Евгений Веникеев - Звездный час «Весты»
Никто на палубе «Весты» сначала не обратил внимания на то, что пароход перестали осыпать осколки гранат. Минут через десять в очередной раз грохнула кормовая мортира. Столб воды от взрыва бомбы вырос саженях в 50 от форштевня неприятеля.
— Пригласите на мостик лейтенанта Голицына, — велел Баранов.
Володя пустился на ют со всех ног, князь приказал заряжать без него и поднялся к Баранову.
— Почему бомба упала с таким недолетом? — спросил тот.
— Сам удивляюсь, Николай Михайлович.
— А какой угол возвышения вы придали?
— 42 с половиной градуса, как следует по таблице для расстояния в 350 саженей.
— А заряд?
— Обычный, семь фунтов.
— Так значит… — Баранов не сразу поверил в невероятность случившегося, — он отстает!
— Неприятель поворачивает! — вскричал Володя, указывая на броненосец. Все действительно увидели, как форштевень врага покатился вправо, открывая борт. Рявкнула мортира Рожественского, но он тоже ошибся в расстоянии, и бомба не долетела.
— Руль на левый борт! — скомандовал Баранов. — Князь, отправляйтесь к своей батарее на баке, переведите обратно комендоров до нужного комплекта. Надеюсь, орудия заряжены?
— Точно так.
— Сейчас мы их разрядим по турку. У него что-то случилось с машиной — видели пар или дым? Теперь мы будем командовать скоростью.
«Веста» поворачивала параллельно отступавшему броненосцу. Задача заключалась в том, чтобы не попасть под огонь его пушек, стрелявших назад. Баранов уже понял, что турецкие орудия в казематах могли перемещаться в пределах 15-20 градусов в сторону каждого борта от продольной оси броненосца. Надо было догнать врага (сейчас, когда он потерял ход, это стало возможно) и палить из вращающейся кормовой мортиры, у которой остался Рожественский.
Или, наоборот, отстать настолько, что из своих орудий он бы не смог достать «Весту», — ведь их угол наклона ограничен крышей казематов — и расстреливать из мортир погонной батареи. Но при стрельбе на предельных расстояниях не обойтись без аппаратов Давыдова. Гальваническое оборудование системы баковой батареи не пострадало, креномер, скрытый глубоко в недрах парохода, тоже был цел, зато погибли люди, которые могли работать с аппаратами — Чернов и Андрей. На таком большом расстоянии дальномер тоже бесполезен — слишком маленький угол наклона визирной трубы не дает возможности получить точные показания. Баранов посмотрел на Барковского, шесть часов безотлучно простоявшего за дальномером, и понял, что тот еле держится на ногах от усталости.
Володя увидел, как командир снял фуражку и приложил руку ко лбу.
— Больно, — услышал он, — и, главное, как я устал, как устал! Но нет, юнкер, — страстно произнес Баранов, поворачиваясь к Володе, и его запавшие глаза на побледневшем лице сверкнули лихорадочным огнем. — Дело еще не кончено, оно только начинается. Полный вперед! Передайте на бак, пусть начинают стрельбу без индикатора.
Над настилом мостика показалось лицо, все в машинном масле и угольной пыли. Володя скорее догадался, чем узнал старшего механика. Он тяжело хватался за поручни трапа и остановился у ограждения мостика, словно боясь, что вдали от него он непременно упадет.
— Николай Михайлович, — Пличинский выговаривал слова с трудом, как бы отвыкнув говорить за эти шесть часов, проведенных в грохоте машинного отделения, — правильно ли я понимаю ситуацию — мы преследуем неприятеля?
— Да, — решительно ответил командир.
— Тогда разрешите вам официально доложить, что машинная команда не сможет выполнить ваш приказ. Кочегар и машинист убиты, другие валятся с ног. При такой скорости кочегары не выдержат у топок более десяти-пятнадцати минут. Кроме того, я боюсь за котлы.
Командир с досадой смотрел на Пличинского. Баранов страстно хотел погони и возобновления боя, его приводило в бешенство тупое, бессмысленное сопротивление машин и несовершенство человеческой природы. Трудно сказать, какое решение он бы принял, если бы не вмешалась судьба.
— По курсу дым! — внезапно раздался крик сигнальщика. Не успели на мостике поднять бинокли, как он снова закричал:
— Еще дым, ваше благородие!
В бинокль стали видны рангоуты каких-то судов, приближающихся со стороны Румелийского берега. Баранов перевел окуляры на убегавший броненосец, на его фор-брам-стеньге взвились и распустились сигнальные флаги.
— Ну что же, не судьба, — с сожалением сказал он, — курс ост, — и перевел рукоятку телеграфа на «Малый вперед».
— Господин юнкер, прикажите горнисту, чтобы играл отбой, и скажите старшему офицеру, пусть соберет команду на молебен по случаю дарования победы.
Уже несколько минут после последнего выстрела кормовой мортиры на палубе «Весты» стояла тишина. Увидев, что бомбу не донесло и враг разворачивается, прекратили пальбу стрелки, замолкли очереди энгстремовских орудий, не стреляли 9-фунтовые пушки. Но никто не думал, что это конец боя, — просто передышка, пока закончится маневр поворота, и тогда в два голоса рявкнет погонная батарея, а потом к общему хору будут присоединяться все орудия по очереди.
Но вместо этого в тишине и зное июльского безветренного дня труба горниста пропела сигнал к отбою. Медленно, не веря еще, что все кончилось, покидали стрелки свои места у бортов, вешали за плечи винтовки, комендоры оставляли заряженные орудия и, отходя, все оглядывались на них да на офицеров — не прозвучит ли снова команда «Товсь»? Поднимались по трапам, ведущим из пороховых и бомбовых погребов, матросы, простоявшие там все время, подавая снаряды и заряды.
Священника на «Весте», равно как и на других судах активной обороны, не было. В старом, до 1854 года, парусном флоте корабельными священниками ходили иеромонахи Георгиевского монастыря на мысе Фиолент близ Севастополя. Но тогда их к этому готовили заранее. Поступая в монастырь, каждый знал, что в его будущие обязанности будет входить плавание на военных кораблях. Но с тех пор прошло больше 20 лет, в течение которых на Черном море не было военного флота. И старый обычай вывелся в древнем монастыре. Вот почему в этот решительный и радостный час победы на «Весте» не нашлось священника. Его место с успехом занял «образной» матрос Шведков. Был он старше других, отличался степенным поведением, не пил, не курил и был очень набожен. Общим решением ему и доверили хранение корабельной иконы — «образа», висевшего в одном из кубриков. Шведков аккуратно выполнял свои обязанности — вытирал с иконы пыль, следил, чтобы не погасла лампада, вовремя доливал масло. Утром, в начале боя, возжег перед иконой свечи и долго молился, стоя перед ней на коленях и отбивая земные поклоны.
Теперь все взоры собравшихся на баке матросов обратились на «образного». Понимая, что от него ждут. Шведков выступил вперед и, оборотясь лицом к матросам затянул приятным баритоном.
— Господу помолимся… — все подпевали.
Едва успели затихнуть последние слова молитвы, как матросы разом повернулись к убегавшему врагу и ожесточенно-радостное «Ура!» вырвалось из их глоток. Они обнимались, грозили кулаками, кричали. Радостное возбуждение охватило и Баранова, он сбежал с мостика, смешался с матросами и машинистами, жал им руки повторяя:
— Спасибо, спасибо, братцы, уважили!
— Рады стараться, ваше благородие! — отвечали они тепло и вразнобой.
Мысль об убитых и раненых отошла временно на второй план — и юнкер Яковлев, и старший офицер Перелешин, а также другие офицеры вместе с командой отдались опьяняющей власти этой минуты.
24 года оставалось прожить капитан-лейтенанту Николаю Михайловичу Баранову. Его ждало много триумфов и поражений. Объявленный национальным героем после боя «Весты», он еще больше прославит свое имя, когда через полгода войдет в Севастопольскую бухту с самым большим призом, захваченным в эту войну, — пароходом «Мерсина», с турецким десантом почти в 800 человек и ценным грузом[6]. А потом начнется порочащий его и дело «Весты» шепот завистников, подогреваемый английскими статьями, инспирированными Гобартом-пашой. Одну из них в бухарестской газете поместит смещенный с должности Шукри-бей, после чего Баранова откажется принять наследник-цесаревич, будущий Александр III, знавший его с детских лет. И тогда флигель-адъютант императора, капитан 1-го ранга Баранов потребует судебного разбирательства по делу «Весты», а когда ему в этом откажут, напишет царю оскорбительное письмо. Тут его и привлекут к суду, но слава народного героя спасет Баранова — его только уволят в отставку и лишат звания флигель-адъютанта. С тех пор Николай Михайлович будет вынужден навсегда расстаться с морем.
Но 1 марта 1881 года бомба народников смертельно ранит Александра II, и царь умрет в тот же день. Вот тогда новый император, растерявшийся от внезапно свалившейся на него власти и, вероятно, опасаясь других революционных выступлений, вспомнит о Баранове. Самое время использовать национального героя, тем более пострадавшего при прежнем царствовании.
