Маргарет Джордж - Ошибка Марии Стюарт
– Ага, теперь ты улыбаешься, – сказал Дарнли. – Прошу прощения, любовь моя, я должен отлучиться на минуту.
Он соскочил с кровати и направился в уборную, чтобы облегчиться. Мария быстро сняла одежду – она не хотела, чтобы он сделал это, – и надела плотную ночную рубашку с шерстяной подкладкой и застежками на шее. Затем вынула заколки из своей прически, наклонила голову и тряхнула волосами, странным образом возбужденная их роскошной густотой. Что, если бы они сейчас упали вокруг лица Босуэлла, лежащего на спине? На что похожи волосы леди Босуэлл в постели?
– Если бы ты только могла видеть свое лицо, – пробормотал Дарнли.
Она открыла глаза и увидела его, потрясенно застывшего на другой стороне комнаты. Его стройное молодое тело купалось в лунном свете, руки висели вдоль туловища.
Она бесстрастно смотрела на него, вспоминая те дни, когда эта стройность и изящество волновали ее. Но это была эстетическая реакция, то же самое чувство, когда любуешься изысканной резной статуэткой, внезапно поняла она. Это не имело ничего общего с…
Да, он нравился ей как красивый предмет. Но лишь как предмет, совершенный по мастерству исполнения.
«Если это мой долг и наказание, да будет так, – решила она. – Теперь я должна искупить свой грех. И мне даже не позволено выбрать способ для искупления. Лучше бы я постилась целый месяц или босиком дошла до Рима. Но мне суждено другое наказание».
– Я думал, что больше никогда не окажусь в твоих объятиях! – воскликнул он. – О Боже, как я обожаю тебя! – Он забрался в постель. – Когда ты подарила мне в Холируде эту кровать с прекрасными покрывалами и занавесками моего любимого коричнево-фиолетового оттенка, я надеялся… но не смел поверить, что прощен и ты снова хочешь быть моей женой. Но потом ты не пришла…
– Тише, Генри, – сказала она и погладила его по голове. Он расплакался. Только не это! Только не долгие разговоры с отсрочкой любовного акта. Нет, она этого не вынесет. Если этого не случится сегодня ночью, она не могла обещать себе, что снова доведет себя до такой крайности. Она должна возбудить его, чтобы он поскорее приступил к делу и перестал хныкать.
Мария притянула его лицо к себе и начала целовать. Его плач прекратился как по волшебству. Он стал жадно отвечать на ее поцелуи, прикусывая ее нижнюю губу и засовывая ее себе в рот.
Она чувствовала, как его стройное, почти костлявое тело прижимается к ее телу. В нем не было силы, только слепое желание. Почти жалея его, она расстегнула ночную рубашку и дала ему почувствовать свою обнаженную плоть. Он задрожал и снова заплакал. Мария быстро пробежала пальцами по его спине и поцеловала худые плечи. Этот плач не может продолжаться.
– Мария… жена моя… Должно быть, ты слышала, что в Эдинбурге я ходил, куда не следовало, искал женщин… Я был так неправ! Я больше не буду грешить!
– Тише, – повторила она. Как будто ее беспокоило, грешил ли он со шлюхами!
«Но считается, что я должна беспокоиться, – напомнила она себе. – Мне следует заботиться о душе моего дорогого мужа».
Ее внутренний голос почти утонул в навязчивом шуме неутоленных желаний Дарнли. Он лежал на ней, дрожащий и пребывающий в нерешительности, не зная, следует ли боготворить ее или учинить грубое насилие над ней. Мария поцеловала его со всей доступной ей видимостью страсти, чтобы наконец подтолкнуть его к действию. Теперь она могла это вынести.
Он отреагировал как двадцатилетний юнец, которым и являлся на самом деле. Она откинулась на спину и позволила ему заниматься любовью с ней, стараясь думать о чем-то еще. О ястребах, паривших в небе над головой, о темной воде между валунами, где остановились они с Босуэллом… При мысли о Босуэлле ее мышцы непроизвольно напряглись, и это испугало Дарнли. Он издал невнятный возглас и перестал двигаться, но она быстро успокоила его.
«Думай о голубом небе над бегущими облаками… думай о том домике, вернее, о хижине… об этих людях, которые выглядели гораздо старше своего возраста… Отдадут ли они Босуэллу своих щенков? Собаки выглядели странно, но хозяева говорили, что они хорошие охотники. Как они на бегу не путаются в своей длинной шерсти?..»
Дарнли вскрикнул и судорожно стиснул ее. Значит, все закончилось? Она поцеловала его в лоб, покрытый испариной. Да, он сделал свое дело.
«Слава Богу и всем святым, особенно девственным! Я все-таки выдержала это!»
– Мария, Мария, – шептал Дарнли. – Ах, моя Мария!
