Природа хрупких вещей - Мейсснер Сьюзан
Роюсь в других папках. Нахожу карты Калифорнии и Колорадо, а также банковские счета — только на имя Мартина Хокинга; на самом крупном — три тысячи долларов. А вот коллекция некрологов из разных калифорнийских газет. Все почившие — мужчины. Имена их дочерей и адреса проживания обведены карандашом. Некоторые сообщения о смерти напечатаны всего несколько недель назад, другие — более давние. Среди давних — некролог о Джордже Диксоне, в котором выделено карандашом имя Белинды.
— Вот как он вас нашел, — говорю я, хотя ей это тоже очевидно.
Белинда смотрит на свое имя, как на диковинку.
— Зачем? — наконец произносит она через несколько секунд. — Почему именно я?
Я листаю некрологи. Все умершие мужчины были люди состоятельные, все — вдовцы, соответственно, когда они скончались, все принадлежавшее им имущество отошло их детям. И если Мартин охотился за чужим наследством, что он рассчитывал выиграть от брака с Белиндой? Придорожная гостиница — не великое приобретение. Значит, он выбрал ее по какой-то другой причине. Задаваясь этим вопросом, я уже знаю, где, возможно, найду ответ на эту загадку. Верно ли мое предположение, подскажет котельная.
Но прежде я перерываю стол, все, что там есть. Нахожу запертый сейф размером со шкатулку, право собственности на автомобиль Мартина и договоры на аренду гаража, чеки из бакалейной и мясной лавок, а также из «Эмпориума». Нахожу расчетные листки по зарплате, которую платили Мартину, когда он работал на конюшне в Лос-Анджелесе. И не нахожу никаких документов, указывающих на то, что он работает в страховой компании. И ничего, абсолютно ничего такого, что подсказало бы мне, чем Мартин занимается за своим письменным столом, когда бывает дома.
Пожалуй, надо попытаться вскрыть сейф с помощью шпилек, решаю я. Вытаскиваю его из ящика и под ним замечаю какой-то конверт.
Письмо на имя Мартина, отправлено по почте на адрес в Лос-Анджелесе за полгода до нашего с ним бракосочетания. Обратный адрес — лечебница Лас-Паломас в Тусоне, штат Аризона. Переворачиваю конверт. Он вскрыт. Поднимаю клапан, вытаскиваю письмо и начинаю читать:
Дорогой Мартин!
Пожалуйста, не гневайся на отца и на меня. Я знаю, ты не хотел, чтобы меня отправили в лечебницу, но папа считает, что здесь мне будет лучше. Возможно, я даже поправлюсь. Только поэтому я позволила ему тайком увезти меня сюда. Вовсе не для того, чтобы тебя разозлить. Это никакой не заговор. Он боялся, что, если скажет тебе, ты вмешаешься, расстроишь его планы. Мартин, всякий раз, когда у вас с ним возникали разногласия, я всегда была на твоей стороне. И ты это знаешь. Но в этот раз, думаю, он прав. Пожалуйста, прошу тебя, постарайся понять!
Здесь обо мне хорошо заботятся, и я чувствую себя лучше, хотя и не намного. Пожалуйста, навести меня, приезжай, как только сможешь, и Кэт привези. Я знаю, что была ей не самой лучшей матерью, но я хочу попытаться это исправить за то время, что мне еще отпущено. Мартин, я совершила много ошибок. Мы оба с тобой совершали ошибки. Но ведь нет надобности продолжать эту традицию. Прошу тебя, дорогой. Да, мы с тобой не очень ладили. Теперь я понимаю, что потерю сыновей приняла слишком близко к сердцу. Я была тебе плохой женой и как мать не оправдала надежд Кэт. Я знаю, что не могу быть тебе такой женой, какую ты заслуживаешь, но, прошу тебя, позволь мне попытаться стать хорошей матерью для Кэт. Пожалуйста, привези мне дочь. Позволь повидаться с ней.
Воздух будто застрял в легких — не продохнуть. Так вот почему я не могу найти свидетельство о смерти Кэндис. Она не умерла. Она жива. По крайней мере, была жива год и семь месяцев назад. И поскольку свидетельства о смерти нет и на банковском счету Мартина не десятки тысяч долларов, а всего три тысячи, значит, она, должно быть, по-прежнему находится в лечебнице. Как-то давно Мартин мне сказал, что его покойной жене досталось наследство от бабушки, что и позволило ему купить этот дом. Однако Кэндис ему наследства не оставляла. Она не умерла. Должно быть, он живет на деньги от продажи ранчо Аннабет.
