Аркадий Кудря - Фердинанд Врангель. След на земле
Очередной продовольственный склад, как и предыдущий, оказался цел. Поблизости от него попалось на дороге толстое сосновое бревно, и вместе с жарким пламенем костра куда-то исподволь улетучилось унылое настроение, в коем, удрученные неудачей, пребывали путешественники последние дни.
Край матерой земли открылся первого мая, и только теперь все осознали, до какой степени за полтора месяца странствий истосковались по суше. Раскапывая снег, обнажали мох и любовно гладили ветви чахлых, едва заметных кустиков.
Через три дня отряд достиг Походска на устье Колымы. Почти одновременно в селение, спасаясь от голодной смерти, пришли из тундры шесть тунгусских семей, и Врангель, имея в виду скорое возвращение отряда в Нижнекамск, распорядился выделить тунгусам значительную часть съестных припасов.
Глава седьмая
Врангель ожидал, что после трудного и, увы, не отмеченного открытиями похода по льду его ободрят хотя бы вести из Петербурга — от Сарычева или Василия Михайловича Головнина. Но молчал даже испытанный друг Федор Литке. Именно ему отправлял Врангель самые подробные сообщения о ходе своих исследовательских работ, ему поверял все радости жизни, сомнения и надежды.
Дружба зародилась во время совместного плавания на «Камчатке» под командой Головнина. Они были сверстниками, оба из семей обрусевших немцев, чьи предки еще век назад связали свою судьбу с Россией. И тот, и другой рано остались сиротами и были взяты на попечение родственниками. На жизненный путь Врангеля немалое влияние оказал Иван Федорович Крузенштерн. Такой же добрый гений, моряк, направил и дорогу Федора Литке[19].
Воевавший вместе с Сенявиным флотский офицер Иван Сульменев, возвращаясь из средиземноморского похода, познакомился в Радзивилле со старшей сестрой Литке, Натальей. Вскоре сыграли свадьбу, и под влиянием Сульменева юноша стал мечтать о карьере моряка. Сдал офицерский экзамен и был зачислен во флотский экипаж. Успел даже повоевать, отличился в бою при штурме Данцига и за проявленную храбрость удостоился ордена Анны.
И тот же Сульменев, находившийся в дружеских отношениях с Головниным, замолвил словечко за своего подопечного, когда узнал, что Головнин вновь собирается в кругосветное плавание. Так Федор Литке попал в экипаж «Камчатки».
Трудности нелегкого похода сблизили двух юношей. Отличник Морского корпуса, Фердинанд считал своим долгом поделиться знаниями с не имевшим подобного образования Литке. Новый друг раскрыл Врангелю свою беду: лейтенант Никандр Филатов, сослуживец Головнина еще по кругосветному плаванию на «Диане», невзлюбил его, преследует мелкими придирками, а после ссоры в театре, во время стоянки в Рио-де-Жанейро, готов стереть мичмана Литке в порошок. Тогда на пути к Камчатке Федор Литке всерьез подумывал бросить к черту это плавание и списаться в Петропавловске на берег. Лишь доводы друга, что нельзя поддаваться унынию и из-за мелких дрязг, неизбежных в дальнем походе, ставить под удар карьеру моряка, убедили Литке продолжить плавание.
Прощаясь перед отъездом Врангеля в Сибирь, они поклялись сообщать все интересное о своей жизни. В последней весточке Литке писал, что тоже получил назначение возглавить экспедицию на Север по исследованию острова Новая Земля и близлежащих берегов Ледовитого моря. В их жизненных дорогах вновь обозначилось сходство. Федор уже должен был отправиться в плавание, но ни строчки от него нет.
Садясь за пространное письмо к Литке, Врангель не мог сдержать досады на Сарычева, пока весьма сдержанно оценивающего результаты работы отряда. «...Говорят, — торопливо писал Врангель, — что я отступил от инструкции, искав землю 36 суток вместо того, чтобы найти ее в 1 день; назначают мне 7 дней сроку для той описи, которую и в 30 окончить нельзя; словом, не принимая в рассуждение ни местные обстоятельства, не имея понятия о затруднениях в собачьей езде само по себе и о невозможности набрать собак и рыбу в достаточном количестве, не соображая, наконец, и сущности нашего поручения, которое по сию пору считал не в чем ином состоящем, как в исследовании и разрешении вопроса о существовании Северной Земли напротив сибирского берега от Колымы к востоку и в проверке старых и учинении новых описей, бранят и ругают меня... Как бы я глупо ни поступил, однако радуюсь тому, что нами определено несуществование земли в удободостигаемом от сибирского берега расстоянии между меридианами Медвежьих островов и Шелагского Носа и что, следовательно, остается искать эту землю к востоку от последнего меридиана. Туда-то и обратим наши попытки весною 1823 года...
