Святослав Рыбас - Русский крест
Возле гостиницы Ветцеля крутился какой-то ком человеческих фигур. Туда бежали любопытные, туда кинулись и офицеры-инвалиды. Драка? Артамонов бежал, маша перед грудью сжатым кулаком. Пауль несся впереди.
Они уткнулись в патруль и остановились. Даже здесь не повезло, все уже кончилось! Двое англичан с окровавленными физиономиями злобно зыркали по сторонам, а толпа в человек двадцать поносила их за предательстве, переговоры Лондона с советской торговой миссией.
Вдруг один из британцев оскалился и крикнул, что они не англичане, а американцы.
- Как американцы? - воскликнули возмущенно. - Не может быть!
Американец, лишив толпу удовольствия, постучал пальцем себя по виску. Эх, рашен, - произнес он уныло.
Глава 6
Нина плыла в Скадовск на старом пароходе "Псезуапе", везла бязь, стекло и ящик спичек. Машина работала с перебоями, шли медленно вдоль берега.
Рядом с пароходом прыгали дельфины, сияя черными спинами на солнце. Нет у них ни забот, ни печали, скачут себе на радость. Глядя на них, Нина забыла, куда плывет. Не стало ни бедняги Пинуса, ни Симона, ни борьбы с интендантами. Свежий ветер и солнце игрались с ее волосами, прижимались ко лбу, подбородку, плечам. "Чего ты хочешь? - почудился ей голос. - Тебе ведь хорошо?" "Хорошо, - ответила она. - Я живу".
Но, оттесняя безмятежность, вспомнились попытки участвовать в серьезном деле, в разведке и разработке Бешуйских угольных копей. Французы не пустили туда Нину. Она потребовала узнать у Симона, нельзя ли ей присоединиться к добыче нефти в Ченгелеке, однако там даже французам не нашлось местечка, там все крепко держали британцы. Нине оставалась хлебная Таврия и затем торговля с Константинополем.
Константинополь. Галатская лестница. Граф Грабовский, корнет Ильюшка, князь Шкуро, - где они сейчас, эти потерявшие свой род люди? Погибли первыми в Слащевском десанте, пали в лобовых атаках на каховский плацдарм или, может быть, еще живы и борются с кооператорами?
Было бы забавно встретиться с ними в Скадовске и узнать, что именно они повесили Пинуса.
Пинуса она им не простила.
"Французы, англичане, наши - все против меня, - подумала Нина. - А кто за меня?"
Машина вдруг остановилась, пароход как будто осел, и стало тихо. Совсем близко от борта пролетела, зло крича, чайка.
Нина ждала, что машина вот-вот заработает, но тянулись минуты, было тихо. Пауль сходил к капитану и вернулся с неутешительным известием: когда починят - неизвестно. Она ничего ему не сказала, хмуро смотрела на далекий скалистый берег.
Дельфины куда-то исчезли. Становилось ветрено, на море появились барашки.
Рядом с Ниной постукивал деревянной ногой Судаков. Не поворачиваясь, она спросила:
- Ты плавать умеешь?
- Умею, - ответил Судаков. - А ты не умеешь?
- Товар жалко, - объяснила Нина и пошла вдоль борта к надстройке.
Капитан с грубым коричневым потным лицом стоял у входа в машинное отделение, одной ногой там, второй - здесь. На вопросы Нины он только бурчал, чтобы она не мешала. Ей захотелось натравить на него инвалидов, чтобы проучить.
Раздражившись, Нина пошла в каюту, села на рундук и предалась размышлениям.
Волны плескались, сея на иллюминатор брызги.
"Врангель! Первый нормальный руководитель," - подумала она с горечью и больше о Главнокомандующем не думала. Врангель и Кривошеин были далеки от Скадовска, следовало молиться другим богам.
Первым пришел Артамонов, сел рядом и принялся рассказывать какую-то страшную историю о том, как еще в германскую войну к ним в полк приехали две женщины, чтобы найти в братской могиле тела своих близких, у одной - жениха, у другой - мужа.
Зачем он рассказывал?
Пришли и Судаков с Паулем, сели напротив, молча слушали.
История продолжалась - из могилы вырыли разлагающиеся трупы с разбитыми лицами, вытекшими глазами.. Вдова запричитала, обняла тело убитого мужа, не замечая, ни зловония, ни ужасного вида трупа.
Артамонов усмехнулся и поведал о невесте: она побрезговала обнимать мертвеца.
В эту минуту машина заработала, пароход пошел, и живые забыли о мертвых, вслушиваясь. Но машина остановилась.
- У нас тоже погибла девушка, - сказал Пауль. - Она записалась юнкером... В нее все влюбились...
- Вы сколько людей сгубили? - перебила Нина. - Что чувствительность свою показываете? Не люблю!
- Она погибла! - с укором произнес Пауль.
- Мы тоже погибнем в этом корыте, - строго вымолвила Нина. - Ты не злись, а лучше приведи сюда капитана.
Пауль молча встал и вышел из каютки.
- Напрасно ты так, Нина Петровна, - сказал Артамонов. - Мы все живем нашими мертвыми.
