М. Роуз - Феникс в огне
Их встречи в лесу были очень редкими, поэтому они смогли определить, что Сабина была на десятой неделе беременности. Ее судьба мучила Юлия. Он дал ей торжественную клятву в том, что спасет ее и их еще не родившегося ребенка, даже если ради этого ему придется погибнуть самому.
Сабина закончила бинтовать раны и дала Юлию отвар трав, снимающий боль.
— Может, тебе следует сварить что-нибудь для себя? — многозначительно спросил Юлий, возвращая чашу. — Срок пока невелик. На этой стадии травы помогают, разве не так?
Они были очень осторожны. Подобно всем римским женщинам, Сабина знала, в какие периоды каждого месяца вероятность зачатия была самой высокой. После каждой близости она тщательно мылась и пользовалась особыми мазями. Но порой любые меры предосторожности оказываются тщетными. В таких случаях для богачей, ревностно охранявших свои поместья и не желавших делить их между многочисленным потомством, или для бедняков, которые просто не могли прокормить слишком много ртов, а также для женщин, несчастных в браке, желающих развода, а не детей, существовала альтернатива — настой из трав или обращение к лекарю. Юлий и Сабина жили в ту эпоху, когда прерывание беременности не считалось чем-то зазорным и не просто дозволялось, но при некоторых обстоятельствах даже приветствовалось, но весталка не хотела и думать об этом.
— Нет. Наша девочка должна родиться, Юлий. Она навсегда соединит нас.
— Это не так. Рождение ребенка приведет лишь к тому, что нас обоих убьют. Мы вряд ли сможем убедить жрецов и весталок в том, что законы устарели. Да, все мы говорим о переменах, но вдруг наши единоверцы окажутся не готовыми к ним? Смогу ли я тебя спасти? Представляешь ли ты себе, каково медленно умирать от удушья, жадно глотать воздух, которого становится все меньше и меньше? Тебе нельзя умирать из-за ребенка, который даже не родился.
— Не забывай, что существуют и другие законы, с которыми тоже приходится считаться. Это законы природы.
— Сабина, если ты оставишь этого ребенка, то совершишь самоубийство, — прошептал Юлий, опасаясь, что их могут услышать.
Она покачала головой и прижала палец к его губам, не давая больше сказать ни слова.
ГЛАВА 20
Рим, Италия. Среда, 11.08
Джош стоял на монументальном крыльце. Он прислонился спиной к гигантской бронзовой двери, обратил лицо внутрь просторного прямоугольного пространства, обрамленного колоннадой, и смотрел на знакомую игру солнечных лучей, проникающих через полусферу купола. Джош настолько остро чувствовал горе Юлия, что с трудом мог дышать. Поразительно, что физическим ощущениям удалось преодолеть этот временной разрыв.
Поток солнечного света, падающий сквозь круглое незакрытое окно, рисовал узоры на полу и стенах, выложенных порфиром, гранитом и желтым мрамором. В отверстие влетали и птицы. Сперва они спускались вниз, затем не могли понять, куда они попали и как отсюда выбраться, принимались метаться как сумасшедшие, но в конце концов улавливали сквозняк и вырывались наружу.
Джош заметил на стене большую табличку. Верхний абзац был написан по-итальянски, ниже текст повторялся по-английски.
Джош прочитал краткую историю церкви.
«Пантеон Агриппы был возведен римским императором Адрианом между 118 и 128 годами н. э. на месте небольшого храма, построенного гражданином Марком Випсанием Агриппой в 27 году до н. э.
В начале седьмого века храм был освящен как церковь Санта-Мария-ад-Мартирес».
Неужели он сам или тот человек, которого Райдер видел в своем сознании, тысячу шестьсот лет назад защищал вот этот самый храм? Это были его воспоминания давно умершего человека?
Джош увидел, как Габриэлла подошла к боковому алтарю и зажгла длинную тонкую свечку. Огонек сначала задрожал, заискрился, затем разгорелся ровным пламенем. Стекло озарилось багрянцем.
Габриэлла склонила голову, опустилась на колени и молитвенно сложила руки.
Джош нащупал было фотоаппарат, но потом почувствовал, что фотографировать эту женщину именно сейчас, во время молитвы, никак нельзя. Это было бы грубым вторжением в ее личную жизнь. Джош устыдился даже того, что он пристально смотрел на нее в этот интимный момент, но происходящее зачаровало его. Он восторгался этим строгим спокойствием, парящим прямо над хаосом, красотой коленопреклоненного тела, золотым нимбом, который солнце нарисовало у нее над головой. Точно такой же круг сиял над головой Девы Марии. Картина с ее изображением висела над алтарем.
— Вы не любите ходить в церкви? — спросила Габриэлла через несколько минут.