О себе могу тебе сказать, что здоров и что в Колымске меня ничего не утешает и не занимает, исключая моего поручения; оно меня так связало, что не желал бы переменить нарту на корабль и тундряные болота Ледовитого моря на прекраснейший Перу...»
Отдых в Нижнеколымске был недолгим, и, как только спала полая вода, затопившая по весне селение и вынудившая жителей спасаться на крышах домов, Врангель с товарищами вновь отправился на катере «Колыма» к низовьям реки, чтобы оттуда, разделившись на два отряда, продолжить изучение береговой линии в восточном направлении и внутренних земель края к востоку от Чаунской губы.
Продолжавший болеть доктор Кибер с очевидным смущением сообщил, что по состоянию здоровья не может ехать вместе с отрядом.
Первый привал устроили в деревушке Пантелеевке, расположенной на одноименной реке, притоке Колымы. Верст семнадцать до деревни судно тянула против течения бежавшая берегом собачья упряжка. В деревушку Врангель завернул лишь потому, что, как ему сообщили, в ней должен находиться купец Бережной, собирающийся с караваном вьючных лошадей отправиться на поиски мамонтовой кости в район Чаунской губы. Совпадение маршрутов давало надежду, что Бережной войдет в их нужды и поможет вьючным транспортом: в Нижнеколымске, несмотря на все усилия, достать лошадей не удалось.
Пантелеевка встретила путников разложенными от комарья дымокурами. Под их защитой на примыкавшем к деревне лугу выпасался табун лошадей, голов двадцать, Федора Васильевича Бережного. Лай встревоженных деревенских собак возвестил жителям о появлении гостей. Купец встретил их радушно, пригласил в дом, организовал угощение. Расспросив Врангеля о весенней поездке по льдам и нынешних планах, Бережной подытожил:
— Опять, стало быть, сошлись наши стежки-дорожки. А ежели кто-то из вас к Чаунской губе через Анюй собирается, я готов и сопутствовать.
Кивнув на Федора, Врангель сказал:
— Туда мичмана Матюшкина хочу я отправить.
— Так, ежели не возражаете, вместе и поедем. И мне, и ему, небось, сподручнее будет. В компании-то все веселее. А как у вас с транспортом?
Самое время было признаться, что с транспортом обстоит совсем неважнецки и потому рассчитывают на помощь и готовы заплатить за наем лошадей. Купец чуть не обиделся:
— Да я ж, поди, тоже за ваши успехи болею. Даром, что ль, у Медвежьих островов сухари делили? Я и без всякой платы лошадей вам одолжу, у меня их с избытком. Десять штук хватит?
— Вполне, — пробормотал не ожидавший столь широкого жеста Врангель.
— Вот и все дела! — положив ладонь на руку Врангеля, скрепил предложение Бережной. — А нам с Федором Федоровичем, — взглянул он на Матюшкина, — и остальных хватит.
— Как-нибудь, Федор Васильевич, я все равно отблагодарю, — твердо ответил Врангель.
— Да будет вам, какие между нами счеты! — отмахнулся купец.
Окрестности Пантелеевки изобиловали рыбными озерами, и, по примеру Бережного, Врангель посчитал нелишним задержаться здесь, чтобы сделать запасы в дорогу.
Пользуясь ясной погодой, он предложил Козьмину вместе подняться на высокую гору и взять с нее пеленги наиболее заметных вершин. Южный скат горы порос на месте давней гари лиственничным лесом. На полянах покачивались средь травы цветы душницы и ромашки. Выше лиственницы пропадали, и на камнях встречался лишь стойкий к ветрам и холоду кедровый стланик. Вершина горы была совсем голой. И какой вид открылся с нее!
От побережья Ледовитого моря к югу простиралась, гранича с Колымой и устьями Анюев, Большого и Малого, необозримая тундра. Чаши бесчисленных озер сверкали средь зеленой равнины. Была видна и дельта Колымы со многими островками. За грядой плоскогорий на севере открывались вершины присыпанных снегом Сухарных гор. На востоке вздымались Белые Камни.
— Через пару дней, Прокопий, — глядя на северо-восток, сказал Врангель, — мы отправимся в сторону Сухарных гор. Где-то там, сказывал Бережной, течет река Филипповка. Когда-то в ее долине водилось немало сохатых. Может, повезет и нам. Но уж хариуса в реке, говорят, и голыми руками наловить можно.
Первого июля, навьючив лошадей, отряды двинулись в путь.
