Эдуард Борнхёэ - Мститель
— Дорогая мама, не говори так! — попросила Май, краснея.
Но Крыыт была в таком воинственном настроении, когда уговоры действуют как береста, брошенная в огонь. Крыыт стала еще громче бранить кузнеца и гнать его вон. Бедный Виллу стоял, понурив голову, и не знал, как ему быть. Известно, что крикливая брань женщины больше всего пугает именно храбрецов. Могло случиться, что наш великан в конце концов обратился бы в бегство, если бы его вовремя не выручил Прийду. Он с бочонком в руках проскользнул в дом, наполнил там кружку сладким вином и поднес ее матери:
— Выпей, мать, но сначала понюхай… Правда, хорошо пахнет?
Живя у комтура, Крыыт узнала вкус лучших иноземных вин и научилась их ценить. Сладкий запах, коснувшийся ее обоняния, явно умерил ее гнев.
— Откуда ты его взял? — спросила она почти ласково.
— Выпей, тогда узнаешь, — ответил Прийду. Крыыт отпила глоток, причмокнула губами, отпила еще, улыбнулась, отхлебнула в третий раз и похвалила вино.
— О таком вине сам ландмейстер Ливонии может лишь мечтать, — серьезно заявил Прийду и осушил кружку. — Такое вино водится только у одного человека во всей Ливонии, и это самый лучший человек в Ливонии. Вот он стоит, смиренно, как слуга, и ждет, что бы его отблагодарили лучше, чем до сих пор.
— Такого хорошего вина у кузнеца никогда не водилось, — бросила Крыыт небрежно, но уже не так сердито.
— Такого хорошего не было, но и плохого у него никогда не было, — заявил Прийду от всего сердца.
— Эка невидаль! — насмешливо произнесла Крыыт; она всегда раздражалась, когда видела, что ее дети заступаются за кузнеца. — Кому нужно его вино? Только тебя приучает к пьянству. Нашелся великий знаток вин! Собаке под хвост! Кузнец не разбирает даже, где вино, где вода, да и вина у него никудышные.
Тут даже терпеливого Виллу взорвало.
— Это мои-то вина никудышные? — воскликнул он, загораясь гневом. — Это я-то не разбираю, где вино, где вода? Да знаешь ли ты, ристиская Крыыт, что твой язык и не стоит того напитка, которого ты сейчас отведала! Ха! Она говорит — никудышные! Ах ты, бес! Я не знаю вин! Черт побери! Если уж это вино не самое лучшее, какое только создано богом, то пусть его ни кто ни капли не получит! Прийду, тащи бочонок во двор! Я выплесну из него эту воду, тогда вспомните, какая она была на вкус. Давай сюда бочонок, Прийду!
Остается вечной истиной, что намерений женщины не может предугадать ни один смертный. Гнев и милость они даруют, как видно, под влиянием какой-то высшей силы, поэтому древние германцы по праву воздавали им почти божеские почести. Кто бы, например, мог предсказать, что злое лицо Крыыт после запальчивых слов и угроз кузнеца начнет все больше смягчаться? Видя, что кузнец действительно рассержен и что Прийду собирается войти в дом, чтобы исполнить его приказ, Крыыт схватила Прийду за полу, с лукавой улыбкой подмигнула кузнецу и проговорила ласковым и укоризненным тоном:
— А ты, Виллу, сразу готов вспыхнуть, как пакля. Разве мужчине к лицу такая горячность? Я пошутила… Послушай, у тебя еще много такого вина? Много? Май, пойди, подай к столу хлеба и меду! Может быть, кузнец захочет обогреться и подкрепиться немножко.
Крыыт скрылась за дверями, а Прийду и Май почти насильно повели кузнеца в жилую комнату. Хозяйка вместе с бочонком вина исчезла, как в воду канула. Молодежь об этом не очень-то тужила. Вскоре комната огласилась веселой болтовней и смехом. По всему было видно, что эти три молодых существа между собой очень дружны.
Ристиская Крыыт всячески старалась заманить к себе в дом менее знатных немцев из окрестных мыз и города Вильянди, чтобы ее дети подружились с их детьми. «Антверки»17, правда, иногда заглядывали к зажиточной хозяйке, угощались у нее и получали подарки, но продолжали смотреть свысока на «свободных крестьян» и никогда не приглашали их к себе в гости. Прийду и Май это давно поняли и сами никого из «антверков» к себе не звали. У Май было немало поклонников, но молодые господа из немцев заигрывали с ней только ради ее красивого личика, а крестьянские парни пресмыкались перед ней, как червяки, прельщенные тем, что она богата и числится свободной. Один только кузнец Виллу любил ее как равного себе человека и как красивую, умную девушку. Понимала это Май или нет — неизвестно; известно только, что когда кузнец приходил в гости в усадьбу Ристи, Май становилась, по мнению матери, слишком оживленной, а иногда и шаловливой… Прийду считал кузнеца самым приятным человеком из всех известных ему в этом мире; юноша целыми днями валялся в кузнице на скамье и глядел с почтительным удивлением, как спорится работа в руках у кузнеца; иной раз даже у Прийду появлялось желание взяться за работу, которую он вообще ненавидел и презирал, как ядовитое снадобье. У кузнеца же, как сказано, полмира состояло в друзьях, но ни к кому он не устремлялся таким быстрым шагом, как в усадьбу Ристи.
