Наталья Павлищева - Дочь Роксоланы. Наследие любви
– Ты боишься? Я буду рядом все время.
– Не оставляй меня одну по ночам. Хотя бы некоторое время.
– Хорошо, но трогать я тебя не буду. И постепенно буду отучать…
Теперь Рустем приходил через ночь, только целовал, гладил живот, который еще не начал увеличиваться, рассказывал разные истории, пока она не засыпала, а потом тихонько уходил…
Но на сей раз никакой тошноты не было, Михримах и не замечала, что снова носит дитя. Рустем все же уезжал – сначала на день, потом на три, потом на неделю… Он уже не боялся оставлять Михримах одну, да и она не боялась.
Единственный запрет все же существовал – тот самый, о езде верхом. Михримах ходила в конюшню к Юлдуз и объясняла лошади, что муж не разрешает ей ездить верхом. Пришлось лошадь пока подарить. Кому – вопроса не возникало: Баязиду! Тот принял подарок как большую ценность.
– Но это не навсегда, вот рожу ребенка и снова сяду в седло.
– Я понял, сестра. Не загублю, но следить за ней буду.
И вот теперь Михримах выпытывала:
– Но ведь тебе у Баязида хорошо?
Лошадь кивала, словно соглашаясь.
– Хорошо? – ревниво переспрашивала Михримах.
Эсмехан уехала в Эдирне к Мехмеду и там родила крепкую, здоровую девочку. Гонец привез письмо для Михримах.
«У меня есть Хюмашах. Твоя очередь. Рожай для нее жениха. Жду».
Но следующие письма не были такими радостными, Эсмехан писала о дочери, о том, что девочка здорова и красива, но о Мехмеде не вспоминала, словно мужа и не было рядом.
– Рустем-паша, там что-то творится.
– Я не знаю, Михримах, о гаремных делах мне не сообщают.
Она узнала сама.
Все оказалось просто: на время беременности жены Мехмед, как и все мужчины, взял себе наложницу и так прикипел душой, что несчастная Эсмехан оказалась на положении второй, а не первой жены. Нет, ей оказывались всяческие почести, она управляла гаремом Мехмеда, но на ложе у него бывала другая.
Эсмехан попросила разрешения приехать в Стамбул, чтобы показать внучку. Сулейман разрешил, Роксолана встретила первую внучку с радостью, но не могла не заметить грусть в глазах невестки.
– Эсмехан, что случилось?
– Ничего, у моего супруга другая, вот и все.
– Хорошо, поживите здесь, потом решим, как быть.
Эсмехан старалась не расстраивать подругу, но тоже не сумела скрыть. Михримах не выдержала и написала брату резкое письмо, тот ответил коротко: «Это мое дело, сестра. Я выбрал женщину, которую люблю».
– Я тебе говорила, что ты должна влюбить мужа в себя! И никаких гаремов! Давай, пожалуемся Повелителю?
– Не нужно, – вздохнула Эсмехан, – я же тоже предпочла бы другого, если бы позволили. Пусть будет счастлив.
– А ты? Будешь жить рядом и смотреть на это счастье?
– Мое счастье Хюмашах, а жить я буду, как живут тысячи женщин гарема, получившие отставку от ложа супруга. Это только твоей матери повезло быть единственной на столько лет.
Михримах вдруг задумалась: а как Рустем-паша обходится, пока она в положении?
Вечером визиря ждал строгий допрос.
– Рустем-паша, у вас есть наложницы?
– Кто?
– Ну, хотя бы одна. Ведь пока я… Вы же мужчина, должны быть с женщинами…
Рустем с трудом сдержал улыбку: ясно, откуда ветер дует. Он солгал Михримах, сказав, что не знает о гаремных делах Эдирне; все этот паша знал, знал, что у шехзаде Мехмеда есть наложница, и не одна, что Эсмехан крайне редко бывает в его спальне, но как скажешь об этом Михримах?
– У меня нет наложниц. Ни одной. У меня есть жена, которая зря забивает голову нелепыми мыслями.
Михримах недоверчиво покосилась на мужа. Тот не выдержав, рассмеялся:
– Михримах, ну я же сплю каждую ночь в соседней спальне! Туда не ходит никто, кроме евнухов.
Она так и не поняла, как относиться к Мехмеду и его наложницам. Провертевшись полночи без сна, решила брата по-прежнему любить, а его красавиц не подпускать к себе и близко. Оставался, правда, вопрос, как быть с детьми, если кто-то из наложниц родит.
Так ничего и не придумав, Михримах решила, что время еще есть.
Эсмехан с дочкой пока осталась в Стамбуле, но беспокойная принцесса и тут намеревалась вмешаться:
– Это ненадолго. Вот рожу, и мы с тобой поедем в Эдирне. Я им там всем покажу!
