Юрий Крутогоров - Куда ведет Нептун
— Какой же влажный город!.. — вздохнула Таня. — Дня не помню, чтобы подул сухой ветер.
— Вы на лето изволите поехать в деревню?
— Да.
— И оттуда привезете новые живописные пейзажи?
— В деревне привольно рисовать. Но сказать, по чему я более всего тоскую? Босиком походить.
— Не боитесь исколоться?
— Я выросла в деревне. Пятки крепкие.
В сочетании с этой почти воздушной девицей слово «пятки» показалось Михаилу Яковлевичу грубым, покоробило слух.
КОТЛИН
В те годы остров Котлин быстро заселялся.
Петр I повелел «выбрать тысячу дворянских семей, пятьсот лучших купеческих, пятьсот средних и тысячу семей мастеровых и отвести им безденежно места на острове».
Строились каменные дома.
Прорывались каналы с широкими набережными.
Вдоль острова протянулось шесть улиц. В одной из гаваней возвели трехэтажный государев дворец.
Открылось и первое учебное заведение — штюрманская школа.
Император мечтал превратить Кроншлот-город на Котлине в новый Амстердам.
Решение Адмиралтейств-коллегии о назначении в штюрманскую школу явилось для Василия полной неожиданностью. Кто за него хлопотал, кто увидел в нем задатки навигационного учителя — было загадкой.
Сотни больших и малых судов насчитывал русский флот. Требовались не только навигаторы высокого класса, которых готовила Морская академия и московская Навигацкая школа. Нужны были служители «невысоких разрядов» — помощники штюрманов, боцманы, юнги. Таких и готовили на Котлине.
Прончищев выписал из Богимова Рашида — вестовой ему полагался.
Жили они в небольшом каменном флигельке — две горницы, кухонька с русской печью.
Преподавать Прончищеву нравилось. Еще свежи были знания, полученные в Морской академии. Не оставлял без радения своего бывшего ученика профессор Фархварсон: присылал новейшие пособия, астрономические таблицы.
Перед молодым офицером путь был открыт — маяки жизни вели на научную стезю. (Не Фархварсон ли рекомендовал на это поприще?)
Однако о звании профессорском, вполне достойном и многообещающем, Прончищев думал менее всего. Мысли его были обращены к северным плаваниям. Сначала желание это было робким, неосознанным, скорее мальчишеским. Ну, рассказал царский карла о странном бургомистре Витсене. Мало ли на белом свете чудаков? Профессор Фархварсон, географ Грэйс, как о великой тайне, говорили о северных незнаемых берегах… А сколько в то время было слухов о бесприютном бедолаге Данииле Готлибе Мессершмите, который в одиночку (в одиночку!) пошел в Сибирь, забросив медицинскую свою практику, дом, карьеру, семью, «для изыскания всяких раритетов и аптекарских вещей: трав, цветов, корений и семян». Какие травы, какие, к черту, коренья — он главным образом составлял карты, его интересовало «возможно точное обозначение высоты полюса»… Еще один безумец?
Будучи в заграничном плавании, Прончищев отыскал труд Витсена о Восточной России. О, это было обширнейшее сочинение! Бургомистра Амстердама преследовал лихорадочный вопрос: что есть Таймыр? Он писал: «Многие утверждают, что земля, лежащая непосредственно у моря, или берег от Лены до Енисея, еще неизвестна».
И как его это волновало! Необследованный берег за тридевять земель, у черта на куличках мешал жить ему спокойно — так иной юродивый носится со своей безумной мыслью как с писаной торбой. Но Витсен был человеком здравомыслящим, проницательным, видящим далеко вперед. Высоко ценил редких русских мореходов, с давних времен пытающихся узнать о Таймыре. И как было не разделить Витсеновой боли: «Но никто из них живым не вернулся». Сам бургомистр между своими градоначальническими заботами изображал на картах «страну Таймыр». Он метался, желал найти искомое в разноречивых, порою исключающих друг друга сведениях об этой стране. То она представлена на его географических чертежах береговой выемкой, то линией совершенно прямой, то мощным выгибом к северу. Так, видать, и умер в неведении… Географическая загадка оставалась нераскрытой. Кому же разгадать ее? Кому принять на свои плечи испытание Таймыром?
Шло время. Уже Беринг вернулся из своей Первой Камчатской экспедиции. Первое двадцатилетие XVIII века завершилось, начались тридцатые годы.
При первых же известиях о Второй Беринговой экспедиции Прончищев отправил в Адмиралтейств-коллегию репорт с просьбой назначить его в один из отрядов. Свое прошение заключил словами: «Понеже давно имею желание узнать страну Таймыр и морские пути возле нее».
