Сергей Житомирский - Ромул
Ночью шёл дождь, в землянке скопилась сырость, за открытой дверью стояла туманная мгла. Братья сидели одни, Фаустул и Плистин пасли чужих овец на дальних лугах и могли появиться только дня через три. Можно было разжечь очаг, но до обеда было ещё далеко, и братьям не хотелось понапрасну жечь дрова.
Они снова и снова обсуждали признание Акки.
— Кто же мы? Приёмыши, схоронившие неродную мать, потерявшие всё, на что могли рассчитывать? — с грустью спросил Ромул.
— Да, мы потеряли всё, — согласился Рем, — но зато получили полную свободу.
— А долг перед отцом?
Рем усмехнулся:
— Отец сам не хотел, чтобы мы стали пастухами. Если он наш отец.
— А почему бы и нет. Может статься, мы его побочные дети от какой-то пастушки или рабыни, умершей при родах. Но даже если он и не отец, кто больше него сделал для нас? — возразил Ромул.
— Знаешь, брат, — голос Рема стал жёстким, — а твоя колдунья оказалась права, мы ведь действительно потомки Реи и Марса, последние отпрыски царского рода.
— Что значит: оказалась?
— А то, что я нашёл доказательство. Помнишь, мать сказала, что нас принесли в корзине? Так вот, вчера я случайно нашёл любопытную корзинку. Сейчас покажу.
Рем отодвинул ящик, достал из-за него и швырнул на пол какие-то тряпки, потом вытащил небольшую цисту и позвал Ромула к дверям, чтобы лучше её рассмотреть. Тот, волнуясь, принял из рук брата драгоценную находку.
— Видишь, — показывал Рем, — она очень старая. Прутья рассохлись, кожа покоробилась и треснула, никуда не годится. Почему же её хранили? Можно решить, что о ней просто забыли, но это не в обычаях матери. А самое главное доказательство: вот это клеймо.
Ромул пригляделся и увидел сбоку выдавленные на коже сцепленные буквы «А» и «М».
— Амулий? — предположил он.
— Да, это циста из его хозяйства. Но, конечно, Фаустул получил её не от Амулия, а от кого-то из близких к нему людей, — кивнул Рем.
— От Гнея Клелия, — уточнил Ромул. — Ты прав, скорее всего, это та самая корзинка, в которой отец принёс нас из города. А кто кроме Гнея смог бы перехватить и спрятать детей несчастной Реи? Но для всех мы остаёмся детьми Фаустула и Акки, и твоё доказательство ничего не меняет.
— Ошибаешься, — возразил Рем. — Меняет и очень многое. Если бог не дал нам погибнуть, значит, он ждёт, что мы воцаримся в Альбе и дадим ей процветание и славу.
— Но почему же он в последний момент передумал? — усомнился Ромул. — Ведь всё так отлично складывалось! Мы стали бы всадниками, после твоих побед на состязаниях нас уже заметили. Гней отдал бы за тебя Приму, а за меня замолвил бы словечко Фламину Юпитера. Я привёз бы Герсилию, и мы бы прекрасно зажили в ожидании часов, когда детоубийцу Амулия призовёт Плутон. А тогда мы тут же предъявили бы свои права на альбанский престол. И Гней бы нас поддержал...
— Размечтался, — остановил брата Рем. — Боги помогают людям, но ничего не делают за них. Марс шлёт нам испытания, и наше дело их выдержать.
— Но у нас же ничего нет!
— Ещё раз ошибаешься, — Рем уложил цисту на прежнее место. — У нас есть очень много. Мы молоды, здоровы, образованы, полны сил. Чего ещё? Остальное зависит от нас.
— И с чего ты предлагаешь начать? Может быть, попроситься на службу к Гнею?
— Никогда, — Рем покачал головой. — Мы должны оставаться свободными, а для этого, — он помолчал и закончил, — нужно достать много денег. Иначе ничего не выйдет.
— Но сперва, — нахмурился Ромул, — нужно найти разоривших нас налётчиков и отомстить им.
— Согласен, — кивнул Рем, — вот с этого и начнём.
Холодный ветер завывал в атрии. Агис укрылся в угловой подветренной комнате, но и там не было покоя, когда солнце вдруг скрывалось за очередной тучей. Он заканчивал предпоследнюю песнь «Энея», сцену победы над Турном. Эней ранит врага копьём, подходит и собирается пощадить, но неожиданно замечает на его груди украшение, снятое с тела троянского юноши Паланта. И тогда в порыве гнева Эней убивает Турна. Агису никак не давалась последняя строфа. Он писал стилосом на воске:
Крикнул: «Кровью плати!»
и железо в сердце
Погрузил. И от тела
в холоде смерти
Отлетела жизнь
к теням преисподним
С жалобным стоном...
