Франтишек Кубка - Мюнхен
— Это плохо, пан шеф-редактор. Вы не должны забывать, что Европой владеют масоны и охотники. В большинстве своем они весьма сходны. С правителями этой страны они встречаются на охоте. В Клучкове, в Ланах, в горных долинах у Модравы, в Татрах Высоких и Низких — короче говоря, там, где дичь бьют уже не дворяне, а представители промышленности, крупные землевладельцы и финансовые тузы. Дворяне, жившие, как вам известно, в прекрасных замках, развлекались двумя способами: во время войны убивали людей, а в период мира — диких зверей. В своих замках они собирали военные и охотничьи трофеи — латы, ружья, копья, кинжалы, мечи, рога косуль, ланей, оленей, лосей и головы кабанов. Теперешние охотники из промышленных, финансовых и аграрных кругов не убивают зверя с такой страстью, как когда-то дворяне. Но охота, и особенно пиры, которые являются ее неотъемлемой частью, представляют собой особенные мероприятия, на которых делаются большие дела. На охоте решаются судьбы банков, заводов и фабрик, шахт, земельных владений и целых народов. Спросите своего редактора Кошерака. Он расскажет вам, как в нашу промышленность были вложены миллиардные суммы иностранных монополий, как все больше укрепляется английский Ротшильд в Витковице и что делают французы в «Шкоде», как растут иностранные вклады в нашу химическую промышленность и что в ней означает «И. Г. Фарбен», «Вакуум Ойл», «Сосьете де Динамит» и другие концерны. Все это обговаривается на охоте, пан шеф-редактор, там же решаются вопросы об оптовых ценах и о картелях. Вы не должны, пан шеф-редактор, делать политику как любитель! Не придерживайтесь легенд Града, где умышленно не говорят о деньгах. Ходите на охоту… Не приглашают? Должны пригласить и вас, уважаемый друг.
Лаубе щурил глаза.
— Я скажу Аммеру. Тот попросит Прейса, чтобы вас пригласили, договорились? — Она снова очаровательно улыбнулась.
— Итак, пять тысяч, — выдохнул пан шеф-редактор.
— Да, пять тысяч. И пять статей об истории мафии. Аммер был одним из главных деятелей мафии. Я буду писать также и о нем.
Пан шеф-редактор трижды нажал на звонок. Никто не приходил. Он уже начал сердиться, когда в дверь постучали. Вошел Ян Мартину. Спросил:
— Вам что-нибудь нужно?
И тут он увидел Машу. Он подошел и подал ей руку.
— Как же мы давно не виделись, — сказал он и увидел, что выражение Машиного лица за вуалью изменилось.
— Как поживаете? — спросила Маша с милой улыбкой.
Она обращалась к нему на «вы».
— Вы знакомы? — спросил Лаубе, и сразу стало видно, что это ему не нравится.
— Да, — ответила Маша, — моя первая любовь.
Пан шеф-редактор не повел и бровью. Он сказал строго:
— Пан Мартину, мой секретарь где-то болтается, оформите чек на пять тысяч крон для пани доцента Градской.
— Пожалуйста, — сказал Ян и вышел.
— Парень с интересной биографией, — заметила холодно Маша Градская.
— Это точно, — в тон ей ответил пан шеф-редактор, и они засмеялись. Если бы Ян услышал этот смех, он лишился бы последних иллюзий.
— Не хотите посмотреть мои картины? — спросил Машу пан шеф-редактор. — Оригиналы известных чешских художников. В моей квартире над нами, на пятом этаже, в эту минуту нет ни одного человека.
— Нет, — сказала Маша. — Сегодня нет…
Вечером после совещания пан шеф-редактор сказал Яну с глазу на глаз:
— Не люблю ученых женщин, но эта Градская — настоящий туз. Несколько лет она жила с Соваком. Потом они разошлись. Теперь она подруга генерального директора Аммера. Во время войны по поручению мафии ездила в Швейцарию… Откуда вы ее знаете?
— На одном факультете учились…
— Она всегда была такой элегантной?
— То была простая девушка, — сказал Ян. — Теперь она изменилась.
— Большой свет, — сказал пан шеф-редактор, смакуя эти слова.
Приглашения на охоту он, однако, в ту осень не получил ни от генерального директора Аммера, ни от кого другого, хотя и мечтал об этом, потому что там решались такие большие дела, как, например, сотрудничество чешского и немецкого капитала в республике. Пан Крамарж не ударился в революцию, как обещал, если немцы войдут в правительство. Хозяином республики стал Антонии Швегла, философ аграриев. Создавалась новая легенда, швегловская, о мудрости крестьян, привязанных к земле и призванных развивать и накапливать ее богатства. Масарик оставался президентом только с любезного согласия Антонина Швеглы.
