Томас Дональд - Маркиз де Сад
В глазах суда данное Садом оправдание сколько-нибудь заметного веса не имело. Номинальное наказание, причитавшееся ему за совершенное им преступление выглядело, по меньшей мере, заурядным. Ему полагалось заплатить десять ливров — сумму, достаточную для приобретения хлеба для остальных заключенных Консьержи.
Но на этом скандал и наказание, понесенное маркизом, не заканчивались. Через день или два после слушания дел в Париже его в качестве узника короля препроводили в Пьер-Ансиз. Согласно существовавшей системе letters de cachet[12] он мог оставаться под стражей по воле короля как угодно долго. Санкция суда при этом не требовалась. Таким образом король или его министры избавлялись от неугодных противников. Кроме таких случаев, система широко применялась влиятельными семьями, пользовавшимися особым расположением короля, если возникала необходимость убрать одного из строптивых родственников. Семейство Монтрей, по-видимому, полагало: несколько месяцев заключения в Пьер-Ансиз только принесут пользу их своенравному зятю. Его спасли от обвинения в крупном уголовном преступлении, но это не означало, что за спасение не придется платить.
После того как Роз Келлер отказалась от судебного преследования маркиза, мадам Монтрей 26 апреля написала аббату де Саду письмо, в котором заверила последнего: поведение его племянника представляется теперь «актом непростительной глупости и развращенности, но без тех ужасов, приписанных ему». 13 июня она добавила, что в глазах высокого суда Парижа он искупил свою вину. Как он заявил суду, король даровал ему документ о снятии судимости, благодаря которому выдвинутые против него обвинения в преступлении снимались. Но мадам де Монтрей также сообщала аббату о приказе короля возвратить зятя в Пьер-Аноиз «на срок, достаточный для его пребывания там».
Не остались безучастными к судьбе Сада его друзья, члены семьи и соратники. Аббат Амбле перед магистратом Аркейе поклялся, что маркиз всегда считался весьма достойным молодым человеком, пользовавшимся популярностью в школе, хотя и заводным и легко возбуждающимся в вопросах удовольствия. Более того, чтобы не слыть голословным (и по просьбе Рене-Пелажи), он отправился в petite maison и привез серебряную посуду и гравюры, которые могли бы оказаться доказательствами его вины или невиновности. Ничего предосудительного, служившего бы подтверждением выдвинутых против него обвинений Роз Келлер, он там не обнаружил. В 1779 году даже публикуется история о покупке судьи, проводившего расследование, семейством Монтрей, но дать ход делу его заставил непосредственный начальник, купивший дом по соседству.
Подробности скандала распространились со скоростью бестселлера. Страдания Роз Келлер не шли ни в какое сравнение с мучениями женщин типа Кэтрин Белленден, которых суд Боу-стрит[13] в Лондоне приговорил к публичной порке за воровство чайника. Наказание продолжалось до тех пор, пока бедняжка не истекла кровью. Они не могли сравниться с ужасами казни Дамьена или со вспарыванием животов у преступников на Кеннингтон Коммон в 1746 году, после того как их полуживых сняли с виселицы. И все же история, подобно басне с моралью, всецело захватила воображение современников. Как драматическое действо, она привлекала внимание обстановкой, на фоне каковой происходили события. Даже том в случае, если Роз Келлер оказалась участницей драмы против собственной воли, степень ее физических страданий оказалась намного меньше тех, которым подвергались ее современники во время стоматологических или хирургических вмешательств, когда пациентов резали, «словно они каменные», не облегчая их боли анестезией, или «прокалывали», чтобы выпустить лишнюю жидкость. А мучительные страдания, причиняемые ампутацией, были столь сильны, что поэт Джон Драйден предпочел им смерть.
Внимание к делу Сада, главным образом, привлек тот факт, что истязания его жертвы, по жестокости даже близко не сравнимые с публичными порками преступников, имели сексуальную подоплеку. Похищение и насильственное удержание женщины, изолированность и таинственность происходившего — все это превратило обычный эпизод распутного поведения в эротическую мелодраму и предмет для пересудов в обществе. По мере того как распространялись противоречивые версии событий, изложенных Роз Келлер, мужчины и женщины имели все основания содрогаться от ужаса или сгорать от любопытства, предвкушая, что Синяя Борода, или Жиль де Рэ может снова возродиться в лице пресловутого Сада.