Ждал.
Знал часы, когда на остров приходит почтовая галера. Спешил в гавань. Ответа не было.
Пока же Прончищев читал школярам курс навигации, выходил с ними в море, учил ориентироваться по звездам, солнцу.
Приезжал на Котлин профессор Фархварсон — «чинить экзаменты».
Учениками Прончищева остался доволен. Особо выделил двенадцатилетнего Лоренца Вакселя, желающего стать юнгой. В свои годы Лоренц отменно знал паруса, рангоут, астрономию.
Прончищев и сам гордился им.
Вот мальчик, который заразился прончищевской мечтою о северных плаваниях.
ЛОРЕНЦ
Среди первых жителей Кроншлота была и семья шведского штюрмана Свена Вакселя. Он был приглашен на русскую службу.
Сын его Лоренц довольно скоро выучился русскому языку. Мальчик мечтал, как и отец, быть моряком.
Целые дни проводил он в порту, по флагам мог определить национальность корабля. Однажды голландский шкипер подарил ему книжку Вильяма Дампьера «Новое кругосветное путешествие». Читая ее, мальчик забывал про все на свете. Отважный капитан Дампьер — где он только не побывал со своим верным штюрманом Фэннелем! Необитаемые острова, туземцы, пираты, штормы — вот славная участь мореплавателя!
Лоренц не раз просил отца взять в море. Где там! Подрасти сначала!
Котлинских мальчишек Лоренц сторонился. На юного шведа кидались с палками, улюлюкая, свистя, грозя: «Взять его на абордаж!»
Мальчик нередко приходил домой с разбитым лицом. Завидя ораву беснующихся мальцов, вообразивших себя кавалерами гангутской баталии, едва уносил ноги.
С Прончищевым Лоренц познакомился так.
Однажды с любимой книжкой он сидел на каменном бугре под двумя дубами. Тут размещалась беседка, стол, скамья; в дупле был вырезан поставец.
Ветер трепал страницы книжки.
Мальчик настолько углубился в чтение, что не заметил, как оказался в опасном окружении.
Через палисадник перелезали «гангутские кавалеры».
— Топить шведа! На абордаж его!
Трудно сказать, чем бы закончилась очередная боевая вылазка юных котлинцев, когда бы у калитки не возник молодой флотский офицер в парике, в синих до колен чулках, при шпаге.
— А ну прочь! Не обижать парня!
В лице незнакомца явилось само спасение.
Офицер присел рядом. У него были узкие синие глаза, твердый подбородок с вмятинкой посредине, а два передних щербатых зуба придавали его улыбке вполне мальчишеский, залихватский вид — именно таким и представлял себе Лоренц капитана Дампьера. «Не он ли это сам?» — такая странная мысль мелькнула у мальчика.
— Ты что, царь? — спросил офицер на чистом русском языке. Дампьер же был французом.
— Почему царь? — улыбнулся Лоренц. — Я сын Свена Вакселя, Лоренц.
— А, вот оно что. Знаю твоего отца. А твои какие занятия?
Лоренц пожал плечами.
— Я люблю читать. Дампьера читаю.
— Любопытно. Жаль, не знаю французского.
— Ваша светлость, ежели желаете — переведу.
— Правда? Будешь моим толмачом? — Офицер рассмеялся. — У меня никогда не было личного толмача. Приходи в гости. Живу на набережной Петра. Спросишь дом мичмана Прончищева.
И Лоренц по вечерам стал ходить к Прончищеву читать «Новое кругосветное путешествие». Переводил сносно, запинался лишь, когда речь шла о сугубо морских названиях.
Мичман, впрочем, догадывался:
— Тут, видно, описывается штаг, что держит рангоут.
— Мачты, реи, стеньги?
— Да ты знаток.
Прончищев оценил книгу так:
— В ней соль и суть морского бытия.
— Смеетесь?
— Немного. Нет, в общем, ничего книга.
Вестовому Рашиду велено тащить на стол угощение.
— А почему вы давеча спросили: не царь ли я?
— Ох, господи! Да ты же в царскую беседку забрался. Там Петр Алексеевич с иноземными шкиперами пировал…
Еще недавно Лоренц не знал многих морских тонкостей. Теперь только спроси.
А как этот молодой офицер рассказывает о людях, с которыми встречался!
Или о голубях. Право, самому хочется заложить пальцы в рот и свистануть — так свистануть, чтобы весь Котлин услышал!
— Выйду в отставку, ей-богу, опять голубятню заведу.
