Марина Александрова - Варяг
– Ай, князь, крут ты с бабами, – только и смог сказать Эрик.
– Да, наследников нужно будет от нее заиметь, чтобы хитрая греческая кровушка к нашей простодырой примешалась! – продолжал расписывать свою будущность Владимир. – Послушай, варяг, – вдруг воскликнул князь. – Знаешь, что я надумал? Я и тебя повенчаю в то время, как сам жениться стану.
– Благодарю покорно, – уныло ответил Эрик.
– Найдем мы тебе красавицу, не волнуйся. Самую знатную, да пригожую выберем.
– Мне б лучше мужа для сестры найти, – устало ответил Эрик.
– Да никак она у тебя уже заневестилась? – удивился князь.
– Угу, – буркнул Эрик. – Чуть не опоздал я на сестрину свадьбу. Чуть позже бы явился из Византии и застал бы ее замужем за старым хрычом Хватом.
– Что ж, люб ей Хват? – изумленно спросил князь.
– Ей нет, зато моей матушке люб, – ответил Эрик.
– Ну так пусть сама за него замуж и идет, – ухмыльнулся Владимир. – А в добрых молодцах у нас недостатка нет, хорошего мужа твоей сестре найдем, не волнуйся.
– Да я хочу, чтоб и ей он люб был, – признался Эрик. – Дорога мне сестра моя, не хочу я, чтоб в жизни замужней ей горе мыкать пришлось.
– Ну, как хочешь. Но если что, помни, можешь рассчитывать на мое княжье слово и покровительство.
– Буду помнить, – ответил Эрик с благодарностью.
– Ну, что, иди теперь, пожалуй, – князь уже изрядно притомился, но не от беседы с Эриком, а от неумеренного испития хмельного медового напитка.
Эрик опустился на колени, по обычаю поцеловал княжескую руку. Поднявшись, пошел к выходу. У самого порога князь окликнул его.
– Постой, Варяг, я забыл отблагодарить тебя за славное исполнение поручения моего.
Эрик вернулся обратно в палату.
– Своей княжей волей дарую я тебе угодья под Киевом с тремя деревнями, десять гривн серебра и звание воеводы.
Эрик слегка оторопел от такой невиданной княжей милости и снова преклонил колени, дабы поцеловать руку.
– Ну, теперь иди, – приказал довольный собой князь и, дождавшись ухода Эрика, сам направился в опочивальню.
ГЛАВА 17
За осенью своим чередом пришла морозная зима. Эрик занимался делами, которые положено ему теперь было вершить как княжьему воеводе, а вечера проводил дома, с Лаурой. Девушка понемногу привыкала к жизни на чужбине, вот только к холодам, да к чужому языку она привыкнуть никак не могла. Только и было у нее радости, что дружба с милой Хельгой.
С матерью Эрик более не виделся, но беспокойство о ней крепко укоренилось в душе. Как там она одна – немолодая уже женщина, в большом пустом доме, окруженная одними только слугами, не имеющая подле себя не единой родной души. Однако Эрик решил про себя, что случись что-нибудь с матерью, он бы обязательно об этом узнал – вестового бы послали, а раз нет, то, видимо, все там идет не так уж и плохо.
Однажды заезжал к Эрику в гости боярин Хват. Просил кликнуть в горницу Хельгу. Та долго отказывалась, да под конец вышла. Сидел подле нее Хват, таращил масленые глаза на юную красавицу, которая чуть не оказалась в его власти, да смачно облизывал красные губы.
Хельга долго такого соседства не выдержала и ушла к себе в светлицу, сославшись на нездоровье. А Хват тут же после ее ухода подсел к Эрику и начал предлагать большие деньги откупного за Хельгу, много добра обещал, лишь бы заполучить девушку себе в жены.
Отказал Эрик, да еще и осерчал порядком. Сказал он Хвату, что сестрами ввек не торговал и впредь не собирается. Что-то случилось тогда с гордым боярином – пал он на колени и чуть ли не ноги Эрику лобызал – все просил отдать ему Хельгу в жены.
Эрик сказал же, что он сестрину судьбу ломать не хочет. Раз не мил ей Хват, то что ж с тем поделать – насильно любить не заставишь. А супротив ее воли он идти не хочет.
Так и ушел Хват ни с чем, поникнув головой, как старая, заезженная кляча.
Хельга, прослышав о том, что случилась, только что брату ноги не целовала. А Эрик только улыбнулся грустно и сказал:
– Иди хоть ты замуж по любви, коль мне нельзя.
– Отчего же нельзя? – удивилась Хельга.
– А ты о том у князя Владимира спроси, – ответил Эрик.
На том разговор и кончился. Эрик, вернувшись от князя Владимира, о женитьбе с Лаурой не заговаривал. А она, видно, тем довольна была. С самого своего приезда не чувствовала Лаура себя в доме хозяйкой и не собиралась ею становится.