Узником Пьер-Ансиз он оставался на протяжении пяти месяцев. Пребывание его там представлялось не более тяжким испытанием, чем короткий срок заключения в Сомюре. Тем не менее маркиз оставался пленником.
В конце августа Рене-Пелажи, получив на руки разрешение повидаться с мужем, отправилась в Лион. Но теперь имелись все признаки того, что ей следовало бы подготовить его к более длительному пребыванию там.
Обросшие отвратительными деталями истории в пересказе Рестифа де ла Бретонна и его подражателей девятнадцатого века отражали противоречивость версий событий, связавших Сада с именем Роз Келлер. Судебно-медицинские исследования позволяют сомневаться в правдивости ее рассказа, но не избавляют маркиза от выдвинутых ею обвинений относительно совершенных по отношению к ней противоправных действий. Являлась ли Келлер добровольной жертвой? Она утверждала, что сначала Сад предложил ей принять участие в partie de libertinage и получил отказ. Но это не помешало ей тут же согласиться стать его горничной. Должность эта, как повелось исстари, всегда представляла сексуальную опасность для добродетельной девушки. Прождав возвращения маркиза с нанятым экипажем в течение часа, Роз тем не менее не изменила своего решения.
Вопрос о добровольности ее участия в упомянутых событиях стал краеугольным камнем следствия. Возможно, и она, и Сад дали лишь отчасти правдивые версии случившегося. Когда он предложил ей предаться распутству, вероятно, Роз Келлер заключила, что придется совокупляться с посторонними на глазах группы мужчин и женщин. В такой ситуации немудрено было испугаться или проявить определенную осторожность. С другой стороны, казалось вполне естественным согласиться на близость с молодым аристократом, которому она к тому же еще и приглянулась, при условии уединения. Не имея ни малейшего представления о том, что ждет ее в Аркейе, Роз Келлер как будто не возражала поехать туда с ним одним. Роль соблазненной горничной, похоже, привлекала ее больше, чем настоящее положение нищенки.
Каким бы мотивом не руководствовалась женщина, занимавшаяся попрошайничеством на пляс де Виктуар утром Пасхального воскресенья, но к следующему четвергу она могла заработать денег больше, чем за годы труда хлопкопрядилыцицы. В свете этих рассуждений, ее повесть представляется не готическим романом, а скорее иронией судьбы.
— 4 —
Несправедливость по отношению к Саду, с его точки зрения, не могла не показаться нелепой. Все же в какой-то степени он стал жертвой обстоятельств. Половая распущенность аристократов и придворных в течение последних десяти лет до скандала с Роз Келлер привела к тому, что настал момент обуздать подобное поведение. Сад оказался наиболее удобным козлом отпущения. Его преступление носило оттенок жуткой извращенности, совсем не похожей на более элегантное распутство, творимое во дворцах и королевских парках. От него попахивало богохульством. Преступление совершилось в день Пасхи, хотя Сад мог бы для него выбрать любой другой день. Более того, порка Роз Келлер представлялась умышленной пародией на акт бичевания Христа, хотя, естественно, природа отношений Сада с молодой женщиной имела явно сексуальный характер. Пообещав своей голой жертве до предания ее смерти взять на себя роль исповедника, маркиз свой проступок словно бы еще отметил и кощунством. Не исключена возможность, что подобных слов он не говорил, а встреча с Роз Келлер стала просто удобным случаем. Кому-то оказалось на руку увидеть его в столь злодейской роли.
Много удобнее представлять Сада символом «чудовищности», по выражению Горация Уолпола, чем исследовать болезнь в целом. Людовик XV все еще пользовался популярностью, и было нежелательно давать его подданным возможность узнать о нем лишнее. Толпа ликовала и радовалась, когда ему удалось остаться целым и невредимым после подготовленного на него покушения, выздороветь после серьезной болезни, одержать триумфальную победу во время захвата Фрибурга и в битве при Фонтеное. Но вряд ли народ проявил бы столько же энтузиазма, узнав о предпочтении, отдаваемом молодым королем мальчикам перед девушками. Вниманию молодого монарха не без задней мысли предлагались многочисленные листы эстампов с изображением пастухов и пастушек в страстных сексуальных позах, но это, тем не менее, похоже, не возымело должного действия, поскольку он по-прежнему отказывался следовать традиционному сексуальному поведению.
