Владислав Бахревский - Долгий путь к себе
— Я человек маленький, не мне судить о столь высоких материях, — сказал Богдан, подстраиваясь под настроение Яна Казимира, — но с моей колокольни — все эти вольности шляхты обернутся когда-нибудь против нее же самой.
— Боюсь, что не потомки, а уже мы с вами станем свидетелями развала столь замечательного здания, каким является Речь Посполитая. Я заранее скорблю об этих неминучих временах. Речь Посполитая — уникальное государство на обозримой ниве истории. Вот хотя бы казачество, которое является одним из звеньев республики. Сам я плохо знаю казаков и весь этот вопрос. Расскажите мне о казаках.
— А что же рассказать? Казаки многим недовольны, но терпят.
— Неужели в жизни казаков нет ничего светлого?
— Молодость светла да еще Вырий.
— Вырий? Что это такое?
— Сказка. У нас в народе Вырием зовут страну птиц. В этой стране и тепло, и светло. Туда летят птицы по осени. Гады еще туда ползут, каким дорога не заказана. Тот гад, который укусил человека ли, животину ли, остается зимовать. Первой летит кукушка. У нее ключи от Вырия, потому и прилетает она весной — последняя.
— Красиво! — Ян Казимир улыбнулся. — Я заметил, что украинцы любят и ценят красивое. И очень хорошо поют, щемяще хорошо.
— Оттого и щемяще, что за одной напастью другая стоит в очередь. Эх, капельку бы везения моему народу!
— Я убежден, его величество выслушает вас с пониманием, — сказал Ян Казимир.
8Ночь была на исходе, когда двое королевских слуг проводили Хмельницкого в летний садовый павильон, почему-то предупредив:
— Король готовится к охоте.
— Я собираюсь нынче позабавить себя охотой, — сказал король казаку, положив одну руку на эфес сабли, а другой показывая на ружья, стоящие у стены.
Это была неправда. Владислав не собирался на охоту, он не мог заснуть. Силы покидали его, как покинул его спасительный сон.
— Не правда ли, этот мой парк очень хорош для охоты? — Король стоял к Хмельницкому вполоборота, и на пожелтевшем лице его улыбка выглядела нездешней птицей, измученной дальним полетом. — Мой отец любил итальянские сады. Он сам разводил их возле Кракова и здесь, под Варшавой, в Непоренте. Ты не видел эти сады?
— Нет, — сказал Хмельницкий.
— Очень жаль. — Король подошел к окну, поднял штору. — Светает. У тебя есть дети?.. Ах да! Конечно, есть. Твоего сына чуть было не засекли. Я помню. Я все помню. Ты счастливый человек, у тебя есть сын. А у меня теперь нет сына… О, если бы не это несчастье! Ради того чтобы моего сына после меня избрали на престол, я пошел на поводу у сейма. Сейм потребовал распустить войско, и я был послушен, хотя мог купить всего один голос и наложить «вето» на решение сейма. Ходи прямыми дорогами, пан Хмельницкий, тогда хоть казнить себя будет не за что. Подойди сюда.
Хмельницкий подошел к окну.
— Видишь? — шепотом спросил король.
В сумеречном пятнистом свете непроснувшегося утра между старыми дубами, похожими на атлантов, бесшумно двигалось стадо оленей.
— Олени, ваше величество! — сказал Хмельницкий.
— Их более полутора тысяч в моем парке.
Король был рядом, до него можно было дотронуться. В золотистых волосах его светились голубые пряди седины. На щеках сквозь желтизну пробивался румянец, но лицо это было отцветшее.
— Мне известно твое чистое сердце, — сказал Владислав, прослеживая взглядом уходящих оленей. — Я помню твою службу.
Отвернулся от окна, зашагал по просторному павильону туда-обратно.
— Уверен, твое дело правое, но твой иск не подтвержден формальным документом.
— У меня был документ, ваше величество! Его у меня выманили и сожгли.
— Выманили и сожгли? — король остановился, обдумывая то, что услышал. — Но ведь документа нет, и потому ты ничего не выиграешь судебным порядком. Я вижу: пан Чаплинский не прав, у него в свою очередь тоже нет надлежащих доказательств. И потом, он сделал тебе насилие… — Король пристально, не мигая посмотрел в лицо Хмельницкому. Сказал глухо, убежденно: — Силе следует противопоставить силу. Если Чаплинский нашел себе приятелей, и ты можешь найти. — Вдруг вскричал: — Знаю! Знаю я и об утеснениях казаков, но помочь вам не в силах! — И совершенно рассердился, глаза сверкнули молодым синим огнем: — Пора бы, кажется, всем вам вспомнить, что вы — воины, что у вас есть сабли. Кто вам запрещает постоять за себя? — Король положил руку на эфес и, глядя Хмельницкому в глаза, сказал, налегая на каждое слово: — Я со своей стороны всегда буду вашим благодетелем.