Джош не мог ей ответить. Ведь при этом он должен был бы объяснить этой женщине, что ему не позволил пройти внутрь ужас, пришедший из прошлого. Сейчас, в воскресный полдень двадцать первого века, он стоял в дверях церкви, находящейся в Риме, и видел то, что происходило в этом самом здании больше полутора тысяч лет назад.
За последние шесть месяцев Джош говорил об этом только доктору Берил Талмэдж и Малахаю Самюэльсу из фонда «Феникс». Вчера он открыл свою тайну и профессору Рудольфо. Старик отнесся к его рассказу с искренним любопытством, без скептицизма. Будет ли Габриэлла столь же объективной или посмотрит на него так же, как бывшая жена, некоторые врачи и психологи, как смотрел на себя в зеркало он сам, то есть как на ненормального?
Малахай рассмеялся, когда Джош рассказал ему о своих ощущениях.
— Для меня вы бесценный подарок, — сказал он. — Вы — шанс поднять наше понимание перевоплощения на новый уровень.
Когда фотограф выходил из церкви, он вдруг поймал себя на том, что не знает, где находится Малахай, и спросил об этом у Габриэллы.
— Вчера он почти весь день провел в американском посольстве, пытаясь добиться, чтобы за вас вступились. Поздно вечером мы с ним разговаривали по телефону, и он сказал, что пока ничего хорошего нет. Мол, как раз сейчас происходит какая-то встреча в верхах и в посольстве никого не осталось. Тогда-то он и попросил меня о помощи. Самюэльс решил, что мне будет проще договориться с полицией, поскольку я свободно владею итальянским.
— К тому же вы чертовски привлекательная женщина.
Этот комплимент застиг Габриэллу врасплох, как и самого Джоша.
— Я сейчас говорил как настоящий женоненавистник, — смущенно пробормотал он. — Извините.
Габриэлла покачала головой.
— Нет, это было очень мило.
Напряжение мгновенно рассеялось. Они были просто двумя людьми, которые стояли на римской улице и наслаждались солнечным светом. Мужчина сделал женщине комплимент, она любезно приняла его.
Они уже сели в машину, и Габриэлла включила зажигание, когда у нее зазвонил сотовый телефон. Пока она быстро говорила с кем-то по-итальянски, Джош оглянулся на церковь и увидел группу туристов, входящих внутрь. Он поднес фотоаппарат к глазу, изучил здание с различных ракурсов и сделал несколько снимков.
Габриэлла сидела к нему спиной, отвернувшись к окну. Джош пересел так, что ему стал виден ее профиль, движение губ, волосы, расцвеченные солнцем в сочный мед. Но того, что он искал, не было.
После несчастного случая, произошедшего с ним, Райдер изредка видел светящуюся ауру над головами некоторых людей, которых фотографировал, однако на самих фотографиях это странное свечение никогда не проявлялось. В первый раз Джош решил, что виной всему фотоаппарат, и заменил сначала его, затем объектив. Когда подобное повторилось снова, он рассказал об этом врачам. Как и в случае с провалами в прошлое, медики списали свечение на неврологические проблемы, однако так и не смогли с этим справиться.
Когда Джош начал работать в фонде, он время от времени наблюдал странный свет над головами некоторых детей, с которыми ему приходилось заниматься. Причем невооруженным глазом различить этот свет он не мог. Белые прозрачные лучи, расходившиеся от верхней части тела, были видны только через видоискатель фотоаппарата. Они выглядели так, как карикатурист изобразил бы скорость. Была ли это скорость, время, движущееся со скоростью света?
До этого Джош видел такое лишь однажды.
Когда ему было двадцать лет, его отцу поставили диагноз — рак. Вероятно, Бен Райдер предвидел реакцию сына, поэтому сначала почти ничего ему не сказал. Он привык поступать так. Бен выложил сыну страшную новость чуть позже, зато прямо, в черных и белых тонах, и дал ему время осмыслить свои слова.
Через несколько дней они работали с фотографиями в комнате, освещенной одиноким красным фонарем.
— Хочу попросить тебя об одном одолжении, — сказал Бен.
Пока они печатали кадры, отснятые днем, отец объяснил Джошу, что хочет, чтобы тот фиксировал течение болезни.
Тогда Джош не стал спрашивать, чем вызвана эта просьба. Она казалась ему совершенно естественной. Отец-фотограф попросил своего сына, тоже фотографа, запечатлеть последние события в его жизни. Лишь через много лет он осознал, какой великий подарок сделал ему отец. Теперь они могли проводить вместе гораздо больше времени. Бен получил возможность передать сыну все нюансы своего мастерства. Они объединились перед лицом предстоящей разлуки.