- А я хочу, чтоб мы еще пожили! - ответила она. - Не надо меня учить, я сама все видела - и крестовый поход детей в Новочеркасск, и убитых мальчишек-кадетов, которые были ростом меньше трехлинейки.
- Но ты должна была выслушать Пауля, - заметил Судаков. - Что тебе стоило?
Нина не стала возражать, хотя ей это же понравилось. С офицерами трудно было спорить, особенно - об их видениях прошлого, здесь они каменели.
Она опустила голову, смотрела на грязный пол, усеянный налипшими желтыми помидорными зернышками.
- Я боюсь утонуть, - вдруг призналась она.
- Ты - боишься? - засмеялся Артамонов. - Такие не тонут!
- Я не умею плавать, - сказала Нина, чувствуя, что ему ничуть не жалко ее.
- Ничего, выплывешь, не бойся! - уверил ее Артамонов. - Разве что бязь утопнет. Так ты новую наживешь.
В его голосе звучала добродушная сила, которая говорила перед лицом опасности о тщете Нининых усилий.
Снова запустилась машина.
Пауль привел капитана.
- Может, вы забастовщик? - спросила Нина. - Кажется, вы стремитесь утопить отремонтированный пароход?
- Как же! Отремонтированный! - насмешливо произнес капитан и сел напротив Нины.
Его грубая насмешливость, коричневое лицо, запах пота - все порождало впечатление уверенности, даже превосходства.
- Ну наладили машину? - спросил Судаков примирительно.
- Черт его знает! - сказал капитан. - Нынче так ремонтируют, что страх берет... Доплывем, даст Бог! А вообще я бы на вашем месть не меня теребил, а тех, кто распустил народ. Страха мало! Забастовщик знает: ничего ему не будет, ну разве вышлют в советскую Россию. Разве это страх?
- Ты недоволен порядками? - спросил Артамонов.
- Недоволен!
И вправду недоволен капитан - зло засопел, глаза выпучил, сжатые кулаки прижал к животу.
Теперь кое-что прояснялось. Он был против врангелевских реформ и перечислил, загибая пальцы:
- Лишают военных власти? Лишают. Зачем он заявлял: "Отныне опора в праве?" У нас война, а мы подлаживаемся к французам!.. А кооперативы? Нет, господа, увольте!.. Он смеется над нами. Он говорит: "Стародавнее русское зло - канцелярщина". Но кто, кроме чиновников и офицеров, может удержать наш хаос? Кооперативы? Или газетчики? Они призывают нас провести "день покаяния" и не дают нам собрать все силы в кулак... Не я виноват в дурной работе машины.
Капитан поднял к груди кулаки.
- Много разговоров, - с едва заметной угрозой сказал Артамонов. - Не забывай, Нина Петровна сама состоит в кооперативе. За такие разговоры можно залететь в контрразведку... Я офицер, я знаю, к чему ведет разложение дисциплины. Мы должны без пустой брани удержать порядок.
- "Вот и держите! - ответил капитан. - Если б вы еще умели хорошо ремонтировать судовые машины... Я - за настоящую власть!
- Идите к своей машине, капитан, - попросила Нина. - Не думайте, что у вас есть оправдание. Это ваш пароход.
Ей было все равно, что творится у него в голове, Деникин ли, Врангель или Иван Грозный правят там. Надо было сдержать ненависть к его инакомыслию, чтобы благополучно добраться до берега.
Когда-то и она была похожа на этого человека, но после, утрат, после бегства от нее прежней мало что осталось. Офицеры тоже изменились. Они вряд ли бы защищали ее, если б оставались целы и невредимы. Однако они погибнут. "Почему погибнут?" - удивленно спросила она себя.
"Погибнут! - повторило предчувствие. - Вспомни Макария, ты его любила. Разве он не погиб, когда стал другим?"
На мгновение перед ней возник Макарий. Она запомнила его слепым, обросшим бородой, потерявшим необыкновенный вид летчика. Сейчас он был в офицерской форме, зрячий, совсем молодой. Посмотрел и исчез.
Макарий Игнатенков ослеп в феврале семнадцатого года, когда его самолет "Ньюпор-Бебе", выработав весь бензин, перевернулся при посадке на картофельное поле. Он не видел революции, не видел никого, кто душил реквизициями его родной хутор, не видел крови. Но как только ушибленный глазной нерв отпустило и Макарий прозрел, он погиб, когда из калеки снова превратился в офицера.
Много повидала Нина офицеров, прониклась духом офицерства, была женой офицера и после гибели мужа пережила короткий роман с добровольцем, погибшим в Ледяном походе. Она уважала слова Деникина, что офицер всегда на страже государственности и сменить его может только смерть. Она тоже, несмотря на коммерческие интересы, чувствовала себя прежде всего русской. Все это было в ее сердце. Но после Новороссийской катастрофы все изменялось, офицерская государственность оттеснена на второй план, а на первый вышла разноголосая, разношерстная, с притупленными национальными чертами либеральная политика. "Единой и неделимой" больше не было, Главнокомандующий признал независимость Эстонии, Армении, не говоря о Польше. Правда, поляки уже выдыхались против Советской России. Только разве живой душе можно безболезненно измениться вслед за новой политикой, измениться и при этом не погибнуть?