– Теперь засыпай, – сказала она. – Спи здесь, рядом со мной.
Довольный, он прильнул к ее плечу и мгновенно заснул.
Через несколько минут она выскользнула из-под него и потянулась к ночной рубашке, лежавшей на полу. Натянув ее, она подошла к окну и выглянула наружу. Строй облаков рассыпался, и теперь они были разбросаны опаловыми комками по всему небосводу.
Невдалеке мерцала река Твид, хорошо различимая при свете полной луны. Если бы Мария находилась ближе, то услышала бы шепот и плеск мелкой воды на перекатах. Какой стишок о Твиде она сегодня узнала от Босуэлла?
Твид сказал однажды Тиллу:
«Ты, дружок, течешь вполсилы».
Отвечает Твиду Тилл:
«У меня побольше сил.
Я теку неторопливо,
Но не упущу поживу;
Где утопишь ты двоих,
Проглочу я четверых».
Значит, Твид может быть опасным, хотя здесь, рядом с домом, он казался ручным. По вечерам они часто лакомились лососем и форелью, выловленными в его холодных водах, и река выглядела доброй соседкой.
Луна сияла во дворе, высвечивая каждый круглый камень на мостовой. Деревья слегка раскачивались на ветру, шелестя густой августовской листвой, словно огромными веерами.
Во всем доме было темно, даже в комнатах Босуэлла – на его окна она посмотрела отдельно.
На следующее утро все собрались на каменном дворе, где сэр Джон расставил стулья и столы. Солнце уже играло в листве и обещало прекрасную погоду; поблекшая луна только что на западе зашла за горизонт.
– Прошу вас, угощайтесь, – любезно предложил сэр Джон, пока слуги разносили подогретый эль в небольших кружках и тарелки с яйцами под горчичным соусом и холодной бараниной.
Босуэлл взял тарелку и легко опустился на стул. Закинув руку за спинку стула, он принялся неторопливо глотать эль, а когда осушил кружку, облизал губы и отодвинул ее в сторону.
– Вчера у вас была долгая прогулка, – утвердительным тоном произнес сэр Джон.
– В самом деле, – ответил Босуэлл, прожевавший кусок баранины и проглотивший его, прежде чем ответить. Он улыбнулся, показав ровные белые зубы. – Расстояние не так велико, но с подъемами, спусками и поворотами путь занимает несколько часов. Правда, я увидел то, что собирался, – он взял другую кружку.
«Как и я», – подумала Мария.
За то время, пока она не видела его, ее чувства к нему не исчезли, а, наоборот, волшебным образом усилились. Интерлюдия с Дарнли никак не повлияла на них.
Во Франции наставник однажды учил ее, что для прочного запоминания образа, чтобы он сохранился во всех подробностях и можно было вызвать его усилием воли, она должна тщательно перечислить и описать все аспекты запоминаемой вещи, как если бы описывала их слепому человеку.
«Ибо, дитя мое, непостоянство человеческого ума таково, что он вскоре забывает обо всем, что видит. Если ты хочешь сохранить что-то, то должна закрепить это с помощью слов».
Она попробовала и обнаружила, что этот метод хорошо работает для запоминания цветов, комнат, лиц и церемоний.
Теперь, когда ей захотелось навсегда сохранить Босуэлла в своей памяти таким, каким он был в этот момент, сидящим у входа в охотничий дом в ясный августовский день, она начала мысленно описывать его черты.
За ним находится стена кремового цвета, частично увитая плющом над прямоугольными окнами. Солнце освещает ее, но Босуэлл все еще находится в длинной тени деревьев вокруг дома.
Его голова круглая и довольно большая для его туловища. Волосы почти рыжие, но не вполне: там достаточно каштановых прядей, чтобы смягчить цвет. Стрижка по-солдатски короткая, и его уши хорошо видны. Они имеют красивую форму и прилегают к голове. Мочки ушей широкие.
Кожа на лице туго натянута, загорелая и чисто выбрита, а челюсть немного выпячена. Губы широкие, изогнутые, бледно-розового цвета.
Мощная шея, такая же загорелая, как и лицо, переходит в широкие плечи. Он носит кожаную охотничью рубашку ржавого цвета, но, несмотря на длинные рукава, можно видеть выпирающие мышцы. У него большие ладони с короткими сильными пальцами.
Она перевела взгляд на его мускулистые бедра, хорошо очерченные под облегающими кожаными штанами для верховой езды, и ноги с широкими икрами, обутые в короткие сапоги с низким каблуком.
Потом она снова посмотрела на его лицо.
Над его правым глазом виден шрам, оставшийся после схватки с Кокберном из Ормистона. Но других шрамов нет, зато есть длинные ресницы. У него зелено-карие глаза цвета зимнего мха.
