Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
Девушка присела, уже у двери, и, все еще смущаясь, бросив взгляд на Давида, — вышла.
— Право, донья Исабель, — Давид улыбнулся, — она просто подросток. Все это пройдет, когда она выйдет замуж. Я видел много таких пациенток — он стал собирать инструменты, — как только они ложатся в брачную постель, — их и не узнать. Тем более, если она быстро забеременеет».
Донья Исабель повертела в сухих руках кружевной платок. «Ах, дон Диего, — вздохнула женщина, — все же она у нас единственная дочь. Сыновья выросли, кто в Панаме, кто в Новой Андалузии, служат короне, а Каталина родилась, когда мне было уже под сорок, мы и не ожидали ее. Все же ей только шестнадцать лет…».
— Ну, — Давид пожал плечами, — если тянуть, то все ее, — он помедлил, — неприятности только усугубятся. Женщина должна носить, рожать и кормить — только так она будет здоровой».
— Да и за кого тут выходить замуж? — его собеседница пожала плечами. «Все порядочные мужчины приезжают в колонии с женами, — вот, как вы, например. Не отдавать же девочку за какого-то солдата. Ну, пойдемте, а то донья Эстелла, верно, соскучилась уже, — мой муж кого угодно заговорит».
Давид ничего не ответил, только коротко поклонился, пропуская женщину вперед.
В зале, несмотря на то, что осень только начиналась, был зажжен камин. «Вы не представляете, донья Эстелла, как уже холодно в горах, — вице-губернатор разлил вино.
«Пейте, это только вчера привезли из Кальяо, на тех кораблях, что пришли за серебром».
— Отличное, — улыбнулась Эстер, пробуя сухое, терпкое красное.
Оно оставляло на языке привкус дуба и немного — дыма. Женщина вдруг подумала о низком, голубом небе над веселыми, мягкими холмами, о медленно текущей среди них реке, о золотых листьях, падающих с деревьев, и почти услышала шелест крыльев птиц, растворяющихся в прозрачной, осенней лазури.
— Вы улыбаетесь, — рассмеялся вице-губернатор.
— Пахнет Старым Светом, дон Фернандо, — вздохнула женщина и выпила еще. «Вы говорили, что на рудниках зябко?»
— Ужасно, — вице-губернатор поежился. «Но, с Божьей помощью, донья Эстелла, это месторождение будет давать нам значительно больше руды — мы пока только начинаем его разрабатывать».
— А выплавлять металл вы будете на месте? — поинтересовалась женщина. «Или повезете сюда, в Лиму?»
— Нет, зачем, — дон Фернандо, — такой же низенький и сухощавый, как его жена, — пожал плечами. «Там стоит мастерская, так, что слитки прямо с рудников отправятся в Кальяо — на мулах. Пока что раз в неделю, по пятницам, а там посмотрим».
— А это не опасно? — Эстер потянулась за печеньем. «Перевозить серебро только с проводниками, без охраны».
— С каждым караваном я отправляю пять десятков вооруженных солдат — гордо заметил вице-губернатор. «Так что никто и не посмеет приблизиться к испанскому серебру, донья Эстелла — пока я тут, оно будет в целости и сохранности».
— Вы истинный слуга его величества, — горячо сказала Эстелла, — такими людьми, как вы, надо гордиться.
Вице-губернатор зарделся, и, улыбнувшись, поднявшись, сказал: «Ну, нас должно быть, ждут в столовой. Рыба свежая, донья Эстелла, утром еще в океане плавала»
— Вы нас балуете, — лукаво сказала женщина.
На часах собора пробило полночь. Донья Исабель отложила письмо, что писала старшему сыну — он служил в колониальной администрации в Панаме, и вздохнула. Дверь осторожно заскрипела. Муж вошел со свечой в руках, и молча, не глядя на нее, стал раздеваться.
— Дон Диего посоветовал обвенчать Каталину, — женщина так и лежала на боку, опустив голову в ночном чепце на руку. «Говорит, не надо с этим тянуть, а то все будет только ухудшаться. Я думала написать Мигуэлю — может, там, в Панаме он знает кого-то подходящего?»
— Уж больно далеко, — пробормотал муж, ложась. «Все же пусть лучше она под нашим крылом будет, тут».
— Тут не за кого ей замуж выходить, — сухо ответила жена и добавила, после долгого молчания:
— Вот что, Фернандо. Там, у себя, на рудниках, или еще где-нибудь — делай что хочешь, плоди ублюдков, а здесь столица и твой семейный очаг. Здесь твоя дочь растет.
Поэтому та индейская тварь, с которой ты сейчас слез — чтобы ты с ней больше не знался.
Хочешь — я ее выгоню из служанок, увози ее в горы, и живи с ней там. Но под моей крышей чтобы этого больше не было.
Муж, не говоря ни слова, задул свечу и закрыл глаза.