Агис переворачивал стилос, заглаживал шариком неудачное слово, писал новое, читал и возвращался к прежнему варианту. И тут слуга сообщил, что приехал Герул из Пренесты. Это было некстати, но от дел не уйдёшь. Агис вложил стилос в ремённой кармашек вощёной дощечки и вышел к гостю, который ждал его в передней комнате.
Герул, рассыпав своим хрипловатым голосом льстивые похвалы хозяину, предложил дать ему в рост значительную сумму.
— У тебя большая торговля, — объяснил он, теребя спускавшиеся на лоб волосы, — и ты сможешь хорошо заработать на моём серебре, а я через полгода возьму сверху только пятую часть.
— Почему же ты сам не пустишь их в торговлю? — спросил Агис. — Если повезёт, за полгода серебро можно удвоить.
— Не любит меня Фортуна, — объяснил Герул. — В прошлый раз я потерял почти всё, в этот хорошо заработал, и вот на меня напал страх, что снова прогорю.
— Серебро с тобой? Что ж, пойдём в храм Меркурия, заключим сделку.
— Поедем, — поправил Герул, — у меня повозка.
Они вышли во двор, где Герул оставил двуколку, запряжённую лошадью. Он забрался в тележку и взял вожжи: оказалось, что он приехал один.
— Как же ты ездишь с такими деньгами без охраны? — изумился Агис.
— А кто знает, что я везу? — ухмыльнулся Герул. — Тем более, я сейчас живу рядом, в Коллации.
Они поехали в храм Меркурия. В нём помещалась прочная кладовая, где хранились городская казна и деньги многих купцов. Герул, оглядевшись, приподнял доски, и Агис с изумлением обнаружил, что у повозки двойное дно, и под её полом можно провезти гораздо больше, чем сумку с серебром, которая там лежала.
С договором провозились довольно долго. Жрецы записали его в двух экземплярах, Агис и Герул принесли, точнее, оплатили жертвы Меркурию и поклялись перед его статуей выполнять договор. Жрец-казначей проверил качество серебра Герула, его вес и, снабдив сумку деревянной биркой с именами сдельщиков, отнёс в кладовую. Там она должна храниться до момента, когда деньги понадобятся Агису. Вернулись к обеду, и Герул в честь заключённой сделки принёс из тележки пару кувшинов вина: фалернского — хозяевам, попроще — слугам.
Глава 10. ОХОТА
Куда, куда вы валите, разбойники
Мечи в безумьи выхватив?
Гораций. ЭподВыполняя вчерашнее решение, братья с утра отправились на поиски разбойников. Было решено сперва пойти в луга к остаткам стад, расспросить пастухов, потом поискать следы в лесу. Поэтому они снарядились как на охоту, взяли луки и охотничьи сумки. Погода поменялась. По ярко-синему небу неслись серые рваные облака с ослепительно белыми сияющими краями. Холодный порывистый ветер прочёсывал мокрую траву, рябил лужи, трепал тронутые желтизной кроны деревьев, словно это были веники, которыми он пытался подмести небо.
Братья расспрашивали пастухов о ночном нашествии, выясняли малейшие подробности. Страшные картины роковой ночи снова оживали перед ними: отдыхавшие, застигнутые врасплох люди просыпались от топота копыт и криков конников, которые гнали их прочь от стад, поджигали постройки.
Обход лугов они закончили у уцелевшей хижины старого Торна, который угостил их сыром и ячменными лепёшками. Сидя на бревне над озером в любимом месте своих детских игр, они вместе обсудили то, что удалось узнать. Получалось, что разбойников было не так уж много, и они имели чёткий план действий. Четверо конников появлялись первыми, нагоняли на пастухов страх. Остальные, человек двадцать, конные и пешие, гнали скот к лесу. Затем всадники поджигали сеновалы, дома и плетни загонов.
Вожак был среди тех четверых, он скакал на чёрном коне, громко распоряжался. Ромул вспомнил рассказ одного из пастухов, как вожак на скаку срубил голову его рабу, и спросил Торна о голосе всадника: не было ли в нём хрипа?
— Я подумал, может быть, это Кальпур?
— Все они кричали хрипло, — ответил Торн, — но вряд ли это Кальпур. Вроде бы его называли Герулом. А лица в темноте было не разобрать.
Простившись с Торном, братья по Габийской дороге направились в лес. Сперва на дороге ещё можно было обнаружить коровьи следы и навоз, но скоро они совершенно исчезли. Стало ясно, что скот погнали через лес к Тибру, чтобы переправить и продать этрускам.
Сняв башмаки, по колено в тине братья перешли болото, отдохнули, прошли Каменный бугор и ещё до полудня перебрались через Тускулу.
