Сесилия Холланд - Смерть Аттилы
Хотя он сам не припоминал этого, но тысячу раз слышал о том, как хунну следовали за белым оленем через болота по Европе. Как они проходили по равнинам. Это были орды захватчиков. Каждый клан имел собственного короля. С ними путешествовали женщины, дети, юноши и старики. Их было очень много, как сейчас остготов или франков. И после этих времен с ними что-то случилось. Постепенно хунну начали вымирать. Болезни, которые не тронули германцев, убивали хунну. Женщины хунну рожали детей, которые могли прожить год или два, а потом умирали. Молодые мужчины уходили воевать и присоединялись к армиям римлян, и их убивали, или они женились на женщинах германцев, и их дети становились детьми германцев, а не хунну.
Денгазич был не хунну, а германцем, как и Ардарик, а Эллак — слаб умом. Только Эрнач, один из его сынов, обладал сердцем и способностью возглавлять людей, но Эрнач не получит шрамы до следующего лета. Ни один из сыновей Аттилы не знал заговоров, которые следует произносить над телом умершего отца. Ему следовало научить их этому. Им нужно было выучить это, когда он произносил заклинания над своим отцом каждый год во время смерти Мундзука. Но сам Аттила не повторял заклинаний уже десять лет, с тех пор как он убил Бледу, своего брата и старшего сына Мундзука.
В то самое время, когда он должен был молиться во имя духа своего отца, каждый клан и тотем Хунну обычно собирались вместе и проводили курултаи, чтобы лучше действовали заклинания во время охоты, и ехали на охоту, чтобы заготовить мясо на зиму. Но уже многие годы не проводилась Великая Охота. Хунну лениво прозябали в своих лагерях или ждали, когда германцы привезут им пищу. Никто уже не помнил ритуал курултая. Люди, владевшие умением и мастерством охоты, умирали, не оставив сыновей. Все позабыли песни и ритуалы, которые могли защитить стада, потому что теперь немногие хунну держали стада. Германцы ухаживали за стадами, и их у них было множество.
Данное ему при рождении имя не было Аттилой. Другим было и его тайное имя, которое он получил при нанесении шрамов на щеки, когда он стал мужчиной. Его стали называть Аттилой в качестве подарка, потому что он объединил своих людей и сделал их сильными, и они начали повелевать другими племенами. Ему казалось, что после его смерти хунну пропадут. В его животе поселилась боль. Правда, она теперь стала меньше от сладкого молока. Сделав усилие, он исключил грустные мысли и стал думать в другом направлении.
Дитрик оставался с Таксом под навесом дворца кагана до наступления темноты. Когда он удирал вместе с гуннами, то не думал о том, что ему все равно придется возвратиться к отцу. Он говорил об этом с Таксом, но тот его оборвал.
— Он будет слишком счастлив, что ты вернулся. Он немного покричит на тебя, а потом отошлет, чтобы ты подумал о том, какой ты совершил проступок. Не волнуйся.
— Ты не знаешь моего отца.
— Тогда не возвращайся к нему, а оставайся с нами. Дитрик фыркнул. Он прислонился спиной к стене. Монидяк, Бряк и Такс играли в палочки. Они кричали и шутливо били друг друга после каждого хода. И их голоса звучали, как голоса ссорящихся женщин. Дитрик смотрел на них. Ему не хотелось их покидать. Ему казалось, что их жизнь проходит гораздо легче, чем его жизнь.
Такс ничего не сказал Дитрику о том, почему им пришлось так внезапно покинуть Сирмиум. Утром, прежде чем отправиться к Эдеко, он сказал, что они отправятся смотреть петушиные бои, и подробно описывал, как следует выбирать петуха, на которого стоит поставить деньги. Днем он повидал Эдеко, а вскоре он и Дитрик уже возвращались в Хунгвар.
Возвращение домой было тяжелым. Они ехали от темна до темна и ели только горсточки подсушенного зерна, а пили растопленный снег и Белого Брата. Почти все время Дитрик был пьян от Белого Брата. В его памяти путешествие запечатлелось, как сияние ослепительно белого снега и неба, на котором иногда появлялись черные силуэты ветвей деревьев.
Теперь, когда он вспомнил об отце, мысль о доме наполнила его теплом и ощущением триумфа. Он смотрел, как Такс перекладывал свои палочки, и думал, как бы небрежно напомнить ему о возвращении домой.
— Такс, почему мы так внезапно заторопились домой? Такс глянул на него, улыбнулся и повернулся к Монидяку.
— Он — лучший всадник среди германцев, и ни разу не попросил меня ехать медленнее.