Они медленно шли по узкой улице. Эстер подняла голову — крест Центавра висел в зените, луна была полной, огромной, и в ее свете лицо Давида казалось совсем отстраненным — будто это был не человек, а, — Эстер вспомнила предания, что ей пересказывала приемная мать, — дибук, призрак.
— Дай мне разводное письмо, и я уеду, — едва слышно, не смотря на мужа, сказала женщина.
«Я тебе еще четыре года назад это сказала, когда…, - Эстер не договорила.
Она вернулась из Кальяо раньше, чем рассчитывала — дома было тихо и темно. Она застыла на пороге, прислушиваясь, и осторожно прошла к двери спальни. Чуть подождав, Эстер распахнула ее и увидела голову мужа — между смуглыми, широко разведенными ногами Мануэлы, их индейской служанки.
Давид поднял глаза и сухо сказал: «Выйди».
Она стояла, прислонившись к беленой стене, когда муж, наконец, появился на пороге. «Хоть бы оделся», — устало подумала Эстер.
— Ты не рожаешь! — яростным шепотом сказал Давид. «У тебя за три года было пять выкидышей. Я не хочу жить с больной — я хочу жить с нормальной женщиной, которая принесет мне сыновей. Я хочу детей — как любой мужчина!»
— От того, что ты сейчас делал, дети на свет не появляются, — не удержалась Эстер. Давид, было, занес руку, но отступил, и, усмехнувшись, сказал: «Она уже беременна, третий месяц идет».
— А, — равнодушно заметила Эстер. «Твои дети не будут евреями, — она помолчала, и, издевательски добавила, — дон Диего».
— Мне все равно, — зло ответил муж, и захлопнул за собой дверь спальни.
Ночью он пришел к Эстер, и сказал: «Праотец Авраам взял себе наложницу, когда его жена не могла рожать. Так что молчи и делай то, что я тебе скажу — иначе завтра я отправлюсь к губернатору, и он узнает все — и про Кальяо, и про Панаму, и про то, почему испанское серебро так и не добирается до Испании».
Она побледнела и спросила: «Чего ты хочешь?».
— Не вмешивайся в мою жизнь, — коротко ответил Давид. «Вот и все».
Мануэла легко родила — большого, здорового мальчика, — и сейчас опять была беременна.
— Даже если ты уедешь, я не смогу обвенчаться. Ты же знаешь, — тихо, ненавидяще, смотря прямо перед собой, ответил ей муж. «У католиков нет развода».
«Отравить меня у него духу не хватит, — спокойно подумала женщина. «Тем более, что я готовлю себе сама — они едят и свинину, и чего только еще не едят».
— Если ты, Давид, ждешь, что я с горя повешусь, — ядовито сказала жена, — то не дождаться тебе этого.
Она пошла вперед, не оглядываясь, и Давид, посмотрев на ее прямую спину, прошептал:
«Господи, ну сделай уже что-нибудь, скорее!»
Он внезапно понял, что не знает — какого бога сейчас просил, и горько, мимолетно улыбнулся.
За завтраком Мануэла посмотрела на него чуть раскосыми глазами и тихо спросила: «Может быть, когда я рожу, ты признаешь Хосе? И это дитя, — она положила руку на живот, — тоже?
Пожалуйста, Диего».
Он, молча, собрал свои бумаги, и, наклонившись, поцеловал сына в смуглый, высокий лоб.
«Ты молодец, — мягко сказал Давид, — я видел твою тетрадь. Тебе всего недавно исполнилось три года, а ты уже так хорошо пишешь, и читаешь бойко».
— Я стараюсь, — сын покраснел и добавил: «Мне нравится заниматься с доньей Эстеллой, она добрая».
Давид ничего не ответил, и, еще раз поцеловав ребенка, вышел.
— Мама, — Хосе повозил деревянной ложкой по грубой тарелке, — а донья Эстелла всегда будет с нами жить?
— Нет, — кратко, холодно ответила Мануэла и стала собирать со стола грязную посуду.
Послеполуденное, осеннее солнце, заливало площадь все еще ярким светом. Эстер прищурилась и нырнула в боковую улицу. Здесь было тихо и безлюдно, часы на колокольне пробили три, и женщина сразу увидела высокого священника, который прогуливался в тени балконов.
Было время сиесты, и город отдыхал, только издалека, слабо, доносились команды — начальник гарнизона гонял новобранцев.
— Я же сказал, — мягко проговорил священник, — пусть придет ваш муж. Это рискованно, уважаемая сеньора.
Она покраснела, и, закинув голову, — святой отец был много выше ее, — взглянула в темные, с золотыми искорками, глаза. «Господи, ну и красавец, — внезапно подумала Эстер и сердито ответила: «Я тоже все знаю. У мужа пациенты, он не всегда может освободиться».
Джованни посмотрел на маленькую, худенькую, — будто подросток, — женщину и вздохнул:
