Иван Наживин - Распутин
«…Наживиным создано обширное и крупное произведение, которое по праву может стать рядом с не менее обширным романом Льва Толстого «Война и мир»… Этот эпос в прозе охватывает подавляющую массу лип всевозможных положений и может быть рекомендован всякому желающему познать современную Россию, как совершенно необходимое и мастерское произведение… Аристотель спрашивает себя, может ли художественное произведение в сто стадий длиной считаться действительно художественным произведением. Пусть Наживин не сердится на это напоминание о сотне стадий Аристотеля: написавший в дни моей молодости книгу в шести томах, я не могу делать упрека тому, кто выпустил труд в трех томах. Я могу только аплодировать».
Восторженные отзывы посвятили роману почти все литературные обозреватели Германии:
«… Хвала писателю! Подумайте только: книга в 1400 страниц, история культуры и нравов великого народа! Создано произведение, в котором автор проявляет себя как могучая творческая сила. Необычайное искусство изображения и художественная обработка огромного материала — вот что придает этому русскому писателю большое значение… Охватывая годы 1910–1920, Наживин, подобно Гоголю, дает готовые картины из всех кругов русского народа. До этого Наживина в Германии едва знали — этот роман одним махом сделает его у нас знаменитым».
«Hamburger Neueste Nachrichten», 14 ноября 1925 г.
«… Эти три тома рисуют упадок русского общества и причины, приведшие ею к этому разложению. Тут нет обвинительного стиля Кропоткина или Толстого. Роман написан с безграничной грустью, со всепонимающим сочувствием… Поэт стоит высоко над партийной грызней и одушевлен лишь одним желанием: служить бедной измученной России. Глубокомысленно изображающее современность и опережающее ее, произведение это принадлежит к числу тех, которые образуют как бы вершины своего времени… Для Наживина слова, которыми так часто злоупотребляют, человечность и справедливость не являются пустой фразой, но составляют задачу и содержание жизни…»
«Hamburgischer Korrespodent», 11 ноября 1925 г.
«…Наживин делает глубокий взрез, обнажающий русскую душу до дна. В этом романе мы получили культурно-исторический документ особой ценности… Наживин настоящий поэт, рассказчик чарующей силы, одно из самых могучих литературных явлений в тех поколениях, которые идут за Достоевским, Лесковым и Толстым…»
«Münchener Neueste Nachrichten», 4 ноября 1925 г.
А всего в германской печати было помещено более трех десятков восторженных отзывов о романе «Распутин».
После выхода английского перевода в Нью-Йорке к европейскому хору похвал присоединились и американские обозреватели.
Солидная «New York Tribune» в октябре 1929 г. писала:
«..Это огромное произведение некоторые европейцы сравнили в своем энтузиазме с «Войной я миром» Толстого. Если мы скажем, что один из этих критиков был ни много ни мало, как сам Георг Брандес, читатель поймет, что «Распутин» не обыкновенный роман. Так это и есть. В картине, созданной Наживиным, есть что-то подавляющее. Его творческие способности высокого и разнообразного порядка. Его подготовленность для такой задачи не оставляет желать ничего лучшего…»
Не менее солидная газета «Daily News» в статье со знаменательным названием «Великий русский» («A great Russian») так оценивала роман «Распутин» (12 февраля 1930):
«…Наживин более беспощаден, чем Толстой. Местами он прямо невыносим в своей силе. Но так как он крупный романист, даже самые мрачные страницы его смягчаются изяществом, красотой или иронией…»
Не остался незамеченным и чешский перевод романа. Газета русской эмиграции «Вечер» (март 1928 г.) сослалась на авторитет Г. Брандеса:
«…Ценность романа Наживина определил очень известный датский критик Георг Брандес, который заявил, что по широте горизонтов роман походит на «Войну и мир» Толстого».
А чешский критик Милослав Хисек в газете «Narodny Listy» уверенно заявил, что «…труд Наживина можно поставить рядом с «Войной и миром» Толстого».
Что касается советской печати того времени, то она постаралась роман Наживина не заметить, что ей и удалось. Лишь значительно позже в «Краткой литературной энциклопедии» 1968 г. промелькнула строчка о том, что существует такой роман «Распутин», «призванный доказать, что в социалистической революции в России «виновно» бездарное правление Николая II». Автор этой энциклопедической фразы вероятнее всего даже не читал романа.
При подготовке текста настоящего издания редакция столкнулась с рядом текстологических проблем, для разрешения которых пришлось допустить небольшое вмешательство в авторской текст.
На с. 235 (т.1) лейпцигского издания 1923 г. в средине абзаца «Сняв шляпу, Евгений Иванович отер с лица пот…» допущена, вероятно автором, ошибка в предложении — «Там на грязной сырой соломе валялись, как мертвые тела, еще четыре оборванных и совершенно пьяных человека…» — и далее автор перечисляет валяющихся; их оказывается не четыре, а пять: Григорий, Дмитрий, Иван, Петро и Алешка Кривой. Поэтому мы взяли на себя смелость исправить эту ошибку (см. с. 153 настоящего издания).
