Александр Звягинцев - На веки вечные
В это время Лей лежал на кровати в крохотной палате тюремного госпиталя, уставившись в потолок. Лицо его походило на застывшую маску.
Американский солдат открыл дверь и впустил в камеру Хольценбайна со шваброй и ведром воды. Сам солдат остался в коридоре. Что-то насвистывая, он крутил головой по сторонам, подкидывая вверх какую-то монету. Хольценбайн суетливо начал прибираться и в тот момент, когда солдат отвернулся, сунул Лею в руку крохотный комочек бумаги и тут же кинулся к двери, чуть не вылив воду из ведра на ботинки американца.
Через несколько дней Лея перевели из госпиталя обратно в камеру. Именно там полковник Эндрюс, появившись в сопровождении двух охранников, непривычно торжественно объявил ему:
– Заключенный Роберт Лей! Я, полковник американской армии Бертон Эндрюс, уполномочен вручить вам Обвинительное заключение Международного военного трибунала…
Полковник протянул Лею довольно внушительный машинописный том, которые ему передал один из охранников.
Лей с каким-то ужасом взял его в руки.
– Вот список адвокатов, согласившихся работать на процессе. Вы можете выбрать себе для защиты любого из них по своему усмотрению.
Лей завороженно смотрел на список.
Когда Эндрюс отбыл, Лей упал на кровать и закрыл лицо руками.
– Ты права! – в отчаянии зашептал он. – Ты права, моя дорогая… Они все подготовили заранее, а я еще на что-то надеялся…
В таком состоянии его застали майор Келли и недавно назначенный тюремным психологом-экспертом Густав Джилберт, бывший одновременно офицером военной разведки США.
– Добрый вечер, доктор Лей, – наигранно улыбаясь, приветливо сказал Джилберт, пристально глядя на Лея. – Мы хотели бы узнать, как вы себя чувствуете после предъявления вам обвинения?
– Как я себя чувствую? – театрально возопил Лей. – А как я могу себя чувствовать, если меня обвиняют в преступлениях, о которых я не имел ни малейшего понятия?
– Ну, так уж и ни малейшего, – мягко возразил Келли.
– Именно ни малейшего! – упрямо подтвердил Лей. – Но если после всего, что было, нужны новые жертвы… Что же, я готов!
Лей вскочил с кровати, подошел к стене, прижался к ней спиной и, раскинув руки в стороны, принял позу распятого Христа.
– Вам нужна месть! Вам нужно удовлетворить свое чувство победителя! Что же, поставьте меня к стенке и расстреляйте – победителям можно все.
Лей нелепо застыл у стены. Келли и Джилберт понимающе переглянулись.
– Сядьте доктор Лей, сядьте. И успокойтесь.
Лей послушно отошел от стены, сел на топчан.
– Давайте лучше обсудим, как вы будете защищаться от выдвинутых против вас обвинений? – ласково, как настоящий адвокат, спросил Джилберт.
– Защищаться? А как можно защищаться от таких обвинений? От таких обвинений нет защиты!.. Зачем терзать меня и тащить на этот суд как… как…
– Вас предают суду как преступника. Неужели вы рассчитывали, что вам все простят? – удивился Келли. – Вы же разумный человек, крупный руководитель государства, вы должны были понимать, к чему все идет.
Лей заткнул уши.
– Обман! – бормотал он. – Сплошной обман!
– Отдохните, доктор Лей. Мы еще придем к вам и обсудим ваше положение. А пока мы навестим других обвиняемых.
ПостскриптумИз комментариев обвиняемых на полях предъявленного им обвинения.
Герман Геринг, рейхсмаршал, преемник Гитлера, член Тайного совета:
«Победитель – всегда будет судьей, а побежденный – обвиняемым!»
Рудольф Гесс, заместитель фюрера, член Тайного совета:
«Я ни о чем не сожалею».
Иоахим фон Риббентроп, имперский министр иностранных дел, член Тайного совета:
«Обвинение предъявлено не тем людям».
Вильгельм Кейтель, фельдмаршал, начальник Верховного командования Вооруженных сил Германии, член Тайного совета:
«Приказ для солдата – есть всегда приказ!»
Эрнст Кальтенбруннер, начальник Имперского Главного управления безопасности:
– «Я не несу ответственности за военные преступления, я лишь выполнял свой долг как руководитель разведывательных органов, и отказываюсь служить неким эрзацем Гиммлера».
Альфред Розенберг, Имперский руководитель нацисткой партии по вопросам идеологии, министр Восточных оккупированных территорий:
«Я отвергаю обвинение в „заговоре”. Антисемитизм являлся лишь необходимой оборонительной мерой».
