Георгий Гулиа - Фараон Эхнатон (без иллюстраций)
– Это трудно объяснить. Для этого надо прочесть тебе весь гимн.
– Так прочти, Ахнаяти!
Фараон выглядел ослабшим, осунувшимся. Эта перемена в нем случилась буквально за несколько мгновений. «Все это – его болезнь, – подумал Семнех-ке-рэ. – Ахнаяти вдобавок ко всему изнуряет себя работой и заботами. Только минуло тридцать пять, а на вид – старик…»
Его величество принес свиток и сильным, вдруг окрепшим голосом стал читать гимн. «Надо отдать должное, – размышлял Семнех-ке-рэ, – читает фараон прекрасно. Слова просты. Такие же, как на рынке. И ничего – или почти ничего – от древних, запыленных текстов, многие из которых или непонятны, или просто смешны теперь».
Его величество с необычайной энергией внедрил язык земледельцев и простолюдинов даже в дипломатическую переписку. Даже ноты писались на этом языке. Поэтому каждое слово, написанное или сказанное фараоном, так понятно всем немху – небогатым людям, людям малоимущим.
Фараон дошел до спорного места и предупредил:
– Слушай внимательно. – И стал читать дальше.
Не ты ли позвал народы
Идти за тобою в путь далекий –
Народ Джахи и народ Та-Нетер,
Народ Вавилона и Митанни,
Арамейцев, шумеров, израильтян
И славный народ обширного Кеми?
И замолчал. Посмотрел исподлобья на соправителя.
Спросил:
– Ну, что?
– Ничего. Читай дальше.
– Тебя ничего не смущает?
– Смущает.
– Что?
– Смущает твоя ошибка. Она же у тебя не сегодняшняя. Ты давно решил ошибаться именно на этом самом месте.
– Ты имеешь в виду это самое перечисление?
– Да.
Фараон швырнул свиток на пол. Позеленел:
– Что скажешь ты еще?
– Ничего нового.
– А все-таки?
– Зачем гусей дразнить?
– Чтобы они гоготали.
– Нет, серьезно?
– Если серьезно, то я вовсе не дразню! Это слишком мелкое занятие. Недостойное мало-мальски мыслящего человека. А я разве глупый? Скажи, глупый?
– Нет. Совсем наоборот. Значит, все это ты делаешь нарочно?
– А может, по велению свыше?
– Не знаю.
– А ты узнай.
Семнех-ке-рэ настроен миролюбиво. Ему не хочется ссориться, пререкаться, браниться, взвинчивать себя и Ахнаяти…
– Послушай, брат, я не против того, чтобы ставил нас после всех народов. Пусть будет по-твоему.
Ахнаяти остановил его резким жестом:
– Не по-моему, а по справедливости. Между прочим, я, как это ни странно, может быть, отделяю эти два понятия: «по-моему» и «по справедливости». Если мы – народ великий на самом деле, то почему бы не проявить скромности! И не стать позади своих соседей? Почему бы, спрашиваю?
– Это унижает…
– Кого?
– Наш народ.
– Великий народ?
– Да, великий.
– Этого я, наверно, никогда не пойму! Великий народ обижается, потому что назвали его после шумеров? Или израильтян, которых горстка? На это обижается великий народ?
– Возможно…
– Дурак обидится, а великий – нет!
Семнех-ке-рэ в этом пункте не мог согласиться с Эхнатоном. Как ни говори, а все-таки нельзя ставить народ Кеми позади каких-то азиатов или эфиопов. Это обидит хоть кого! А главное – увеличивает число врагов фараона, коих и без того немало. Поход против Амона стоил очень дорого. Если и стерто имя божества в храмах, то оно все еще живет во многих сердцах. Тетива оказалась натянутой. Может быть, даже слишком. А тут еще и это самое – заигрывание с соседними народами. Неужели в этом нуждается могучее государство на Хапи?
В ответ на это фараон сказал следующее:
– Любое государство – большое или малое – нуждается прежде всего в справедливости. Что это значит? Справедливость по отношению к любой живой душе. Это – раз! И справедливое отношение к coседям. Это – два! Нарушение справедливости в первом случае вызывает смуту внутри страны. Так было, например, во времена Сехемхета. Он сместил многих семевов, уличенных в жестокостях. Этим смещениям предшествовали восстания – весьма кровопролитные. То есть смещения запаздывали. На несколько месяцев… Теперь о втором роде несправедливости. Походы Тутмоса Третьего в соседние государства не решили по-настоящему ни одного вопроса. Враги остались врагами. Они не стали от нас дальше, несмотря на то что наши войска топтали их земли. Разве все это не должно наводить на размышления? Как думаешь, Семнех-ке-рэ?
– Наводить на размышления должно. Но очень важно, к каким выводам приходишь после размышлений.
– Верно… Каковы же твои выводы?
«…Есть ли смысл спорить? Упорство фараона общеизвестно. Особенно в этом вопросе. Вряд ли его переубедишь. Единственный путь – положиться на время, памятуя, что время – лечит, время подчас само приносит верные решения. На невидимых крыльях. Независимо от твоей воли…»
– Я слушаю тебя, – раздраженно произнес фараон.
