Георг Эберс - Уарда
Карлик, продолжая невозмутимо жевать, ухмыльнулся.
– Но еще огромнее твоя жадность, мешающая тебе дать мне третий кусочек мяса – вон тот, что домоправитель, которого Цефа [77] одарила так щедро, сейчас отгрызает от спинки газели.
– На, возьми, обжора, но не забудь распустить пояс, – засмеялся домоправитель. – Я облюбовал этот кусочек для себя и просто дивлюсь, до чего у тебя чуткий нос.
– Да, да, нос, – промолвил карлик. – Нос-то ведь больше, чем гороскоп, говорит знатоку, что из себя представляет человек.
– М-да! – хмыкнул садовник.
– Ну что ж, выкладывай свою премудрость, – со смехом сказал домоправитель.
– Если ты будешь говорить, то хоть на время перестанешь жрать.
– Одно другому не мешает, – заметил карлик. – Ну так вот, слушайте! Кривой крючковатый нос, – я сравниваю его с клювом коршуна, – никогда не уживается со смиренным характером. Вспомните-ка фараона и весь его гордый род! У везира же, наоборот, нос прямой, красивый, средней величины, как у статуй Амона в храме, а это значит, что и характер у него прямой, а душа преисполнена божественной доброты. Он не заносится и не пресмыкается, а действует прямо, как и подобает честному человеку. Он не водит дружбу ни со знатными, ни с чернью, а знается только с людьми нашего склада. Вот был бы царь для нашего брата!
– Царь носов! – вскричал повар. – Ну нет! По мне уж лучше орел Рамсес. Кстати, что ты скажешь о носе твоей госпожи Неферт?
– Он нежен и изящен, всякая тонкая мысль приводит его в трепет, как дуновение ветра лепестки цветка; и сердце ее устроено так же.
– А Паакер? – спросил конюший.
– У него крепкий и тупой нос с круглыми широкими ноздрями. Когда Сетх вздымает песок и песчинка щекочет ему ноздрю, он впадает в бешенство. Итак, нос Паакера, и только он, – причина всех ваших синяков. У его матери Сетхем, сестры моей госпожи Катути, носик маленький, кругленький, мягкий…
– Послушай, малыш! – перебил домоправитель карлика. – Мы тебя накормили, дали тебе позлословить вволю, но, если ты вздумаешь задеть нашу хозяйку, я схвачу тебя за шиворот и швырну прямо в небо, так что звезды прилипнут к твоему горбу.
Карлик встал и, попятившись, смиренно сказал:
– А я аккуратно отлеплю их от спины и подарю тебе самую красивую планету в благодарность за сочный кусочек жаркого. Но вот показались колесницы! Прощайте, друзья! А уж если кривой нос коршуна погонит кого-нибудь из вас на войну в Сирию, тогда помянете слова маленького Нему. Он-то знает толк и в носах и в людях!
Колесница махора с грохотом проехала через высокие ворота и вкатилась во двор. На псарне поднялся радостный лай, конюший и домоправитель со всех ног бросились навстречу Паакеру и приняли у него из рук вожжи. А старший повар поспешил на кухню готовить еду своему господину.
Не успел Паакер дойти до ворот, которые вели в сад, как с пилонов огромного храма Амона донеслись удары медного гонга, а вслед за этим торжественное многоголосое пение. Махор остановился и, подняв лицо к небу, крикнул слугам: – Взошла священная звезда Соти!
Упав на колени, он молитвенно воздел руки к небу. Рабы и слуги последовали его примеру.
Жрецы, руководившие египетским народом, не пренебрегали ни одним явлением природы. Что бы ни происходило на земле или на небе, они все приветствовали как проявление божества. С утра и до поздней ночи, от начала разлива Нила и до самой засухи они заполняли жизнь нильской долины бесконечными гимнами и жертвоприношениями, шествиями и празднествами, прочно связывая тем самым человеческую личность с богами и их представителями на земле.
Несколько минут господин и его слуги молча стояли на коленях, устремив взоры на священную звезду и прислушиваясь к песнопениям жрецов. Но вот голоса умолкли, и Паакер встал. Все вокруг по-прежнему оставались на коленях, только возле жилища рабов, прислонившись к столбу, неподвижно стоял какой-то человек, ярко освещенный лунным светом. Махор подал знак, и слуги поднялись с земли, а сам он решительным шагом направился к тому, кто посмел пренебречь вечерней молитвой, тогда как сам он с неукоснительной строгостью соблюдал все обряды.
– Домоправитель! Сто палок по пяткам этому нечестивцу! – крикнул он.
Домоправитель поклонился и сказал:
– Господин, это плетельщик циновок, врач запретил ему двигаться, да к тому же он не в силах даже шевельнуть рукой. У него сильные боли – ведь ты перебил ему позавчера ключицу.
– И поделом ему, – произнес Паакер так громко, что несчастный слышал его слова. Затем он повернулся и пошел в сад. Здесь он крикнул погребщика и приказал ему:
– Выдай сегодня вечером рабам пива! Всем до одного, и не скупись!
