Элизабет Фримантл - Гамбит Королевы
– В Уилтоне не пришлось прибегать к насилию, – возразила Катерина. – Мне сказали, что настоятельница отдала его добровольно, и ей назначили пенсию.
Катерина невольно подумала о других больших монастырях, которые буквально сровняли с землей, о монахах, подвергнутых пыткам и запугиванию, обо всех разрушениях, которые творил Кромвель… «Во имя короля», – напомнила она себе.
Она помнила рассказ Латимера о Фаунтинском аббатстве. По его словам, не меньше чем восьми десяткам монахов вспороли животы и повесили на деревьях. Он видел это собственными глазами.
– Рада это слышать. Нет, я останусь при дворе. Муж хочет, чтобы я была рядом; да я и сама хочу, потом мне приятно быть с тобой.
– Ах, как ты мне будешь нужна!
Катерина посмотрела по сторонам. В просторном зале было много дам, которых она почти не знала. Она понятия не имела, кто как к ней относится. Дамы бесшумно обмахивались веерами, пытаясь спастись от июльского зноя. Три жирные черные мухи кружили по комнате; время от времени кто-то замахивался на них веером.
Катерина подошла к окну, распахнула его, но снаружи жар был еще сильнее. Весь день в Хэмптон-Корт съезжались гости на ее свадьбу. Чем станет для нее третий брак – блаженством или проклятием? Катерине хотелось во всем признаться сестре. Она совершила ужасные грехи; достаточно вспомнить Мергитройда и Латимера. И о Сеймуре придется рассказать, ведь она до сих пор лелеет в сердце его образ… а к королю испытывает отвращение. В ее голове все это необъяснимым образом переплеталось: одно событие подводит к другому, как будто за всем стоит некто, она так и не поняла, Бог или наоборот… Она не может себя заставить выразить свои мысли словами, высказать все, что ее мучит, вслух. Она боится. А чего боится – она и сама точно не знает. Бесформенный страх как будто завис в воздухе.
– Тебе придется здесь остаться, если я прикажу, – усмехнулась она, дружески подталкивая сестру в бок. Если она притворится, что не боится, может быть, ей удастся убедить в этом даже саму себя.
– Кит, ты станешь королевой, – прошептала Анна.
Видимо, она только сейчас начала понимать, что происходит. Последние несколько недель Катерина выбирала себе приближенных. Она настояла на том, чтобы Дот осталась при ней, хотя многие придворные дамы были недовольны ее решением: они так старались навязать ей в услужение своих дочек! От лести и подарков она отгораживалась благожелательной улыбкой. Перед ней проходит целая вереница застенчивых, еще по-детски нескладных девиц. Катерина знала: они охотнее остались бы дома, с братьями и сестрами, чем прислуживали королеве.
Она вызвала ко двору Элизабет Чейни, любимую кузину и подругу детских лет, властную Лиззи Тируит, кузину Мод и Мэри Вутон, которая дружила еще с ее матерью; Мэри очень стара и повидала все. Кроме того, она вызвала к себе из Снейпа Люси, жену пасынка. Пусть хоть немного отдохнет от своего муженька, Джона-младшего: его не назовешь самым снисходительным из мужей.
Все ее фрейлины получили платья из хорошего черного бархата. Король был разочарован и назвал свиту невесты стаей ворон. Ему бы, конечно, хотелось, чтобы придворные дамы походили на красивых зябликов, которых он, если пожелает, может запечь в пирог. Милого Хьюика Катерина тоже держала подле себя, назначив его своим личным врачом. Ее выбором король был доволен; ему даже казалось, будто на последнем настоял он. Возможно, так оно и есть. Наверное, он считал, что Хьюик и дальше будет шпионить за ней. Но теперь Хьюик – на ее стороне, и Катерина твердо верила: он ни за что ее не выдаст. Кроме того, ему пока нечего выдавать, хотя это не обязательно означает полную безопасность.
Она постепенно привыкала к придворной жизни. Ей все льстили, надеясь на ответные милости. Художники хотели написать ее портрет; ее осаждали ремесленники, переплетчики, виноторговцы, проповедники, гранд-дамы и графини, которые раньше не удостаивали ее даже взглядом. Хьюик познакомил ее со своим возлюбленным Николасом Юдоллом, наблюдательным ученым, любителем едких шуток; о нем ходило много разных слухов. Как только он вытаращил глаза и растянул губы в насмешливой улыбке, изображая Стэнхоуп, Катерина поняла, что Юдолл ей понравится. Он сочинял пьесы и философские трактаты, ставил затейливые маскарады, но больше всего любил беседовать о серьезных вещах. Катерина решила: раз она не может быть с Сеймуром и должна смириться с нежеланной свадьбой, нужно постараться извлечь из своего нового положения как можно больше хорошего и окружить себя теми, кто ей по душе. Кроме того, ей хотелось приносить пользу людям. А чтобы приносить пользу, она постарается наилучшим образом воспользоваться своим новым статусом.