Уж что с этим поделаешь – воспитали ее рабыней, и желала она остаться невольницей до конца жизни. Единственное, чего просила она от своего господина, так это любви. Любовью она жила, и дышала ею, и ею сыта бывала, а больше ничего и знать не хотела. Казалась Эрику Лаура южным цветком – нежная, благоухающая. Но вырвали его из родимой землицы, и теперь красуется он в холодной стране, в прекрасном тереме. И пользы от него никакой – только любоваться на него можно.
Приближалась весна. Метели еще свистели, но все чаще выглядывало и пригревало ясное солнышко. Лаура ждала весны, ждал ее и Эрик – знал, великие дела предстоят ему, ждал ее Плишка – чуть не больше всех. По этой весне должна была разродиться Нюта. Ключница Преслава, как могла, успокаивала будущего отца, объясняя, что этот ребенок не первый, который должен появиться на белый свет подобным образом, а если Плишка и далее будет вести себя как безумный, то подхватит мозговую горячку и тогда уж до рождения дитяти точно не доживет. Но Плишку ее увещевания не утешали – крепко он любил Нюту и боялся за нее и за ребенка.
Сама Нюта над всем этим только смеялась и уговаривала Плишку не горевать раньше времени, а то ей, может статься, не захочется, чтобы его горе оказалося зряшным.
Плишка мертвел и поминал вслух всех богов, которых знал.
Быстрее всех к переменам привык Дар. Как все дети, он тут же приспособился к новой обстановке и чувствовал себя как рыба в воде. Бабка радела теперь на хозяйстве, ей недосуг было присматривать за внуком, и Дар проводил досуг свой, как ему было угодно. Каверзы его многим слугам отравили жизнь. Плишка пытался было взяться за парня, к делу его приставить, да не управился, не сладил с ним. Дар только бабки своей трепетал, а ей как раз не до него было.
Бесчисленные заботы отягощали теперь бабку Преславу, и справлялась она с ними на славу. За несколько месяцев ключнице удалось сделать то, чего Эрик не мог добиться в течение долгого времени. В доме теперь царили чистота и порядок, слуги стали смиренными и благолепными. Эрик только диву давался и нахваливал расторопную не по возрасту ключницу.
Тем временем князь Владимир вовсю готовился к походу на Корсунь. Хотя распоряжение об этом было отдано, мало кто из дружинников знал о цели предстоящего похода. И тайна была вполне понятна: менее всего князь хотел, чтобы греки прознали о его планах раньше времени и успели укрепить город или оказать военную помощь его жителям.
Эрик готовился к дальнему походу наравне со всеми. И от этих сборов день ото дня все больше грустнела Лаура. Хотя она уже попривыкла к новой жизни, но оставаться одной без Эрика в этом чужом городе ей ох как не хотелось. Тем более с некоторых пор Лаура начала подозревать, что она тяжела.
На эту мысль ее навела все та же бабка Преслава. Как-то за утренней трапезой, когда подали вареные в меду куриные пупки, Лаура позеленела и опрометью выскочила из-за стола. В трапезную она не вернулась, отговорившись тошнотой. Ключница на это хитро улыбнулась, а позже, прошмыгнув в опочивальню, долго шептала что-то Лауре на ушко. Лаура только отмахнулась, но на следующий день пробралась в клеть и в охотку умяла добрый десяток соленых огурцов. Тут она и сама насторожилась, а к концу месяца всякие сомненья исчезли. Оставалось только поделиться вестью с Эриком, а как-то он ее примет? Станет ли желанным это дитя? Лаура ждала и молилась, чтобы все обошлось.
Как-то утром Эрик порешил осмотреть свои новые наделы – навести там порядок перед отъездом. Лауру он взял с собой, чтоб проехалась, освежилась весенним ветерком. Ведь всю зиму напролет в четырех стенах сидела, потому побледнела так, извелась.
Ясным утром Эрик с Лаурой отправились в путь. Погода была прекрасной – светило солнце, в воздухе пахло весной. Морозы уже отступили.
Эта поездка пришлась Лауре по душе много больше, чем та, когда они ездили к матери Эрика. Вот только невысказанная тайна мешала ей расслабиться и вдыхать весенний воздух полной грудью.
До надела, пожалованного Эрику князем Владимиром, путь был не близок. Санный путь еще не испортился, и лошади резво бежали по наезженной колее. Эрик довольно озирал окрестности, думая про себя о том, что не променял бы он родного края ни на какой другой. Пусть места здесь дикие, пусть лето коротко, а зима длинна и сурова, зато здесь каждая пядь земли родная и воздух пахнет так сладко только здесь.
Эрик повидал в своей жизни не так уж много. Был он в степях, где обитали печенеги, – просторная это страна. Даль великая видна вокруг, и неба так много, что кружится голова. Да, только нет в степи родных шумливых, тенистых лесов, и не поют в степях соловьи.