А через несколько минут Паакер уже очутился перед своей матерью. Он нашел ее на крыше дома, где стояли кадки с растениями, в то самое время, когда она передавала на руки няньке свою двухлетнюю внучку-дочь младшего сына, – чтобы та уложила ее спать.
Паакер почтительно приветствовал мать. Это была старая женщина с добрым и приятным лицом. У ног ее вертелось несколько собачек.
Паакеру пришлось отбиваться от ее любимца, прыгавшего прямо на него. Старой женщине часто приходилось проводить долгие часы в одиночестве. Отогнав собачонку, Паакер повернулся к няньке, чтобы взять у нее из рук ребенка. Но девочка упиралась и так отчаянно кричала, что он в конце концов посадил ее на пол, сердито крикнув:
– Вот упрямая девчонка!
– Она весь вечер была тиха и послушна, – сказала его мать. – Не сердись, ведь она так редко тебя видит!
– Что же, – отозвался Паакер. – Я это уже слышал не раз. Собаки меня любят, но стоит мне прикоснуться к ребенку, как он подымает крик.
– У тебя такие жесткие руки…
– Унеси эту пискунью! – крикнул Паакер няньке. – Мать, мне надо поговорить с тобой.
Сетхем осыпала девочку поцелуями и, успокоив ее, отослала спать. Потом она подошла к сыну и, ласково потрепав его по щеке, сказала:
– Если бы эта малютка была твоя, она сама тянулась бы к тебе и ты бы понял, что ребенок – это самое большое счастье из всех благ, которые боги даровали людям.
Паакер усмехнулся.
– Я знаю, к чему ты клонишь, но оставим этот разговор, я должен сообщить тебе нечто очень важное.
– Что такое? – забеспокоилась Сетхем.
– Сегодня я в первый раз – с того времени, – ты знаешь, о чем я говорю, – встретился с Неферт. Пора забыть старое! Ты ведь скучаешь по своей сестре? Так вот, навещай ее – отныне я не против этого.
С нескрываемым удивлением взглянула Сетхем на сына, и слезы покатились по ее лицу.
– Верить ли мне своим ушам? – нерешительно спросила она. – Дитя мое, неужели ты…
– Я хочу, чтобы ты восстановила добрые отношения с твоими родными, – твердо сказал Паакер. – Размолвка и так уж длилась достаточно долго.
– О, да! Даже слишком долго! – подхватила Сетхем. Паакер промолчал, опустив глаза. Затем, уступая просьбе матери, сел возле нее.
– Я знала, что этот день принесет нам радость, – сказала она, взяв его за руку. – Я видела во сне твоего отца Осириса, а потом, по дороге в храм, мне сначала повстречалась белая корова, потом свадебное шествие. А священный баран Амона даже коснулся губами пшеничной лепешки, которую я ему протянула.
– Это добрые предзнаменования, – серьезно сказал Паакер.
– Да, сын мой. Так поспешим же с благодарностью принять то, что обещают нам боги! – радостно воскликнула Сетхем. – Завтра же я пойду к сестре и скажу ей, что мы снова будем жить в любви, снова будем делить радость и горе. В наших жилах течет одна кровь. Ведь подобно тому, как порядок и чистота оберегают дом от упадка и радуют взор гостя, единство сохраняет счастье в семье и внушает уважение соседям. Что было, то прошло, пусть же прошлое будет забыто! Ведь в Фивах много женщин и без Неферт. Сотни знатных женщин страны сочли бы за счастье иметь тебя зятем.
Паакер встал и начал задумчиво расхаживать взад и вперед, а мать его продолжала:
– Я знаю, что коснулась раны твоего сердца. Но она ведь уже зарубцевалась и заживет совсем, когда ты станешь счастливее возничего Мена и у тебя уже не будет причин его ненавидеть. Неферт хороша, но она слишком нежна и не смогла бы вести такое большое хозяйство, как наше. Мне уже много лет, скоро мою мумию обовьют пеленами, и если твой долг вновь призовет тебя в Сирию, на моем месте должна остаться разумная хозяйка. Дело это не легкое! Твой дед Асса частенько говаривал, что хорошо устроенный дом – лицо семьи, такой семьи, о которой никто не скажет худого слова, где все устроено разумно, где каждый уверен в себе, знает свое место, свои права и обязанности. О, как часто молилась я Хаторам, чтобы они даровали тебе достойную супругу!
– Другой Сетхем все равно нигде не найти, – сказал Паакер, целуя мать в лоб. – Таких женщин, как ты, уже не осталось на свете.
– Ты льстишь мне, – улыбнулась Сетхем, погрозив пальцем. – Но это правда! Нынешние женщины тянутся к роскоши, наряжаются в финикийские ткани, пересыпают свою речь сирийскими словечками и полностью полагаются на домоправителей и служанок там, где нужно распорядиться самолично. Вот и моя сестра Катути, и Неферт…