Ганс Франк, генерал-губернатор оккупированных польских территорий:
– «Я рассматриваю данный процесс как угодный Богу высший суд, призванный разобраться в ужасном периоде правления Гитлера и завершить его».
Вильгельм Фрик, министр внутренних дел: «Всё обвинение основано на предположении об участии в заговоре».
Юлиус Штрайхер, главный редактор нацистской газеты «Дер Штюрмер», гаулейтер Франконии:
«Данный процесс – триумф мирового еврейства».
Ялмар Шахт, министр экономики, президент Германского банка:
– «Я вообще не понимаю, почему мне предъявлено обвинение».
Вальтер Функ, министр экономики, член Совета министров по обороне:
– «Никогда в жизни я ни сознательно, ни по неведению не предпринимал ничего, что давало бы основания для подобных обвинений. Если я по неведению или вследствие заблуждений и совершил деяния, перечисленные в обвинительном заключении, то следует рассматривать мою вину в ракурсе моей личной трагедии, но не как преступление».
Денниц, гросс-адмирал, командующий военно-морскими силами, преемник Гитлера:
«Ни один из пунктов обвинения не имеет ко мне ни малейшего отношения. Выдумки американцев!»
Бальдур фон Ширах, глава гитлеровской молодежи:
«Все беды – от расовой политики».
Фриц Заукель, Генеральный уполномоченный по использованию рабочей силы:
«Пропасть между идеалом социалистического общества, вынашиваемым и защищаемым мною, в прошлом моряком и рабочим, и этими ужасными событиями – концентрационными лагерями – глубоко потрясла меня».
Альфред Йодль, генерал-полковник, начальник Штаба оперативного руководства Верховного командования:
«Вызывает сожаление смесь справедливых обвинений и политической пропаганды».
Франц фон Папен, вице-канцлер:
«Обвинение ужаснуло меня, во-первых, осознанием безответственности, в результате которой Германия оказалась ввергнута в эту войну, обернувшейся мировой катастрофой. А во-вторых, теми преступлениями, которые были совершены некоторыми из моих соотечественников. Последние необъяснимы с психологической точки зрения. Мне кажется, во всем виноваты годы безбожия и тоталитаризма. Именно они и превратили Гитлера в патологического лжеца».
Артур Зейс-Инкварт, канцлер Австрии, комиссар оккупированной Голландии:
«Хочется надеяться, что это – последний акт трагедии Второй мировой войны».
Альберт Шпеер, министр вооружения и боеприпасов:
«Процесс необходим. Даже авторитарное государство не снимает ответственности с каждого в отдельности за содеянные ужасные преступления».
Константин фон Нейрат, президент Тайного совета, протектор Богемии и Моравии:
«Я всегда был против обвинений без возможной защиты».
Ганс Фриче, глава радиослужбы и отдела прессы министерства пропаганды:
«Это самое ужасное обвинение всех времен. Ужаснее может быть лишь одно: грядущее обвинение, которое предъявит нам немецкий народ за злоупотребление его идеализмом…»
Глава VII
Зов с того света
По коридорам тюрьмы расхаживали американские часовые в касках, время от времени заглядывая в камеры, которые освещались через дверное окошко лучом прикрепленного снаружи к двери фонаря. Заглянув в камеру Лея, часовой увидел, что тот не спит, а мечется в беспокойстве по камере и что-то непрерывно бормочет про себя.
– Schlafen! – по-немецки приказал часовой. И добавил по-английски: – Sleep!
Лей обернулся, безумными глазами уставился сквозь окошко на часового.
– Спать?.. Спать! Как я могу спать?
Еще раз приказав Лею лечь в кровать, часовой отправился к другим камерам. Остальные заключенные уже спали, послушно, как положено по распорядку, положив руки поверх одеяла. Лишь Кейтель спал, натянув одеяло на голову. Часовой постучал в дверь и строго прикрикнул: «Hand!»
Кейтель понятливо перевернулся на спину, положил руки поверх одеяла и снова закрыл глаза.
Часовой, удостоверившись, что все в порядке, двинулся дальше. Оказавшись рядом с напарником, который ходил по другой стороне коридора, лениво спросил:
– Как твои? У меня один скачет по камере, как наскипидаренный!
– Господи, как они мне надоели, эти рожи! – выругался напарник. – Какого черта нас сюда загнали? Ребята давно уже дома, в Америке, купаются в славе, все девчонки виснут им на шею, а мы следим за этими уродами!..
– Зато потом будем рассказывать, как пасли всю фашистскую шайку, – успокоил его первый охранник. – Эх, жалко Гитлера здесь нет! Было бы забавно понаблюдать за этой обезьяной. Обязательно нашел бы возможность плюнуть ему в рожу. А потом бы рассказывал об этом всем в Кентукки, представляешь!