Монидяк и Бряк захохотали и наклонились, чтобы тронуть руку Дитрика. Он опустил глаза, ему стало очень приятно. Он начал размышлять о том, говорил ли ему Такс, почему им пришлось так внезапно покинуть Сирмиум. Он посмотрел на ворота. Солнце уже зашло, но было еще достаточно светло. Группа женщин шла через ворота. Они шли одна за другой и несли в корзинах снег, чтобы охладить вино хатун Креки. Караульный у ворот ждал, пока пройдет последняя женщина, чтобы закрыть ворота на ночь. На фоне темневшего неба прямые ветки дуба простирались, как сеть.
— Ну, — сказал Дитрик. — Мне нужно двигаться.
— Оставайся с нами, — ответил Такс, глядя на него через плечо. — Зачем тебе вообще нужно ехать к отцу?
Монидяк добавил:
— Дитрик, ты — уже мужчина, а не маленький мальчик. Оставайся жить с нами.
— Я бы хотел этого…
Он попытался представить себе, как он станет жить с гуннами, но не смог.
— Мне нужно вернуться. Я приеду к тебе завтра, Такс. Быть может…
Дитрик наклонился и хлопнул Такса по плечу. Он поднял свою шубейку с перил и пошел за угол дворца за конем. Он услышал, как Монидяк крикнул караульным, чтобы они открыли для него ворота.
В воздухе похолодало, после того как село солнце.
Он выехал из ворот, проехал по пустой дороге к броду и пересек реку. Ночной ветер проносился по равнине и бил его в лицо, принося с собой запах близкой оттепели. Он ехал вдоль берега реки и слушал, как деревья похрустывали под порывами ветра.
Все уже спрятались на ночь.
Он вспоминал поездку из Сирмиума. Когда они ночью остановились, Такс рассказал ему, как он и Мараг пересекали Альпы, и тогда разразилась сильная буря в начале осени. Когда он говорил о смерти своего друга, на лице Такса было сожаление. Даже гунны умирали в снегу, и перенести подобное путешествие — это было признаком силы. По мере того, как дом его отца становился все яснее и больше на холме,
Дитрик использовал память о путешествии, как защитную броню. Что бы ни говорил ему о гуннах Ардарик, он все равно знал их лучше него.
Он подъехал к дому и проник внутрь через маленькие ворота, которые он знал, как надо открыть. Он отвел коня в конюшню и оставался там до тех пор, пока, как он знал, все будут заняты ужином. Если ему удастся проникнуть на сеновал и провести там ночь, тогда утром Ардарик будет выглядеть глупо, начав скандалить. На него подействовали знакомые звуки и запахи дома. Ему вдруг показалось, что прошли годы со времени его поездки в Сирмиум и что туда ездил совершенно другой человек. Он вспоминал только какие-то отдельные детали.
Открыв дверь конюшни, он посмотрел на грязный двор и дом. Сквозь щели в ставнях проникал свет факелов. Он слышал смех и разговоры людей в доме. Он почувствовал запах мяса, хлеба и даже пива. На глаза юноши навернулись слезы.
Это была настоящая жизнь, а жизнь у гуннов была где-то далеко, в дымке прошлого. Он пошел к задней части дома, где было окно, через которое можно было проникнуть в дом.
— Остановись… Собака! Стой!
Дитрик остановился. По рукам у него пробежали мурашки, и во рту пересохло. Ардарик вышел из дома, сжав руки в кулаки и задрав кверху подбородок.
— Где ты был?
Так орал Ардарик, делая шаг на каждом слове.
— Куда ты отправился, когда я приказал тебе… Я тебе приказал никуда не ездить с ними…
— Пожалуйста… Пожалуйста.
Дитрик оглянулся, чтобы увидеть, кто их слушает.
— Ах, пожалуйста, — сказал Ардарик. — Пожалуйста!! Он подскочил к Дитрику и стукнул его по уху.
— Пожалуйста!
Потом он ударил его в другое ухо.
— Пожалуйста!!
Дитрик поднял руки, чтобы защититься от ударов.
— Отец…
Огромные кулачища Ардарика летали над ним, задевая по голове и молотя по рукам. Дитрик пригнулся, пытаясь удрать от возмездия отца. По лицу текли слезы унижения. Он решил убежать, но вместо этого он выпрямился и ударил Ардарика по лицу.
Он ссадил себе костяшки пальцев, и рука у него онемела до локтя. Ардарик попятился назад, размахивая руками, и потом тяжело приземлился на грязный мокрый снег. Дитрик был так поражен, что захохотал.
Ардарик с трудом поднялся со снега и, прихрамывая, пошел к нему. Дитрик развернулся и побежал, но он скользил по растоптанному снегу, и ему было трудно сохранять равновесие.
Огромная тяжесть толкнула его сзади, он упал лицом в снег и заскользил вперед, неся на спине Ардарика. Когда он остановился, его отец спрыгнул с него, схватил его за руки и рывком поднял вверх.
— Ты посмел меня ударить… — Ардарик начал колотить его по плечам. — Ты ударил своего бедного отца… Моли бога, чтобы он простил тебя, проклятая собака…