Семнех-ке-рэ беспомощно развел руками.
– Понимаю: тебе нечего сказать, брат мой.
– Нет. Мне кажется, что не надо раздражать…
– Кого?
– Наших врагов. Знать. Жрецов Амона… Ты слишком прижал их своими могучими руками… Между тем и немху не очень благодарны тебе.
– Немху?! – вскричал фараон. – А эти чем недовольны?
– Все из-за того же Амона. Как ни говори, он у них в сердце.
– Ну, это их дело. Меня это не тревожит. Амон вычеркнут. Он стерт на стенах. Он изгнан из душ. Так пожелал его величество Яти. Он это приказал через меня!
Фараон сжал кулаки и оградил ими свою грудь, словно обороняясь. Семнех-ке-рэ почел за благо не выводить из себя фараона. Он склонил голову и прошептал:
– Да, благой бог, уста твои приказывают нам, исполняя волю лучезарного!
Фараон облегченно вздохнул. И бог благой соизволил сказать:
– Сегодня же люди увидят нечто в Окне явлений. Тебя вместе со мною!
Семнех-ке-рэ благоговейно склонил голову.
Вдруг фараон вздрогнул. Всем телом. Словно наступил на что-то скользкое, гадкое. Глаза его помутнели. Застыли, будто неживые.
– А впрочем… – произнес он глухо. – Впрочем, к чему торопливость?..
И он указал брату на дверь. Не просто. А властно!
Вечерняя новость
В окне луна. Нынче какая-то мутноватая. Дешевенькая игрушка из золота. Того самого золота, которого в Кеми якобы столько, сколько и пыли. А не проще ли сказать: луна, высеченная из камня, какого много в Великой Западной пустыне?..
Нефтеруф думает о своем. Ка-Нефер занята собственными мыслями. Они сидят в полумраке. На улице чьи-то шаги. Одни замирают, другие рождаются то слева, то справа. В жизни всегда так: что-то уходит и что-то приходит. Как эти самые шаги
«Где-то на расстоянии четверти сехена отсюда сидит самовластнейший фараон и, может быть, мнет в нежных пальцах соски этой самой Нафтиты… А я – в чужом доме и кусаю себе ногти. Кусая, выдумываю сто способов для того, чтобы уничтожить жестокого фараона, придумываю нечто, что могло бы поразить его в самое сердце во славу бога всех богов Амона-Ра…»
«…Вот уже ночь пришла, а я одна, совсем одна в этом доме, где покой да мужчина в образе мятущегося Нефтеруфа. Чудак, он не может взять себя в руки, не может приказать своему сердцу, чтобы оно билось поспокойнее. Не может остудить своих мозгов. Он дошел до такого состояния, что не ощущает близости молодой женщины. Нефтеруф совсем как зверь, которому кровь застлала глаза…»
«…Нет, я знаю, кто я и зачем пришел в это проклятое логово, именуемое Ахяти. Губы словно деревянные, и пальцы точно пальмовая кора. А ей нужны объятия нежные… Скорей бы пришел этот Ахтой…»
«…Он видит больше того, что видит. Нет в глазах его мужской усталости. В нем сила похлеще той, которая буйствует в одичавшем быке. И объятия его достаточно горячие, если я хоть что-нибудь понимаю в любви. Я заметила его взгляд – сущие огненные стрелы. Под землею он стал сильным и неустанным. Но ненависть к фараону во сто крат сильнее любви… Во сто крат сильнее…»
Нефтеруф поворачивается к ней. Она сидит подальше от окна. Лунный свет падает на грудь ее и живот ее. У кого он видел такой живот? Да, у подростков, таких черных подростков в горах: у них были груди маленькие, как звездочки, и упругие животы, Упругие, как кожа на барабанах.
«…Разве не кончится этот вечер? Разве не явится молодой ваятель к своей жене? Сидеть вот так? Сложа руки? И не делать ничего? Только кипеть гневом к фараону? Не видя и не желая видеть это чудо природы в образе Ка-Нефер».
Он слушает шаги. Которые на улице.
– Шаги, – говорит он.
– Чьи шаги?
– Просто шаги.
– Разве ты боишься?
Он молчит. Слушает шаги. Которые на улице. Такие гулкие…
– Разве ты боишься, спрашиваю?
Нефтеруф говорит:
– Очень.
– Разве ты трус?
– Да. Я боюсь смерти в безделье…
Он слышит ее дыхание. За своей спиной. Она тоже боится смерти. Они оба ее страшатся. Но при чем здесь смерть? Мужчина должен видеть женщину. Пусть он думает о своем. Но он не может не видеть ее. Если перед ним женщина, а не камень…
Он очень умен. И очень хитер. Одновременно. Он видел женщин. Но ведь он видел и небо, и звезды, и воды Великой Зелени, и песок пустыни. Нефтеруф, словно крот, ползал на животе. Под землей. Во мраке. Разве он явился сюда ради женщины? Почему она так шуршит тонким платьем? Почему источает благовония Ретену из пышных волос и от розового тела?
