Юрий Вяземский - Великий понедельник. Роман-искушение
– Ну, внедрил четверых плюс эту… Агриппину, – вдруг сказал Пилат. – Но у него ведь, как я слышал, была великолепная охрана. Преданнейшие ему люди. Такие же фанатики. И некоторые, говорят, из бывших учеников этого безумного пророка, которого называют Крестителем и которому по требованию Иродиады Ирод Антипа отрубил голову.
Вопрос не имел никакого отношения ни к монетам, ни к пальмам, ни тем более к розам, которые с видимым наслаждением нюхал префект.
Но Корнелий Максим ничуть не удивился этому скачку мысли своего начальника и с готовностью ответил на замечание:
– Тут в действие был приведен третий принцип, о котором ты, конечно, уже давно догадался.
– Твои молодцы нейтрализовали охрану?
– Совершенно верно. Ты очень правильное слово употребил. Службе, как и было запланировано, удалось посеять в Варавве подозрения в лояльности его верных охранников. Он их сам нейтрализовал и доверился нашим людям, потому что уже не мог устоять от соблазна захватить Иродиаду.
– Нельзя ли поподробнее, – не то попросил, не то приказал Пилат.
– Зачем обременять тебя деталями? Тем более на ночь глядя. Завтра утром, если прикажешь, я представлю тебе письменный отчет об операции, приложив подробную схему наших действий.
– Не надо никакого отчета, – сказал Пилат и резко отдернул лицо от розового куста, словно уколовшись о шип. – Расскажи сейчас и кратко, как ты умеешь.
– Ну, если в двух словах… – Максим отвернулся, но не в сторону казарм, которые теперь закрывали кипарисы, а в сторону финиковых пальм, росших с противоположной стороны. – Кратко, как ты просишь, дело можно представить следующим образом. Филолай, якобы любовник Иродиады, сразу же заявил о своей готовности сотрудничать с разбойниками: дескать, он боится, что Антипа его заподозрит и устранит, да и старая Иродиада ему, молодому человеку, давно уже наскучила. Ему не поверили. До тех пор пока не поймали его друга, Бафилла, который отправился на розыски пропавшего Филолая. Бафилл слово в слово подтвердил легенду Филолая и тоже согласился сотрудничать в обмен на собственную безопасность и безопасность своих родственников. Агриппина была с самого начала готова на всё. То есть трое людей, знающих, между прочим, все входы и выходы в Махерон, готовы были либо провести разбойников в крепость, либо выманить из нее Иродиаду в сопровождении немногих охранников, так как дело-то тайное и многих людей в свои блудливые шашни царица не посвящала.
– И Варавва клюнул на эту удочку?
– Нет, не клюнул. Но тут был пойман один из ближних охранников Антипы, некий Авталион, который заявил разбойникам, что умрет, но ничего не расскажет. Варавва пообещал выколоть ему глаза и отрезать язык. И тогда тот признался, что послан за исчезнувшей Агриппиной, что в четверг Ирод собирается уехать с сотней всадников на несколько дней из Махерона в Филадельфию. Стало быть, царица ожидает Филолая в крепости в пятницу.
– Не слишком ли гладко всё складывалось?
– Верное наблюдение. Для профессионала – да, слишком гладко и настораживает. Но план был рассчитан на Варавву. А он всё больше убеждался в том, что сам иудейский бог посылает ему в руки убийцу Крестителя. Охранники Вараввы тоже разделились во мнениях: одни считали, что это ловушка, а другие кричали, что ни в коем случае нельзя упускать случая… Тем более что утром в четверг Антипа в сопровождении сотни воинов действительно отъехал из Махерона в сторону Филадельфии. А под вечер в районе Кумрана разбойники захватили группу иродиан, которые окольными путями пробирались через пустыню в Геродиум. Их, как обычно, ограбили и почти голыми отпустили в пустыню, дав на всех один бурдюк с водой. Но их главного, похожего на охранника Антипы, доставили к Варавве. Этот человек по имени Антигон был четвертым агентом в операции. Увидев среди пленников Агриппину, Филолая и Авталиона, он стал обвинять их в измене, кинулся на одного из них, пытаясь задушить. А когда его скрутили и оттащили в сторону, в неистовстве стал проклинать изменников и разбойника Варавву. И как бы между прочим выкрикнул, что теперь у царя есть свои люди среди разбойников и потому скоро всех разбойников переловят и распнут на крестах. Тут один из охранников Вараввы выхватил нож, собираясь зарезать Антигона, но его вовремя обезоружили.
– И этот разбойник, как я понимаю, тоже работал на тебя? – спросил Пилат.
– Да, он, пожалуй, лучше остальных сработал. Но нашим агентом он не был. Просто логические рассуждения привели нас к тому что кто-то из людей Вараввы обязательно должен возмутиться таким оскорблением в свой адрес.