28
В тот весенний день Ян вышел из своего ольшанского дома рано утром. На домах висели флаги. Трамваи были полны людей, едущих на работу. Люди молчали, читали газеты, зевали и неохотно проталкивались к выходам. По Карловой улице вниз, к центру Праги, шли разнаряженные «соколы». И легионеры вышли из ворот домов. Маленькие, большие, растолстевшие, худые, в фуражках русских легионов, в беретах французских полков и в шляпах с пером, которые означали, что человек этот попал в плен к итальянцам и потом при участии генерала Штефаника и его эмиссаров вступил в итальянский легион. Все старались держаться прямо. Однако им теперь было за тридцать, а фабрики и канцелярии не щадят даже героев. «Соколы», легионеры и школьники, которые шли на построение, полагали, что все на них смотрят, — ведь они шествуют по улицам Праги не просто так, а по случаю выборов президента. Но на них никто не смотрел. Люди спешили в учреждения, на фабрики, к прилавкам магазинов, и этот майский день был для них обычным днем. Если их что и интересовало в газетах, так это заметки об американском летчике Линдберге, впервые перелетевшем из Америки в Европу через Атлантический океан. Его портрет уже почти три недели не сходил со страниц утренних и вечерних газет.
То, что сегодня будут выборы президента республики, никого не волновало. Президентом республики является Масарик!
Однако все это было не так просто. В течение долгих месяцев многие пытались убедить самих себя и других в том, что Масарик не должен быть президентом республики. Он что, взял себе эту функцию в аренду? В этом отношении и пан Крамарж был за демократию, хотя всем было известно его изречение: «Спасибо фашистам», что звучало отнюдь не демократично. Аграрии с большим удовольствием видели бы в президентском кресле Швеглу.
…Ян вышел из трамвая. На здании Живностенского банка развевались четыре огромных шелковых флага. Два пожилых господина в серых шляпах — один маленький, другой высокий — стояли на углу и подсчитывали шансы Масарика остаться президентом: Крамарж со своей партией наверняка не будет голосовать за него. Глинка с людаками тоже против Масарика. Голосовать за него будут немцы, а также немецкие социал-демократы. Семнадцать голосов. Если кто-нибудь не придет голосовать, а это может вполне случиться, Масарик избран не будет. Коммунисты выдвигают Штурца. Но они не могут повлиять на ход выборов. Будет позор, ужасный позор, если Масарик станет президентом по милости немцев…
Господа считали на пальцах, как ученики, и у них все время выходило, что Масарик не будет избран, если на выборы по каким-либо причинам не явятся хотя бы пятнадцать из тех депутатов, которые должны отдать за него свой голос.
— Именно депутатам от аграрной партии следовало бы остаться дома! Но у Антонина Швеглы своя собственная философия. Он называет ее чердачной, хотя сам на чердаке никогда не жил. Суть его проповеди заключается в том, что он считает, что крестьянство представляет собой социальный стабилизатор.
Человек, который говорил эти слова, был не кем иным, как паном Соваком.
Совак выкрикивал:
— Если бы Швегла когда-либо присоединился к стихийному сопротивлению правых против Масарика, он бы одержал над ним победу. Но здесь на помощь Граду подоспела теория Швеглы о стабильности. Швегла видит в Масарике необыкновенное явление и ни в коем случае бывшего взбунтовавшегося учителя, который нахватался англо-американского воздуха. Швегла принимает естественный гнев патриотической Праги против аристократической масариковой богемы за бунт карликов против великана. Швегла ошибается.
— Пан профессор, у Швеглы ум крестьянина…
— Ум, направленный на достижение стабильности…
— Да, ум крестьянина, и тот говорит ему: «Масарик, избранный по моей воле, находится в моих руках, и править буду я…»
— Возможно, возможно, пан коллега… Однако исторический момент требует: низвергайте идолов!
Профессор Совак, маленький, подвижный, приподнял серую шляпку и поспешно удалился пружинистыми шажками к Пршикопам, а может быть, пошел в парламент на выборы президента…
Время еще было. Ян зашел в кафе Обецного дома. В нем почти никого не было. Газеты писали о плохих результатах Женевской экономической конференции, о постепенной трансформации Британской империи в конфедерацию независимых государств, а также о сегодняшних выборах в Праге. Коммунистическая печать публиковала биографию сенатора Штурца.
