Дмитрий Нагишкин - Сердце Бонивура
— Итальянишь?
— Лучше итальянить, чем японить!
Контролер заметался по своему участку. Он увидал, что урок с утра почти не подвигался, несмотря на внешнее впечатление усиленной работы. Старший контролер побежал в управление.
…Прогудел гудок на обед. Все принялись за еду. Холостяки извлекали из кармана пакеты с колбасой или рыбой и хлебом и жевали всухомятку, запивая водой из бака. Возле семейных расположились жены или ребятишки, принесшие им горячий обед.
Таня принесла Алеше и Виталию судок с едой. Они принялись за первое. Ели, похваливали. Таня стояла, облокотившись на штабель шпал, с удовольствием наблюдая за тем, как брат и Виталий хлебают щи. Солнце озаряло ее плотную, статную фигуру, широконькое лицо с чуть вздернутым носом и лукавыми глазами.
— Такие щи ели? — спросила девушка, гордившаяся своим умением готовить.
— Никогда!
Алеша залюбовался сестрой и подтолкнул Виталия.
— Ладная у меня сеструха? А, Виталий? Женись, закормит насмерть!
— Алешка, не хулигань! — нахмурилась Таня.
— Ей-богу, женился бы! — серьезно сказал Виталий.
— Только курносых не любишь? — спросил Алеша.
Таня вздернула голову. Виталий продолжал:
— Зарок дал: пока белые в Приморье — не влюбляться…
Чья-то тень легла на шпалу, служившую обеденным столом. Мужчины оглянулись.
Японский часовой, незаметно приблизившись, стоял возле них.
— Что, чучело, щей захотел? — спросил Алеша, набив рот. — Не дам, не проси! Поезжай в Японию — мисо кушать!
Японец восхищенно глядел на Таню.
— Мусмэ… росскэ мусмэ, ероси! — сказал он.
Осклабился и, протянув руку, дотронулся до груди Тани. Та вскинула на него яростный взгляд, побледнела и, схватив бутылку с горячим молоком, изо всей силы, наотмашь, ударила солдата по голове. Он пошатнулся. Осколки бутылки брызнули в разные стороны. Молоко залило одежду и лицо солдата.
Тотчас же простоватое, деревенское его лицо изобразило ярость и испуг. Он хрипло крикнул что-то и вскинул винтовку. Но тут Алеша схватил лежавший подле железный штырь и хлестнул им по винтовке и по руке солдата. Тот выпустил оружие и схватился за разбитую руку…
Со всех сторон бежали рабочие…
Алеша в ярости взметнул штырем еще раз. Виталий схватил его за руки.
Их окружили.
Появились откуда-то, видимо, приведенные старшим контролером, начальник депо и Суэцугу. Контролеры навалились на Алешу. Таня бросилась на них крича:
— Да вы что это?! На нас нападают, да нас же и хватать?
Алеша свирепо выругался и вырвался из рук контролеров. Тяжело дыша, он сказал, глядя на солдата и никого не видя, кроме него:
— Ах-х ты! Я тебе покажу «росскэ мусмэ», что и японских навек забудешь!
Суэцугу кинулся к солдату. Тот, морщась от боли, принялся говорить что-то.
— Что тут произошло? — спросил начальник депо.
Ему рассказали.
Суэцугу, выслушав солдата, закричал на Алешу:
— Борсевико! Я вас арестовать!
К нему подлетели солдаты, сбежавшиеся на шум. Однако рабочие дружной толпой встали перед Суэцугу, закрыв Алешу от солдат.
— Пролита кровь японского гражданина! — продолжал кричать Суэцугу теперь уже на начальника депо, топая ногами и брызжа слюной. Лицо его потемнело, белки глаз порозовели.
Алеша сказал:
— А вы сколько русской крови пролили?
Виталий одернул его. Но Алеша, возбужденный, крикнул:
— Чего с ним говорить? Бросай работу, товарищи! Пока микадо не уберут, бросай работу!
Виталий поискал глазами Антония Ивановича и сделал ему знак. Тот быстро подошел.
— Что будем делать? — спросил Виталий мастера. — Случай вроде подходящий.
— Можно выдвинуть частное требование — удалить японцев из бронецеха. Они тут как бельмо на глазу! А дальше видно будет, — сказал мастер.
Предложение Алеши встретило поддержку. Некоторые рабочие закричали:
— Бросай работу!
Антоний Иванович подошел к начальнику депо и сказал твердо:
— Если японцев не уберут, работу бросим!
Начальник депо растерянно посмотрел на него.
— Я доложу коменданту о вашем требовании.
