание. Тебе следует набраться терпения. Он напишет. Приедет навестить нас в Чотон, и со временем все уладится. — Она вздохнула. — И тогда ты обручишься и выйдешь замуж, уедешь, чтобы жить в чудесном имении в Дербишире, и я… я потеряю свою Джейн, любимую сестру и подругу, и проведу остаток жизни с мамой и Мартой, чтобы видеться с тобой лишь раз или два в год, если очень повезет.
Она выглядела совершенно несчастной, но глаза ее так блестели, что я не удержалась и засмеялась.
— Не стоит загадывать так далеко, дорогая, — сказала я, воспрянув духом. — До переезда в Чотон еще три долгих месяца, а у нас осталось всего десять дней, чтоб насладиться здешним обществом. Так давай же извлечем из них наибольшую выгоду.
В тот день мы получили приглашение от соседей, мистера и миссис Смит, на небольшой музыкальный вечер, назначенный на завтра, вечер сам по себе ничем не выдающийся и примечательный лишь последовавшим за ним ужасным происшествием.
Поскольку большая часть наших нарядов была уже собрана, нам с Кассандрой пришлось надеть свои вторые по красоте платья: сестре — прелестный розовый муслин, а мне — голубой в крапинку.
«В этом самом наряде я гуляла по аббатству Нетли», — припомнила я с уколом печали.
Когда мы прибыли, нас радостно встретили и провели в гостиную Смитов, откуда убрали всю мебель и заменили ее рядами стульев. В назначенное время, когда гости расселись, вошла элегантно одетая женщина и весьма приятным голосом долго пела под аккомпанемент рояля, арфы и виолончели.
Среди гостей, как всегда на музыкальных вечерах, было много истинных ценителей и гораздо больше тех, кто в музыке ничего не понимал. Я полагала себя достаточно музыкальной, чтобы находить подлинное наслаждение в происходящем, хотя сие удовольствие несколько умаляло поведение некоторых музыкантов, которые, по-видимому, считали, что среди английских любителей лучше их никого не найдется.
— Какая трогательная лирическая песня, — прошептала Кассандра в конце первой части.
— Она была бы более трогательной, — тихо ответила я, — если бы исполнительница чуть меньше любовалась собой.
В очередной раз обводя комнату взглядом, я заметила знакомое лицо в нескольких рядах перед нами: миссис Дженкинс. Я указала на нее Кассандре, и в тот же миг сама леди обернулась и поймала мой взгляд, после чего широко улыбнулась и вступила в тихую беседу с привлекательной, хорошо одетой молодой особой, сидевшей рядом с ней.
— С кем она говорит? — спросила Кассандра.
— Не имею представления.
Загадка разрешилась, когда по завершении концерта миссис Дженкинс, держа таинственную девушку под руку, пробилась к нам через толпу.
— Здравствуйте, леди! — воскликнула она. — Вот так удача! Я и понятия не имела, что вы еще в городе, я думала, вы давно уехали в деревню, а я так хотела познакомить вас со своей дорогой племянницей. Мисс Остин, мисс Джейн, позвольте вам представить мисс Изабеллу Черчилль.
— Как поживаете? — осведомилась Изабелла.
Это была стройная девушка лет семнадцати, среднего роста, с изящно уложенными темными кудряшками, утонченным лицом фарфоровой белизны и карими глазами, которые изучали нас не без некоторого чванства. С первого взгляда она казалась образцом беспечной юной особы, незнакомой с невзгодами жизни, привычной ко всем удобствам и привилегиям, какие могут обеспечить богатство, молодость и красота.
Мы обменялись учтивыми замечаниями.
— Изабелла ужасно расстроилась, — продолжала миссис Дженкинс, — что недавняя болезнь заставила ее пропустить визит брата и его супруги в город, и поэтому я настояла на ее приезде, как только позволит здоровье. И что бы вы думали? Не успели мы распрощаться с Чарльзом и Марией, как Изабелла прислала письмо, что она совершенно здорова и готова собираться в дорогу. И вот она! Что скажете? Ну разве вы видели когда-нибудь более хорошенькую девушку?
Мы с Кассандрой охотно согласились, что не видели. Я взглянула на Изабеллу, ожидая, что та покраснеет или запротестует, но ничего подобного. Она лишь захихикала и заулыбалась с притворной застенчивостью, по-видимому, привычная к подобным похвалам.
— Прошло уже четыре года с тех пор, как моя любимая, горячо любимая сестра — несчастная матушка Изабеллы и Чарльза — скончалась, оставив безутешными всех нас, особенно Изабеллу, — сообщила миссис Дженкинс.
Услышав это, Изабелла перестала улыбаться и постаралась изобразить безутешность.
— Как тяжело, бесконечно тяжело остаться без матери в столь юном возрасте, — говорила между тем миссис Дженкинс, — а поскольку своих детишек у меня нет, я с превеликой радостью помогала ей, как могла. Ах, думаю, теперь мы с Изабеллой близки совсем как мать с дочерью. Правда, Изабелла?