Схватки начались раньше времени, еще больше месяца носить бы… Роксолана кусала губы: неужели у них с дочерью судьба такая – рожать недоношенных детей? Что случилось, ведь Михримах берегли, не то что ее саму когда-то.
Рустема-паши снова не было в Стамбуле, за ним послали гонца, но пока доедет из Эскишехира…
Акушерка была опытная и спокойная:
– Султанша, не переживайте, хоть и раньше срока, а все идет хорошо. Принцесса справится, ребенок небольшой.
Она очень толково распоряжалась тем, как дышать, как тужиться, советовала, как напрягать мышцы, чтобы помочь ребенку и себе. Роксолана сидела рядом, держа дочь за руку:
– Все будет хорошо, дорогая. Все в порядке.
И вот последний крик «Ааа!..» – и следом уже детский плач.
– У вас дочка, султанша. Крепенькая, хотя и маленькая.
Рустем приехал, когда дочь счастливо сосала материнскую грудь за неимением кормилицы. У той, что предназначалась для будущего ребенка, вдруг появилась какая-то сыпь, а другую еще не нашли, но новорожденная дочь требовала молока, и Михримах протянула руки:
– Дайте, я сама!
– Как вы назовете малышку?
– Хюмашах. Мы с Эсмехан договаривались дочерей назвать этим именем.
Рустем посмотрел на пухлое личико крохи, которая, насытившись, заснула, заглянул в счастливые глаза жены. Поцеловал ее в голову:
– А ты боялась…
– В следующий раз будет сын! – объявила принцесса.
Рустем рассмеялся:
– Придется выполнять.
Материнство не слишком изменило принцессу, она довольно скоро вернулась к своему прежнему насмешливо-вызывающему тону, причем не только с мужем.
Скучающая султанша пыталась занять себя чем-нибудь. Теперь ей не позволялось кататься верхом, стрелять из лука и заниматься прочими интересными, но мужскими делами.
Вдруг захотелось быть полезной.
Да, даме положено заниматься благотворительностью. Нужно сходить к кому-то из жен пашей и поговорить на эту тему. Хуррем Султан активно занимается этим делом, у нее даже Фонд, Михримах немного помогала, пока не надоело. Нет, в материнском Фонде она участвовать не будет, нужно придумать что-то свое.
Немного поразмышляв, Михримах решила отправиться к жене Хадим Сулеймана-паши Айше, с которой была знакома. Кажется, она занимается благотворительностью. На всякий случай отправила к ней евнуха с запиской, что хочет прийти и поговорить.
Тот вернулся быстро, не успела и собраться. Айше с восторгом сообщала, что у нее как раз собрались приятельницы, которые будут очень рады видеть султаншу и побеседовать.
Ко времени возвращения евнуха Михримах давно передумала, но теперь ничего не оставалось как пойти.
Женщины действительно были в восторге; все три гостьи щебетали без умолка, как канарейки в клетке, столь же разряженные и украшенные. Разговор шел ни о чем. Сообщали, что кому приснилось, какие слухи ходят о ком из отсутствующих, какая будет погода этой зимой и куда лучше уехать отдохнуть. Чей супруг что подарил или обещал подарить… Кто чем объелся…
У Михримах голова заболела уже после первых десяти минут. Попыталась перевести разговор на благотворительность, услышала только заявления, что она необходима, и предложение внести деньги для раздачи милостыни во время Рамадана или на новые скамьи для мужчин в одной из мечетей.
Но разговор тут же вернулся к простому щебетанию. О пустом болталось явно легче.
Отговорившись головной болью, Михримах поспешила покинуть шумный дом и отправилась к матери.
У Роксоланы все иное, как везде в султанских покоях, тихо, словно никого нет. Неподвижные, словно деревянные (она слышала о таких даже каменных!) фигуры дильсизов вдоль стен, бесшумно передвигающиеся в мягких чувяках евнухи, тихие и незаметные, словно бесплотные, несмотря на яркую одежду, служанки, двери, которые никогда не скрипят…
В кабинете тоже разговор вполголоса, если плохо слышишь, останешься в неведении.
Попыталась прислушаться, вникнуть, но быстро заскучала. Султанша обсуждала с новым архитектором Синаном какие-то особенности планировки больницы в Эдирне. В углу переписчица скрипела каламом… И ветерок чуть колыхал легкую занавеску. Все! Остальное бесшумное, неподвижное, застывшее.
Но Михримах пересилила себя, прислушалась, пытаясь разобраться, что к чему в этих линиях и картинках. Поняла, но только не поняла, зачем это матери. Синан строит, он знает как; к чему вмешиваться?
В кабинет пришел главный евнух Аббас-ага, попросил султаншу посмотреть работы девушек-белошвеек, отобрать для дворца и посоветовать, что вышивать, а что нет.
– А Иннам-калфа не может этого сделать?
– Она больна третий день, султанша.