«Ничего-то он не может», — подумал Богдан.
9Маркиз де Брежи, посланник Франции при дворе Владислава IV, нанес канцлеру Оссолинскому неофициальный визит.
— Я хочу показать вам копию одного письма. — Де Брежи суетливо достал с груди надушенный платок и осторожно развернул его. — С моей стороны это большой риск, но…
Смущение на лице маркиза было вполне правдоподобное.
Оссолинский взял лист, поднял брови.
— Здесь только часть письма! — поспешил объяснить де Брежи.
Оссолинский прочитал: «Сейм распущен… Проекты короля относительно войны весьма встревожили республику. Если бы он не отказался от своих намерений, никогда бы мои дела не кончились. Я переговорила с представителями сейма утром, и в два часа все голоса единодушно были на моей стороне. Мне назначили ренту в четыреста тысяч ливров. Не считая доходов по мере надобности. Трудно себе представить, какая прекрасная вещь партии в этом государстве».
— Кому адресовано это письмо?
— Кардиналу Мазарини!
Оссолинский посмотрел в глаза маркизу: что будет просить за шпионаж против королевы?
Де Брежи выдержал взгляд канцлера.
— В моем положении откровенность — единственный достойный выход. Нам с вами доподлинно известно: Мария де Невер получила корону из рук Мазарини, но вы представить себе не можете, что она сказала мне, узнав о моем донесении монсеньору. Я осмелился назвать независимость королевы не столько легкомысленной, сколько преступной. Она вызвала меня к себе и заявила: «Если вы, в качестве посланника, расценили мою деятельность на благо Речи Посполитой, я вам отвечу как королева: «Я никогда не воображала быть в зависимости от какой бы то ни было короны».
— Слова, достойные королевы!
Щеки до Брежи налились краской.
— Черт меня побери! Королева думала не о Польше, а о своем приданом.
На этот раз мир уберегла женская расчетливость. Король Владислав на паях с кардиналом Мазарини затевал священную войну с Турцией. В союз приглашали Россию, Молдавию, Валахию…
Владислав войско нанял на приданое королевы, сначала взял часть его, а вот когда он вознамерился вычерпать все до последнего ливра, королева вошла в сговор с сенатом и шляхтой, и королю приказали распустить наемников.
— У всех были свои интересы и своя корысть, — сказал Оссолинский, поднимаясь, а стало быть, заканчивая разговор, — но мы должны признать, что королева уберегла мир от большой войны. Разве это не похвально?
У де Брежи лицо вытянулось.
— Вы тоже на стороне королевы?
— Успокойтесь, маркиз! Королева провалила мою политику. Она новый человек в Речи Посполитой и не видит того, что ясно каждому трезвомыслящему поляку. Речь Посполитая ныне представляет собою человека, у которого от долгого бездействия по всему телу пошли пролежни. Однако я не потерял надежды стащить этого человека с его пуховика. Так и передайте его высокопреосвященству: Оссолинский знает способ начать войну с Турцией. И еще передайте: нам известно, что хлопоты его высокопреосвященства в пользу Марии де Невер были не вполне бескорыстны. Она сторонница Фронды. Разумеется, не это надо передать кардиналу Мазарини, передайте ему нашу глубокую благодарность: монсеньор сделал лучший выбор. Речь Посполитая получила достойную королеву. Я убежден: будущее подтвердит правоту моих слов.
Маркиз де Брежи откланялся.
Канцлер вызвал секретаря, попросил доложить о делах и времяпрепровождении королевы.
Ответ был краток:
— Их величество берет уроки польского языка и слушает сказки.
10Королева слушала польские сказки.
В удобном кресле, слегка запрокинув голову, она смотрела через раскрытые окна на темную, ожидающую осени листву сада, временами обращая большие блестящие глаза на рассказчицу, поощрительно улыбаясь ей или даря взгляд то милой мадам Гебриан, то воздушному созданию, любимице своей герцогине де Круа. Королеве нравилось, что де Круа, которой едва минуло четырнадцать, слушает сказки и ради сказок, и ради познания новой страны. Герцогиня была очень серьезна и прилежна. В Париже ей было сказано: она отправляется в Польшу ради того, чтобы искать и найти мужа, который располагал бы состоянием, достойным ее титулов. Отец герцогини, гвардейский капитан Анри де ла Гранж д’Аркиен, всю жизнь нуждался в средствах.
