Валерий Евтушенко - Сказание о пятнадцати гетманах
— Да не ты ли первый пуще других меня на эту войну подбивал? — возмущался в свою очередь гетман.
Наконец, старшина поняла, что войну Москве они объявили преждевременно. Кикин не возвращался, ответа от царского правительства не было.
Выговский надеялся, что испугает Москву своими решительными действиями, ожидал, что вернется Кикин с милостивым царским словом и даже готовил достойную встречу царскому посланнику.
Но уже наступал октябрь, приближались осенние дожди, надо было возвращаться на зимние квартиры. К тому же по всему краю распространились слухи, что в Севске собирается большое царское войско. В казацкой массе нарастал ропот, не только чернь, но и полковники, требовали возвращаться на правый берег. Дальше тянуть было нельзя, но надо было как-то оправдаться в глазах царских воевод, поэтому 8 октября гетман написал письмо путивльскому воеводе князю Григорию Долгорукому. «Всегда я служил его царскому величеству верно, — заверял он князя, — , и теперь ничего злого не замышляю, и хоть мы с войском своим двинулись, а вовсе не думаем наступать на города его царского величества. Я только хотел усмирить домашнее своевольство, и теперь, усмирив его, мы возвращаемся домой, надеясь на милость его царского величества, уповая, что он, православный государь, не допустит проливаться христианской крови. Только то нас удивляет, что боярин Шереметев поступает по-неприятельски с Малою Россиею, — посылает на казаков своих ратных людей, а те, обнадеживаемые царскою милостью, убивают и в неволю берут людей по нашим городам и деревням».
Но воевода уже знал о попытке захвата Киева и о последующих неблаговидных действиях Выговского, поэтому резко выговаривал ему за то, что тот задержал царских посланников Портомоина и Тюлюбаева, посадив их в темницу.
Выговский данный факт не признал, ответив: «Все это несправедливый извет на меня сложили, — я их не задерживал, а они сами по своей воле остались, так как боятся проезду от своевольников. В тюрьму никто их не сажал, они ходили и ходят себе на воле, а как я в Чигирин приеду, тотчас и отпущу их с честью к его царскому величеству».
После этого он дал приказ своим войскам перейти на правый берег Днепра.
Глава девятнадцаая
Хотя Выговский и пытался в своем письме к путивльскому воеводе заверить его в своей преданности государю, веры гетману уже не было. Его поход на Полтаву и ослушание царского наказа можно было объяснить необходимостью укрощения мятежа сторонников Пушкаря; можно было свалить ответственность за события в Киеве на воеводу Шереметева и представить его зачинщиком конфликта с Данилой Выговским; можно было объяснить нападения на царские города самовольством разбойничьих шаек, но известие о гадячской сделке уже стало широко известно по всей Малороссии и дошло до Москвы. Естественно, подписание Выговским гадячского трактата царское правительство расценить иначе как, измену не могло. В то же время, самих статей трактата в Москве никто не читал, поэтому там и не торопились предпринимать военные шаги, тем более, что надвигалась зима.
Все же в третьей декаде октября — начале ноября князь Ромодановский, ушедший было со своими ратными людьми из Прилук, вновь вступил в Малороссию с войском и распространил в народе пространный универсал. В нем перечислялись преступления Выговского, опровергалась клевета, будто царь хочет уничтожить казачество, затрагивались интересы и народа: указывалось, что, по статьям Переяславского договора 1654 года из доходов, собираемых в Малороссии, следовало давать жалованье казакам, но Выговский не давал его и присваивал доходы, платил из них иноземному войску, которое держал таким образом на счет малороссийского народа. Не только казаки, но и все малороссияне приглашались содействовать царским войскам, в том числе в снабжении продовольствием и фуражом. По смыслу универсала, противостояние, возникшее между московским правительством и гетманом, отдавалось как бы на суд всего народа.
С приходом Ромодановского ситуация на левом берегу Днепра стала складываться не в пользу Выговского. Казацкие полки в этой стороне, за исключением большей части старшины, и ранее стояли за Москву, отказываясь подчиняться гетману. Многие из них переходили на сторону царских воевод князей Ромодановского и Куракина. Дейнеки, ушедшие было в тень после гибели Пушкаря, теперь вновь поднялись против гетмана и толпами становились под знамена князя Ромодановского, тем более, что в изменившейся обстановке само царское правительство призывало их к этому. Центром противодействия Выговскому на Левобережье, как и прежде, стала Полтава. Полтавские казаки свергли гетманского ставленника Гаркушу и выбрали своим полковником Кирика (Кирилла) Пушкаренко — сына Пушкаря. Из Москвы возвратился ранее задержанный там Искра. Вместе с Иваном Донцом и Степаном Довгалем он стал формировать полки дейнек из голоты в помощь Ромодановскому.