– И Варавва стал подозревать свою собственную охрану?
– Да, так и произошло.
– И еще больше укрепился в желании схватить Иродиаду?
– Совершенно верно.
– И в пятницу решил отправиться в Махерон, взяв с собой небольшой отряд?
– Взял троих самых преданных. А также Агриппину, Филолая и Бафилла.
– А возле Махерона их поджидала засада?
– Засады их поджидали в трех различных местах. Ведь, захватывая наших людей, они волей-неволей обнаруживали свое местонахождение. Уже в среду мы знали, что они прячутся в пещерах недалеко от Вифавары, возле Мертвого моря, со стороны Махерона.
– А вы их не брали, чтобы не устраивать напрасного кровопролития?
– Точно так.
– И в первой же засаде, на которую они наткнулись…
– До засады они не добрались. Филолай и Бафилл сами обезоружили и убили троих разбойников, а Варавву скрутили.
– Варавва что, не связал им рук?
– Сотрудники службы и со связанными руками могут справиться с поставленной перед ними задачей. Но ты и здесь прав: руки у Филолая и Бафилла были свободными. Варавва посчитал, что они запятнали себя участием в прелюбодеянии царицы и побоятся гнева Антипы, если…
– А Варавве не пришло в голову, что он имеет дело не с продажными дуболомами Ирода Антипы, а с самой службой безопасности префекта Иудеи? – спросил Пилат.
Максим повернулся к Пилату и по своему обыкновению стал внимательно разглядывать лицо собеседника, в данном случае особое внимание сосредоточив на его волосах.
– У Вараввы сложилось впечатление, разумеется весьма ошибочное и превратное, что римляне не собираются его ловить, что они ему чуть ли не симпатизируют… Нет, службы он не опасался.
Пилат никак не отреагировал на это заявление. Он вышел из ротонды и направился к лестнице, ведущей на балкон. И на ходу равнодушно спросил:
– А те двое, которые остались у разбойников? Что с ними сделали, когда узнали, что Варавву схватили?
– Судьба их неизвестна, – ответил Максим.
Пилат кивнул головой и вступил на лестницу.
– Но есть основания предполагать, что оба они живы. К тому же один из них предупреждал разбойников, что их предводителю готовится ловушка, – прибавил начальник службы безопасности, следуя за префектом Иудеи.
Пройдя между двух каменных львов, они вступили в колоннаду, которая соединяла два крыла, а точнее сказать, два дворца Ирода Великого – настолько разными были эти флигели.
Оба были из мрамора, но левый, Августов флигель представлял собой причудливое нагромождение крыш, которые всегда блестели – и сейчас под луной, и днем под солнцем. И даже когда было пасмурно или шел дождь, крыши эти лучились и сверкали, словно подсвеченные изнутри. Со времен префекта Колония в Августовом флигеле размещался собственно преторий, где в дневные часы находились сотрудники префекта и сам префект Иудеи проводил официальные встречи и приемы.
Правый, Агриппов корпус имел простую единую крышу, а над фронтоном и по бокам крыши торчали позолоченные статуи. Они сразу же обращали на себя внимание тем, что зачем-то простирали руки к небу и были возмутительно безглазыми. При любом освещении, особенно при луне, душа смотрящего на них с земли человека тотчас возмущалась их вопиющей к небесам слепотой. В этом флигеле находились личные покои префекта Иудеи, когда случалось ему приезжать в Иерусалим.
Два этих архитектурных чуда (или чудища – люди по-разному их называли) соединяла крытая колоннада, расчлененная на три портика. В глубокой нише среднего портика стояла белая мраморная статуя женщины со склоненной головой. Статуя была не только поразительно скорбной, но и абсолютно нагой. Одни говорили, что это мать Ирода Великого, другие – его любимая жена Мариаммна, потому что мать свою он вряд ли изобразил бы обнаженной.
В лунном свете колонны выглядели желтыми, при свете дня – розовыми, в сумерках – разноцветными. Таковы были свойства мрамора, который Ирод привез откуда-то издалека специально для колоннады. Капители же всех колонн были коринфскими.
Потолки в портиках поражали своей высотой. Ночью их невозможно было рассмотреть, но чувствовалось, что они выкрашены золотой краской.
Полы в колоннаде были выложены превосходной мозаикой, причем в каждом портике преобладал какой-то один камень. В рисунке левого, который был ближе других к официальному преторию, господствовал агат. В правом, который примыкал к покоям префекта, доминировала ляпис-лазурь. А в центральном портике, где стояла статуя, царило такое многообразие кладки, что даже рисунок невозможно было определить. В лунном свете казалось, что на полу начертаны таинственные письмена, которые постоянно меняются. Казалось, что именно лунный свет то наносит их, то стирает на гигантской доске, натертой каменным воском.
