Наталья Навина - Последние Каролинги – 2
Фортунат обвел взглядом странное собрание и, насколько позволял возраст, устремился к свитку, выдвинутому из футляра. Ни рукоять, ни печать, ни перстень, ни грамота, казалось, не привлекли его внимания. А чего еще ожидать? Если бы не мрачное настроение, Эд бы усмехнулся. Красотка первым делом схватилась бы за украшения, воин – за оружие, а ученый грамотей – за книгу.
Фортунат долго вглядывался с свиток, щурясь и шевеля губами. Когда он поднял голову, его седые брови почти сошлись на переносице.
– Я думал, что после событий прошлого года утратил способность к изумлению. Напрасно, как выяснилось. Откуда у тебя Тора?
– Что такое «Тора»? – спросил Эд.
Вопрос остался без ответа. Фортунат тяжело вздохнул и опустился в кресло.
– Я чувствую, сын мой, что ты хочешь сказать мне нечто… и в то же время запрещаешь себе говорить. Неужели… это еще хуже, чем в прошлый раз?
Теперь не ответил уже Эд. Фортунат снова вздохнул и обратился к королю, как говаривал какому-нибудь монастырскому крестьянину, явившемуся в его келью со своими нуждами и окончательно запутавшемуся.
– Пожалуй, тебе лучше начать с самого начала…
История и в самом деле была пострашнее той, что Фортунату пришлось выслушать в прошлом годе, однако теперь он был уже в некотором роде подготовлен, и сердце его выдержало. Хотя он был глубоко удручен.
– Ужасный грех… один из ужаснейших… и ужаснее всего, что я уже отпустил тебе его. (Он вспомнил сумрак кельи, еще более мрачные глаза ученика и голос, прерывающийся от ненависти: – «Вы отпустили ему грехи?») Да, много мне придется молиться… за тебя… и за себя… – Он машинально коснулся четок у пояса. – Твоей жене об этом ничего не известно?
– Нет. Я не осмелился рассказать ей… сейчас. Она по-прежнему считает, будто все мои терзания из-за того, что я убил ее отца. Она всегда считала меня лучше, чем я есть, и в этом ее несчастье.
– Но жить с таким на душе…
– Речь сейчас не об этом.
– Ах да, ты же пришел ко мне не за духовным утешением, а за советом… Ты полагаешь, будто твоя супруга происходит от некоего претендента на трон Нейстрии, принадлежавшего к роду Каролингов. И твои находки, сделанные в тайнике Одвина, это подтверждают. Что же, исследуем их.
Теперь каноник долго разглядывал печать и перстень.
– Перстень императора Людовика… Этот благочестивейший монарх еще здравствовал, когда я затворился в монастыре, и он посещал академию Рабана Мавра. Мне кажется, я припоминаю этот перстень на его руке. В таком случае, и печать также должна быть подлинной. Но как они попали в тайник мельника? Быть может, грамота нам в этом что-то прояснит… Он поднес грамоту к глазам, водя взглядом по строчкам. Когда он опустил грамоту, казалось, его способность испытывать потрясения вновь подверглась тяжелому испытанию.
– Это запись о крещении, данная в день Преображения Господня в год от рождества Христова 870. Герберт, каноник церкви святого Илария в Пуатье, окрестил в этот день Теодераду, дитя, рожденное в браке между… слушай внимательно! Гвидо Каролингом, законным сыном императора Людовика Благочестивого, и Теодорой, девицей… как этот Герберт выразился, de militari ordini… «из военного сословия». Видимо, это означает, что отец ее был свободнорожденным воином, но не более… Дальше идут подписи восприемников и свидетелей, общим числом восемь человек, среди них – Одвин из Малой Британии.
– Теодерада… – Эд хмурился.
– Ах, с этим все ясно. Если карающая рука короля Карла Лысого добралась до этого священника Герберта или до кого-нибудь из свидетелей… спаси, Господи, их души… а такой возможности мы упускать не должны, имя ребенка стало бы королю известно. И Одвин не мог, не выдавая тайны, именовать свою воспитанницу Теодерадой. Он называл ее бретонским языческим именем – Азарика…
Фортунат не стал добавлять, что найденная запись принесла хотя бы одну благую весть – успокоила его сомнения насчет того, крещена ли Азарика.
– Итак, все разъяснилось, – тихо сказал Эд.
– Нет, ничего не разъяснилось! – старик в отчаянии всплеснул руками. – Ведь в грамоте оговорено, что Гвидо был законным сыном императора. Конечно, в этом качестве он был гораздо опаснее, и понятно, почему Карл Лысый столь ожесточенно преследовал его и его потомство. Но, если бы Черный Гвидо был побочным сыном, было бы хоть понятно, почему мы о нем не слыхали. Какое касательство имел к этому Одвин? И опять-таки, при чем здесь Тора?
– Ты так и не объяснил мне, что это такое.