Я смотрю на письмо и чувствую, как силы уходят из меня, уплывают, будто пух потревоженного ветром одуванчика. До сей минуты я обуздывала в себе крепнувший гнев на Мартина, чтобы затем пустить его вскачь в нужном направлении, как упряжку лошадей. Но теперь я выхолощена. Опустошена.
Наверное, то же самое испытывала Белинда час назад, когда увидела наше с Мартином свадебное фото. Словно вдруг оказалось, что ее мир скроен из бумаги, а сама она соткана из ниток, которыми он сшит. Бумага рвется на клочки, которые подхватывает и уносит ветер, а нитки разматываются.
Кэндис не умерла.
У Кэт есть мать, и это — не я.
Глава 13
Лишь несколько раз в своей жизни я хотела повернуть время вспять и принять другое решение. Я никогда не жалела, что приехала в Америку, и не жалею — даже теперь, — что отозвалась на объявление Мартина. Но в это мгновение, если б можно было, я отмотала бы пару часов назад и в половине пятого, когда раздался звонок в дверь, не пошла бы ее открывать. Пусть бы Белинда стояла на крыльце и думала, что она пришла не в тот дом. Я наблюдала бы за ней в занавешенное тюлем окно гостиной, пока она не удалилась бы.
Мне плевать, что Мартин — аферист и впутал нас в свои аферы. Мне плевать, что он заключает браки с женщинами, потому что ему от них что-то надо. Сейчас мне даже плевать, да простит меня Бог, на то, что Аннабет Бигелоу Гровер вовсе не случайно упала с лошади.
Мне важно лишь одно: еще утром, проснувшись, я считалась матерью маленькой девочки, которая нуждается во мне и любит меня. А теперь я просто еще одна жалкая душа, которую растоптал Мартин Хокинг. Может, он и не подрезал подпругу на лошади Аннабет, но он точно украл у Кэндис ее ребенка. И сказал Кэт, что ее мать умерла. С Белиндой он заключил фальшивый брак. Мне подарил ребенка, которого я не вправе оставить себе, потому что он не мой. Кэндис жива, пребывает в одной из аризонских лечебниц и жаждет вернуть свою дочь.
Я чувствую, что Белинда стоит возле меня. Она поднялась со стула и тоже читает письмо. Меня так и подмывает выпихнуть за порог, притвориться, будто я ее никогда не видела, будто у меня никогда не было причины взломать сегодня ящики письменного стола и узнать, что за тайны там хранятся.
— Значит, мать Кэт жива? — мгновением позже ужасается Белинда. — А девочка думает, что ее мама умерла!
Что бы я ни собиралась сказать в эту минуту, слова застывают у меня на языке.
Несколько долгих секунд мы молчим.
— Как он мог так поступить с малышкой? — наконец произносит Белинда надтреснутым голосом, который полнится негодованием материнской любви. Она еще не стала матерью, я тоже не мать, но мы обе балансируем на грани материнства. Она — с внутренней стороны, я — с внешней.
И правда, как Мартин мог так поступить с Кэт? Сказать, что ее мать умерла, хотя та жива?
— Не понимаю, зачем он это сделал. Зачем? — упорно вопрошает Белинда, ожидая от меня ответа.
— Я… может, он думал, что она уже скончалась от чахотки. — Собственный голос кажется мне чужим. — Она унаследовала значительное состояние. Очевидно, затем он и женился на ней. А потом, на его удачу, она заболела.
— Но ведь ее отец пока еще жив, — замечает Белинда, глядя на письмо.
— У нее есть свои деньги. От бабушки достались, по словам Мартина.
— Все равно не понимаю, зачем убеждать Кэт, что ее мама умерла? Зачем говорить ей это?
Я могла бы дать тому лишь одно объяснение. И скорее всего, это основополагающий мотив всех поступков Мартина Хокинга — если исходить из того, что мне теперь о нем известно.
— Потому что ему так было удобно. Он хотел, чтобы она думала, будто ее мама умерла. Хотел жить здесь, в Сан-Франциско, в свое удовольствие.