В том же томе лейпцигского издания на с. 303 жена учителя Алексея Васильевича названа Аксиньей Григорьевной, тогда как далее у нее всюду отчество Ивановна. Поскольку Григорьевна встречается лишь однажды, мы решили исправить эту ошибку (см. с. 196 настоящего издания).
Во 2-м томе лейпцигского издания на с. 15 явный пропуск слова во фразе: «Пусть! Может быть, с военной точки зрения эти семь немцев на одной пике и нелепость, не знаю, так как я никогда — ха-ха-ха-не держал лики в руках, может быть, даже никакого Кузьмы Крючкова и на свете нет совсем и не было, но это воодушевляет, это поддает жару нашим добросовестным <…>, и поэтому это нужно». Знаками <…> обозначено место, где явно пропущено слово, вероятно, <воинам> или <солдатам>. Скорее всего, это типографская ошибка, которую мы посчитали необходимым исправить (с. 249 настоящего издания).
На с. 165 3-го тома лейпцигского издания во фразе: «4 пока Алексей делал подробный доклад о своей разведке в Екатеринодаре, о безумных расстрелах и бесчинствах, творимых большевиками, о все <…> недовольстве населения, а в особенности казаков…» — явно пропущено какое-то слово, возможно <растущем>. Этот текст в настоящем издании на с. 631 опубликован с использованием угловых скобок.
На с. 251 того же тома лейпцигского издания явная ошибка во фразе: # — Вы правы, генерал… — сказал Троцкий. — Я не только не могу пойти навстречу желаниям товарища Троцкого, но в наше время…» Судя по контексту вместо товарища Троцкого должно быть товарища Бонча, что и исправлено в нашем издании (с. 686).
В том же томе 3 (с. 363) допущен явный типографский брак — очевидно пропущена строка во фразе: «И есть у меня дружок один, тоже священник, в Самарской губернии; так пишет мне он, что после того, как очистилась Церковь от этого зла многовекового, множество сектантов-отщепенцев радостно вернулись к бедной и убогой Церкви, и их руками Церковь освобождается от этой <… > любимую так, как чтят Ее теперь, как никогда не припадали с таким усердием к мощам великой благоверной княгини нашей, как после их вскрытия большевиками…»
Знаками <…> обозначено место, где пропущен текст. Конец фразы можно восстановить более или менее достоверно: *…Церковь освобождается от этой <ереси>». Начало же следующей фразы не восстанавливается, хотя смысл понятен: никогда не чтили Церковь любимую так, как чтят ее теперь.
Рукописи И. Ф. Наживина (если они, конечно, сохранились) недоступны; других изданий «Распутина» не было; поэтому пришлось сократить текст так, как это сделано у нас на с. 757.
На с. 416 того же тома напечатано Николай Иванович (Гвоздев), хотя всюду он Иван Николаевич, что мы и учли в нашем издании (с. 791).
В тексте романа исправлены явные ошибки и опечатки.
В остальном редакция стремилась сохранить своеобразие стиля автора, приведя только орфографию и пунктуацию к современным нормам, но не исправляя некоторые особенности авторской манеры: например, его любовь к употреблению тире либо употребление в авторской речи искаженной лексики героев.
Редакция выражает искреннюю благодарность за помощь в работе над этим томом Гельмуту Гансовичу Геннису и Георгию Гельмутовичу Теннису.
Ниже помещается реальный комментарий к роману{240}, при этом мы должны предупредить, что не все реалии нам удалось раскрыть. Особенно это касается реальных исторических лиц, поскольку наряду с подлинными историческими деятелями, с одной стороны, и вымышленными персонажами, с другой, в романе присутствует целый ряд лиц, о которых автор говорит намеками, изменяя их имена и фамилии, но так, что об их прототипах можно догадаться и по звучанию придуманной фамилии, и по событиям, связанным с ними. Так например, выведенный в романе главнокомандующий Добровольческой армией Гай-Гаевский невольно ассоциируется с подлинным лицом — Владимиром Зеноновичем Май-Маевским (1867–1920), генералом, участником белого движения. Другой герой романа — казачий генерал Белов, поднявший на юге мятеж против красных, а затем перессорившийся со своими соратниками по белому движению, вызывает в памяти реально существовавшего атамана Войска Донского с такой же «цветной» фамилией, но другой окраски — Петра Николаевича Краснова (1869–1947), который создал белоказачью армию, служил у Деникина, но не поладил с ним. В таких случаях полностью отождествлять литературные персонажи с реальными лицами нельзя, тем более, что и сам автор этого явно не хочет: в случае с Беловым — Красновым автор даже упоминает реального П. Н. Краснова отдельно, как бы подчеркивая, что Белов — это не Краснов. Естественно, что такие намеки мы не имели права вносить в реальный комментарий, поскольку в их истинности никто, кроме самого автора, не может быть уверен.