– Просто Библия на еврейском языке. Пятикнижие Моисеево… В юности, в монастыре, мы все книги на непонятных языках по примеру старших наставников именовали халдейскими, но, став постарше, я побывал в Туре и Массилии, потолковал с тамошними раввинами и, хотя не преуспел в обращении их в истинную веру, по крайней мере, узнал, как выглядят буквы, которыми впервые было записано слово Божие, и могу отличить Тору от…
Он внезапно вскочил в кресла и схватился за виски.
– Халдейская книга… Одвин… Тора… О, мой Бог! Императрица Юдифь!
Эд помог ему сесть на место. Фортуната все еще трясло.
– Как я сразу не догадался! Как не связал в единый узел!
– О чем ты?
– Юдифь Баварская… Вторая супруга императора Людовика… Мать Карла Лысого… Я ни разу в жизни не видел ее, а ведь она умерла в монастыре святой Колумбы… не так далеко от святого Эриберта!
– Опять монастырь святого Эриберта. Я знал, что след опять поведет туда.
Фортунат не слушал его. Дрожь возбуждения от сделанного открытия не проходила.
– Боже мой, как давно все это было… целая жизнь… Императрица Юдифь… видеть я ее не сподобился, может быть, и к счастью, а слышал много… Дай мне сюда Хронику… Нет, не этот том, другой, толстый, в углу. Я зачитаю тебе из нее выдержки. Юдифь была, как говорили, самая прекрасная женщина в империи… и самая ненавидимая… самая умная… и самая коварная. Ее прозвище было «черная лиса».
– Опять «черная», – пробормотал Эд.
– «Судьба ходит неверными путями и уловляет в сети. Благочестивейший монарх среди всех христианских правителей влюбился в эту дочь народа Израилева и взял ее в жены. Все земные богатства были брошены к ее ногам. Но она была из тех женщин, что хотят только власти – не для себя, так для своих детей…»
– Тебе это ни о чем не напоминает? – с недоброй усмешкой спросил Эд.
Но Фортунат не слушал его, продолжая читать.
– «Пусть умру, лишь бы он царствовал», – как говорила Агриппина, мать ужасного Нерона. Таков девиз всех подобных матерей. Но Юдифь и в самом деле не раз рисковала жизнью. О рождении ее сына Карла ходили темные слухи, впрочем, может быть, и клеветнические… Однако она сумела связать старших сыновей Людовика клятвой помогать Карлу и оберегать его, когда он был мал, так что от них он был в безопасности. Но на саму Юдифь ополчились и знать, и церковь. Говорили, что правит не сам император, но императрица, что она самовластно перекраивает земли, раздает уделы и назначает наместников. И чем удачнее были начинания Людовика, тем больше их ставили в вину Юдифи, ибо такие способности у женщины могут быть вдохновлены лишь дьяволом.»
– И это я тоже слышал.
– «И сыновья Людовика от первого брака, не могущие повредить своему единокровному брату, сильно злоумышляли против Юдифи, и дважды захватывали ее силой войск, и заточали в монастырь. Император же, будучи от природы добр, но слаб и мягкосердечен, лишь проливал горькие слезы. И все равно Юдифи удавалось освободиться. Тогда собрались клирики и архипастыри империи, и обвинили императрицу в колдовстве, и в том, что она дьявольскими чарами подчинила себе ум и сердце правителя. Но Юдифь хитроумными речами отвела от себя все подозрения, и клир полностью оправдал ее, а император возвеличил пуще прежнего. Наконец, в 840 году от Воплощения Слова император Людавик скончался. До нас в монастыре доходили служи, что в том же году императрица родила еще одного сына, но тот умер вскоре после того. И, скорбя от потери мужа и ребенка, она удалилась в монастырь… святой Колумбы… где и умерла от чахотки, пережив своего мужа лишь на три года, хотя была более чем вдвое его моложе…»
– Так записано в Хронике?
– Так записано в Хронике.
– А что было на самом деле?
– Ох, недоверчив ты, сын мой… Все, в общем, так и было… за исключением того, что заточение Юдифи вовсе не было добровольным. Но на сей раз она ничего не могла поделать, потому что принц Карл, уже достигший совершенных лет, присоединился к своим братьям. Империя была разделена, в удел ему досталась Нейстрия, как его мать и добивалась, да только править он хотел без нее.
– «Пусть умру, лишь бы он царствовал»?
– Да, и она ведь и вправду вскоре умерла. Только знаешь, от кого я узнал эти подробности?
Эд угадал ответ прежде, чем Фортунат произнес его вслух:
– От Одвина.
– От кого же узнал их Одвин?
– Любому женскому монастырю положен исповедник. И в монастырь святой Колумбы был назначен от святого Эриберта монах, именем Нигелл. На протяжении двух лет, что Юдифь жила там, Нигелл наезжал в обитель святой Колумбы довольно часто. Времена же были беспокойные – впрочем, когда они спокойные, а Нигелл был слаб здоровьем, поэтому сопровождать Нигелла был отряжен самый сильный и смелый из учеников.