Объявили о приходе леди Марии. Она вошла медленно, покачивая бедрами, в платье, затканном золотой нитью, с роскошным ожерельем на шее. По одну ее руку шагала Сьюзен Кларенси, по другую – ее сестра Елизавета. Елизавете нет еще и десяти, но она высокая, ростом почти с Марию, и держится так, что кажется старше своих лет. Пышные огненно-рыжие волосы доходили ей до талии; у нее большие черные глаза и красивые губы сердечком. Простое по покрою платье из темно-синего бархата подчеркивало красоту девушки. В тонких пальцах она сжимала книгу. В отличие от старшей сестры, Елизавета держалась как принцесса; она выступала с высоко поднятой головой, невозмутимая, с полуулыбкой на губах. Король признал обеих дочерей незаконнорожденными. Мария слегка горбилась и с подозрением смотрела на всех и каждого. Елизавету же как будто вовсе не трогала холодность отца и собственный неопределенный статус. Катерина вспоминала, каким был король в молодости; младшая дочь унаследовала его черты. Интересно, думала Катерина, не будет ли сходство с отцом благодатью для девушки.
Мария и Елизавета поздравили ее.
– Завтра вы станете моей мачехой, – сказала Мария, криво улыбаясь, словно сама себе не верила, и продолжала: – Моя предыдущая мачеха была на десять лет моложе меня. – Она язвительно усмехнулась. Раньше Мария ни разу не заговаривала с ней о свадьбе. Катерине показалось, что для Марии завтрашнее венчание – больной вопрос. Марии давно следовало выйти замуж. – Вы хотя бы старше меня, пусть всего на четыре года… – После паузы она продолжила: – И мы с вами друзья.
– Да, друзья, – согласилась Катерина, взяла Марию за руку, притянула к себе и поцеловала в щеку. Та немного оттаяла. – И я сделаю все, что могу, чтобы… – она подыскивала слова, пытаясь потактичнее сказать Марии, что она постарается смыть с нее пятно незаконности, – ускорить ваше дело.
Редкая искренняя улыбка ненадолго появилась на лице Марии, затем она легонько подтолкнула сестру вперед.
– Я с гордостью буду звать вас матушкой! – объявила, подойдя к ней, Елизавета.
Она прочла стихотворение на латыни. Слова легко слетали с ее губ, как будто она чаще говорила по-латыни, чем по-английски. Дамы не в силах были оторвать от нее взгляда. Все дивились ее красоте и уму, только Мария презрительно кривила уголки губ. Катерина вздохнула: из-за матери Елизаветы король развелся с матерью Марии. Она молилась про себя, просила у Бога, чтобы не только отец потеплел к дочерям, но и между сестрами установились дружеские отношения.
Вошли еще дамы, племянницы короля. Маргарет Дуглас, дочь старшей сестры короля, супруги короля Шотландии. На ней было платье из зеленой парчи, расшитое золотом; в рукаве она несла собачку. Катерина заметила озорной блеск в ее глазах и вспомнила, что король приказал посадить ее в Тауэр за то, что она без разрешения выбрала себе мужа из семейства Говард. Правда, после ее освободили, но считали ненадежной. Ее кузина Фрэнсис Брэндон совсем из другого теста; она была на последних сроках беременности и шла вперевалку, держалась надменно. Она упорно говорила по-французски, чтобы кто-нибудь не забыл – ее мать, Мария, младшая сестра короля, когда-то была королевой Франции. Катерина радовалась при мысли о том, что эти высокопоставленные дамы, представительницы лучших семей в стране, будут ее свитой. Они будут приседать перед простушкой Катериной Парр, чьи предки не столь знатны и знамениты… Стэнхоуп принужденно улыбалась. На ней многослойное парчовое платье малинового цвета, на белой атласной подкладке, а ее чепец был сплошь расшит драгоценными камнями. Видимо, она решила затмить всех своим нарядом. Анна Стэнхоуп помешана на правилах иерархии. Еще в детстве, в школьном классе, она задирала нос перед Катериной. Катерина невольно злорадствовала, видя, как Стэнхоуп заставляет себя улыбаться; неискренняя улыбка словно приклеилась к ее лицу. Следом вошла Кэт Брэндон в парчовом платье небесно-голубого цвета, которое оттеняло ее черные глаза. Кэт, похоже, наплевать на то, что она герцогиня Саффолк; ей все равно, кто кому должен кланяться. Мег угрюма; она дрожала, несмотря на июльскую жару; пряди влажных каштановых волос прилипли ко лбу, с лица не сходило тревожное выражение. Кэт взяла ее за руку и потащила вперед.
