Виктор Карпенко - «Вставайте, братья русские!» Быть или не быть
Андрей тоже выпил хмельного немало, и оно, коварное, ударило ему в голову. Князь стал не только восхвалять свой дом, жену, но и бахвалиться своим местом.
– Вот ты, Александр, почему в Киев не едешь? Молчишь, а я скажу: хочешь на великокняжеский стол сесть. Ан нет! Я сижу на владимирском столе. Я – великий князь! Это раньше по старшинству власть брали, а ноне монголы порядок свой установили: у кого ярлык, тот и велик!
Александр, с трудом сдерживая закипавший гнев, тем не менее спокойно ответил:
– Порядок на Руси испокон веков идет, его в одночасье ханским ярлыком не сковырнуть. Поживем – увидим. Придет время, я напомню тебе речи твои, а ноне свадебная каша.
Александр поднялся с лавки и, приглашая жестом последовать ему, крикнул:
– За молодых! Лета многие в любви и счастье жить! Род продолжать!
Он прильнул к кубку и одним глотком опорожнил его.
Пир продолжился и длился три дня и три ночи. Сразу же по окончании торжества князь Александр, сославшись на дела, уехал в Новгород. Его и правда ждали дела. Еще в начале зимы он направил посольство в Норвегию к конунгу Хакону IV Старому, чтобы решить спорные вопросы, а также обговорить сватовство. Князь Александр решил женить своего сына Василия на дочери конунга Кристине. Посольство возглавлял боярин Михаил. Ему-то князь и поручил поглядеть на Кристину попристальней: не коса ли, не хрома, дородна иль худа и сколько от роду лет. Любил князь своего первенца и хотел дать ему жену достойную и лицом, и телом, и умом. Теперь же он спешил со свадебного пира, так как гонец принес из Новгорода радостную весть: посольство удалось, конунг не против породниться, а Кристина молода и хороша собой.
Норвежцев в Новгороде принимали хорошо… хлебосольно и хмельно, скучать не давали. Князь Александр, встретившись с послами, сел составлять договор, названный «Разграничительной грамотой». По ней были определены границы сбора дани с саамов норвежцами и карелами, с одной стороны, и русскими – с другой. За Новгородом закреплялось право сбора дани до западной границы народа саами – реки Ингвей и Люнген-фьорда. А также были определены нормы дани – брать не более пяти беличьих шкурок с каждого лука. Что касается сватовства, то конунг Хакон не склонен был тянуть с выгодным для него делом и наметил свадьбу на лето 1252 года. Александр согласился.
Обласканные, с богатыми подарками норвежские послы отбыли в Трондхейм.
Василий, которому исполнилось одиннадцать лет, воспринял предстоящее сватовство как должное, одно смущало – невесте шестнадцать и, как сказал боярин Михаил, девка и статью вышла, и лицом красна.
– Ничего, сынок, – утешил Василия князь Александр, – ты вырастешь с меня, а она такой и останется.
Владыка Кирилл, приехавший в Новгород ставить на новгородскую кафедру архиепископа Долмата, не одобрил выбора князя Александра.
– Не мог найти невесту в православных землях. Норвежка-то чудищам поклоняется…
– Ничего, владыка, девица примет православие. Норвежский конунг тому не противится.
– Не дело, князь, ты затеял. Не дело. Бог накажет.
Как предрек беду владыка Кирилл. Обрушилась на Новгород болезнь непонятная, страшная. Сгорал человек от внутреннего огня. Многие новгородцы отошли в мир иной. Не минула сия напасть и княжеского терема. Слегла княгиня Александра. Князь не отходил от постели жены ни днем, ни ночью. Но болезнь пожирала жизненную силу, княгиня угасала на глазах.
Прошло всего несколько дней, как отпели княгиню, свалился в жару и сам Александр. Князь десять дней метался в бреду, пролежал несколько дней недвижен, но могучий организм победил хворобу, и Александр выздоровел.
Только с одной напастью справились новгородцы, как пришла другая. Пошли сильные дожди. Вода залила поля, пастбища, в Волхове напор воды был таким сильным, что снес Великий мост.
Приближалась осень, за ней неминуемо шла зима, и неотвратимо надвигался голод. Александр сделал все, чтобы этого не случилось. Чтобы привлечь купцов с иных земель в Новгород, он разрешил торговать беспошлинно.2
В конце февраля 1252 года в Новгород приехал булгарский князь Роман Федорович. Уже мало кто помнил его как посольского боярина великого князя Юрия Всеволодовича. Да и разве можно было предположить, что этот богатый и статный князь, которого сопровождало только три сотни всадников охраны и до сотни слуг, мог быть когда-то безызвестным даже не боярином, а простым княжеским гридем. Вести, что принес князь Роман, были тревожными и не сулили ничего хорошего.