Со своей стороны и Выговский в своем универсале к казакам Полтавского полка убеждал их оставаться ему покорными и стоять против неприятеля, то есть царских войск: «а в противном случае, — угрожал он, — нам ничего иного не приведется учинить, как, освидетельствовавшись милостивым Богом, со всем Войском Запорожским объявить вашу злобу всему свету».
Решительный Выговский не ограничился одними угрозами: при поддержке татар он попытался было вновь взять Полтаву штурмом, однако Ромодановский своевременно выслал на помощь осажденным отряд под командованием тогда еще молодого, но уже богатого военными талантами Григория Косагова, который при поддержке отрядов Ивана Донца и Степана Довгаля разгромил татар под Голтвой. Потом Довгаль разбил казаков миргородского полка под Сорочинцами. 23 октября дейнеки ворвались в Миргород и ограбили его так, что жители, остались совершенно голыми. На другой день Ромодановский с войском вступил в город, вновь произведя Степана Довгаля в миргородского полковника. Оттуда ополчение двинулось к Лубнам. Лубенский полковник Швец не в состоянии был защищаться, поэтому собрал казаков и оставил город без боя. Напрасно Ромодановский, желая спасти город, посылал ратных московских людей прекратить начавшиеся бесчинства. Дейнеки были ужасно злы против лубенцев. «Они, — объясняли свою ненависть к лубенцам дейнеки, — лубенские казаки, пуще всех нас разоряли, дома наши пожгли, жен и детей наших татарам отдали; в прошлом году запорожских казаков три тысячи перебили». Из Лубен ополчение двинулось далее, разорило Чорнухи, Горошин, Пирятин. Под Варвой, обороной которой руководил Григорий Гуляницкий, ополчение постигла неудача. С ходу взять город не удалось, поэтому пришлось перейти к его осаде.
Своей ставкой князь Ромодановский сделал Лохвицу, куда стали стекаться, как присланные царем новые подкрепления с князьями Куракиным, Львовым и Семеном Пожарским, так и казаки из гетманских полков. Чем шире распространялась по Левобережью весть о договоре гетмана с Польшей, тем больше казацкой черни и посполитых, не желавших возвращаться под власть польских панов, присоединялись к царским войскам.
Не только простые казаки, но даже часть генеральной старшины были не согласны с гадячским трактатом. Одним из первых в лагерь Ромодановского прибыл бывший генеральный судья Войска Запорожского Иван Беспалый. Иван Федорович, выходец из мелкопоместной зеньковской шляхты герба «Заглоба», в возрасте около тридцати лет присоединился к восстанию Хмельницкого и уже в 1649 году числился в его реестре среди старшины уманского полка. В нем он прослужил почти десять лет, сменив в начале 1658 года в должности его прежнего командира Семена Угриненко. Но там он пробыл недолго, вскоре став генеральным судьей. Беспалый никогда не принадлежал к числу сторонников гетмана, поэтому, когда к лету 1658 года Выговский начал репрессии против старшины, он в одно время с паволоцким полковником Михаилом Суличичем и генеральным есаулом Иваном Ковалевским, бежал из Умани на Сечь. Основания для этого имелись, так как в июне 1658 года по приказу Выговского был убит переяславский полковник Иван Сулима, через несколько месяцев лишился головы сменивший его Тимофей Аникеенко, казнены были еще 12 сотников из разных полков.
На Сечи Беспалый был избран кошевым атаманом, ездил с посольством к царю, а возвратясь, принял участие в формировании отрядов из дейнек. Иван Федорович был противником политики гетмана по разделению сечевых и городовых казаков. «Между нами, войском кошевым и городовым, — писал он-, такой междоусобной брани не бывало, только брат за брата, а товарищ за товарища верно и любовно все вместе жили».
Князю Ромодановскому нужен был человек, который смог бы возглавить всю ту неорганизованную массу казаков разных левобережных полков, которая присоединилась к царским войскам. Возможно, кандидатуру Беспалого ему рекомендовали из Москвы, но скорее всего, он сам приглянулся князю больше других. Между 7 и 12 ноября 1658 года во время осады Варвы, князь созвал раду из числа казаков, оказавшийся под рукой и «черкасы, которые Великому Государю служат», провозгласили Беспалого «его царского величества гетманом Войска его царского величества Запорожского».