Когда люди счастливы, они не любят говорить о великих делах и разных премудростях. Поэтому и беседа наших друзей была такой пустой, их радость могла серьезному человеку показаться такой ребяческой, что о них подробно и рассказывать не стоит. Болтовня и смех звучали до тех пор, пока хозяйка опять не появилась в комнате. Глаза Крыыт оживленно блестели без всякой видимой к тому причины, язык слегка заплетался. Сперва настроение у нее было довольно хорошее, но сразу же испортилось, как только она глянула на кузнеца и Май: они сидели так близко друг к другу, что и самый худощавый немец-портной между ними не поместился бы.
— Бу-будет вам ржать! — закричала хозяйка. — Стыдно тебе, Мария! Ступай сейчас же, посмотри, как работает ткачиха!
Май послушно встала и вышла в другую комнату.
— Почему вы все время болтаете по эстонски? — продолжала браниться хозяйка. — Хоть бы та польза была от этого Виллу, чтобы он учил моих детей немецкому языку! Вы же все понимаете по-немецки, почему же никогда на этом языке не говорите?
— Мы ведь не немцы, — проворчал Прийду.
— Не немцы! — передразнила Крыыт. — Ишь какой умник выискался! Ты-то много знаешь, кто ты таков! Если бы ты говорил по-немецки, все сразу видели бы, что ты не крепостной.
— В Германии все крепостные — немцы, — заметил кузнец. Жаль, что он так сказал: теперь у Крыыт была причина напасть прямо на него.
Видали вы великого знатока Германии! Гордишься, видно, что бродяжничал по белому свету? Что ты, собственно, возомнил о себе? А? Ты жалкий раб, рабом и останешься. Из милости дали ему поблажку — так он теперь важная персона! Вот тебе! Ты и глаз не смеешь на нас поднять — мы люди свободные!
— Послушай, мать, без тебя мы тут очень приятно проводили время, — сказал Прийду, зевая.
— Молчать! — крикнула мать. — Ты всегда за него заступаешься, а о том не думаешь, что он твой злой дух. Если бы не он, ты бы давно подружился со всеми благородными молодыми господами, а Мария стала бы невестой знатного антверка. Что он тут высматривает? Что тебе от нас нужно, кузнец? Неужели ты действительно такой болван, что надеешься заполучить себе Марию?
— Я действительно такой болван, — смиренно ответил кузнец.
— Ну, так и оставайся болваном! — взвизгнула Крыыт. — Ты, бродяга, осмеливаешься издеваться над немцем-портным? Да знаешь ли ты, что это значит: немец-портной? Стоит ему только на тебя пожаловаться — и тебя заставят таскать раскаленное железо, а потом вздернут на виселицу. Ты должен на коленях просить у него прощения, что разгневал его.
— Если бы он этого потребовал, я, может, и попросил бы, — улыбнулся кузнец.
— Но он задал тягу, — добавил Прийду.
Крыыт была так обозлена, что на несколько минут онемел даже ее острый язык. Но так как женщина, рассвирепев, обязательно должна что-нибудь делать, то Крыыт схватила стоявшую в углу метлу, шагнула к кузнецу, пытаясь одним взглядом испепелить его заживо, и как только язык у нее снова задвигался, завопила истошным голосом:
— Проваливай отсюда, и чтоб ноги твоей здесь больше не было!
— Лучше не задирай мужчину, — сердито сказал кузнец и так резко оттолкнул метлу, угрожавшую его носу, что и метла и разъяренная хозяйка описали в воздухе круг. Затем кузнец надел шляпу и вышел, не сказав ни слова. Прийду хотел бежать за ним, но мать не пустила. Вскоре со двора донесся скрип ворот, а из горницы тихое всхлипывание…
Наступали сумерки. Кузнец Виллу шагал по знакомой тропинке к своему дому. Его ноги уже не были подобны крыльям, а двигались тяжело и лениво. Он хотя и смотрел перед собой в землю, но уже не искал крошечных следов и не улыбался, когда один из них вдруг попадался ему на глаза.
Прошагав так минут десять, он услыхал за спиной звук быстрых, легких шагов, обернулся и увидел, что его догоняет Май.
— Виллу! — воскликнула девушка слабым голосом и замедлила шаг.