Толпа сгрудилась. Солдат затерли, не давая им протиснуться к Суэцугу. Пустить в ход оружие японцы не решались. Сжатые со всех сторон, они беспокойно оглядывались на русских, потели, судорожно сжимали винтовки, но присмирели. Суэцугу, видя со всех сторон насупленные лица и решительное настроение рабочих, неожиданно изменил политику. Метнув несколько тревожных взглядов вокруг, — а пределы видимости для него необычайно сузились, а так как толпа почти вплотную прижала всех, кто находился внутри круга, — он неожиданно закричал на солдата. Тот вытянулся. Суэцугу, раздражаясь, кричал все пронзительнее. Солдат боязливо мигал. Накричавшись вволю, Суэцугу вдруг по-русски сказал:
— Болван! Как ты смел трогать девушку? — и неловко из-за тесноты, размахнувшись своей маленькой ручкой, влепил солдату пощечину. Потом, с левой руки, ударил еще раз. — Пень глупый, а не солдат! — сказал Суэцугу презрительно и обернулся к железнодорожникам, ища сочувствия и одобрения своим действиям.
Однако Квашнин из-за плеч других басовито сказал:
Эка, наловчился! Тебя бы так-то!..
К удивлению всего цеха, японская охрана была снята в тот же день к концу работы.
Виталий встревоженно подумал: что это значит?
Ответ мог быть один: и японцы, и белые крайне заинтересованы в срочном выпуске бронепоездов. Значит, события были не за горами. Следовало сделать все, чтобы обеспечить забастовку всего узла.
— Ну, работа будет! — сказал он Алеше и Тане вечером.
— Все что угодно давай — сделаю! — ответила Таня весело, как-то невольно назвав Виталия на «ты».
2
Суэцугу ничего не предпринял для преследования Алеши. Но предосторожности ради Виталий и Алеша несколько дней не спали дома. Таня оставалась в вагоне одна, чтобы проверить, не следят ли за квартирой. Однако не заметила ничего подозрительного.
Вернувшись в вагон, Виталий приспособил зеркало Тани под стеклограф, чтобы печатать листовки.
Пужняка он предупредил:
— Алексей! Следи за собой. Не выкинь опять чего-нибудь. У нас поставлено на карту многое… Я понимаю, что ты был возмущен… Я и сам за Таню готов глотку перервать! Но зачем ты кричал «бросай работу»? Нам не один день бастовать, а месяц-полтора! Без подготовки можно провалить… Анархия в нашем деле ни к чему! Есть постановление — выполняй.
— Очень уж меня взорвало! — оправдывался Пужняк. — Ну да… обещаю держать себя аккуратно…
Виталию приходилось часто отлучаться из цеха: он должен был встречаться с путейцами, с тяговиками. «Дядя Коля», подпольный областком придавали большое значение этой забастовке, и теперь Виталий видел, с какой тщательностью она готовилась, какой размах приобретала. В забастовке должны были участвовать железнодорожники всего узла. Создавались страховые кассы, готовились запасы из добровольных взносов рабочих. Партийная организация города внесла свою долю. Путейцы и портовики Эгершельда, по примеру прошлых лет, тоже не остались в стороне. Когда разбился на Аскольде буксир с мукой и сахаром, шедший в Минную бухту, грузчики Эгершельда произвели ночную вылазку в море и сняли буксир. Они доставили его в город, сохранив в тайне работу экспедиции, и переправили первореченцам свои трофеи.
Это был бой, который большевики давали белым и который надо было выиграть!
Старший мастер «не замечал» частых отлучек Виталия. Работу же комсомольца охотно выполнял любой, кому Антоний Иванович, подмигивая, говорил:
— Подмени-ка, слышь, Антонова!
3
Через связного «дядя Коля» передал, что надо усилить обеспечение первореченцев продовольствием, чтобы к началу забастовки создать резервные запасы муки, крупы, сала. Большую помощь в этом могли оказать грузчики Эгершельда. Они должны были экспроприировать продукты из армейских складов. Каждый участник этой экспроприации знал только двух человек — того, от кого принимал грузы, и того, кому передавал их, да и то только в лицо, по кличке, по условному паролю. Предосторожности эти были необходимы: слишком многими жизнями рисковала тут партийная организация. Виталию поручили предупредить грузчика Стороженко, артель которого работала на перевалке грузов из пакгаузов в вагоны, о том, что надо быть осторожнее: последняя партия была так велика, что неосторожность могла привести к провалу всего предприятия. «Не зарывайтесь!» — предупреждал «дядя Коля».
Виталий слез с дачного поезда на первом переезде.
Он тихонько вышел на Алеутскую улицу. Миновал гостиницу «Золотой Рог», прошел мимо гостиницы «Националь», покосился на зеркальные окна магазина фирмы Ткаченко, заставленные чудовищной величины шоколадными изделиями. В витринах над шоколадными бомбами, дворцами, башнями и слонами отражались верхние окна «Националя», те самые окна, откуда в дни событий 4-5 апреля японские пулеметы открыли перекрестный огонь, устлавший мостовую на Светланской трупами ни в чем не повинных людей.