– В Каракоруме прошел курултай. Великим ханом избрали двоюродного брата Батыя, внука Чингиза и сына хана Тулуя Мункэ. Ты с ним встречался в столице монголов. Как он тебе? – спросил Роман Федорович князя Александра.
– Похож на волка и повадки волчьи, – ответил князь.
– Этот волк теперь во главе стаи и намерился идти на запад. Вернее, его хан Бату направил. После смерти князя Святослава ты, князь Александр, старший в роду, и тебе ответ держать за всю Русь… и за князя Андрея тоже. Хан Бату недоволен родством князя с Даниилом Романовичем. Тот с папой Иннокентием якшается, против Орды копят силы. Эмир Гази Барадж говорил, что как-то хан Бату упомянул князя Андрея, что вопреки его воле дан князю ярлык, а значит, в его власти забрать тот ярлык и отдать другому.
– Мне!
– Может, и тебе. Не ведаю.
– Хитришь, князь Роман Федорович. Ой, лукавишь. Уж не сына ли Юрия Всеволодовича вознамерился посадить на великокняжеский стол? – Роман Федорович удивленно вскинул брови. – Да, да! Мне владыка Кирилл о том поведал.
– Не след ему… – угрюмо проронил Роман Федорович. – К тебе же, князь Александр, пришел я не по своей воле. Послан эмиром булгарским. Гази Барадж велел передать, что хан Мункэ учредил выплатить во всех улусах денежную дань – туску [8] . В улусе Джучи дань будет собирать хан Бату, вернее, не он, а его сын Сартак. Сартак сам собирать деньги не будет, а поручит князю Андрею. Князь горяч, своенравен, как бы дров не наломал. Гази Барадж сказал: не хочешь допустить крови на Руси – удержи князя Андрея от опрометчивых поступков. Что же касаемо сына князя Юрия Всеволодовича, забудь, как я забыл.
– Забуду, коли скажешь, кто он.
– Не скажу. Не моя то тайна… Да и не хочу тебя, князь Александр, в грех вводить. Прознаешь – убьешь. Я это по твоим глазам вижу.
С тем и расстались.
3
Заволновалась Русь. Ханские гонцы разнесли весть о сборе денежного налога. Волю хана князья довели до народа.
Прибыл гонец и в Новгород Великий. Для князя Александра эта новость была не нова, но новгородские бояре, зажиточные ремесленники, купцы были недовольны требованием Орды. На площадях, торгу, в лавках – везде только и говорили о туску. Денег отдавать было жаль. Прошел слух, что князь Александр в сговоре с татарами и эти деньги нужны ему, а не хану. Назревал мятеж. Князь Александр, зная бунтарский характер новгородцев, принял меры: на его зов из Ростова князь Борис Василькович пришел с дружиной. И когда новгородцы ударили в вечевой колокол, у князя Александра было под рукой более тысячи дружинников.
– Александр продался Батыю! – кричал кто-то истошно из толпы.
– Долой изменника!
– Не хотим Александра!
Архиепископ Долмат пытался урезонить вече, но новгородцы не слушали недавно избранного главу Совета господ.
И, пожалуй, докричались бы новгородцы до кровопролития, если бы не князь Борис Василькович. Он вышел на паперть Святой Софии, говорил страстно, убедительно, призывая к совести и памяти новгородцев.
– Новгородцы! – во всю мощь своих легких кричал князь Борис. – Разве мы не дети одной матери, что зовется Русской землей? Разве не Пресвятая Богородица нам Покров и Заступница? Разве не Святая София, Премудрость Божия одинаково простирает свои крылья над Новгородом, Полоцком и Киевом? Не отличаюсь я ничем от вас, новгородцы, так как душа моя русская, чистая, вольная бьется, как голубица в груди! Любим мы все свои города святорусские, как каждый палец на двух руках! Который-то из них нам люб более? Разве достойно обижаться на своих князей, а поганые тогда будут нести Русскую землю розно! Не вечно поганым быть на Руси! Но не настало еще время на подвиг свержения ига татарского, хотя на развалинах городов на Суздальщине уже разгорается другое пламя. Это пламя любви к Отечеству! Разве князь Александр Ярославич не показал нам подвиг служения, побив на Неве и льду Чудского озера шведских и немецких рыцарей, отразил набеги ратей литовских, страдая за Новгород и Русскую землю в Орде как страстотерпец? Разве отец его великий князь Ярослав не принял там мученический венец? Подождите, братья, накопите сил, поострите сердца мужеством, соберите полки и оружие! Тогда настанет час Господина Великого Новгорода и всей земли Святорусской, когда укажет Бог!
Зажгли сердца новгородцев слова ростовского князя, нашли отклик в уголках душ. Единым криком отозвалось вече:
