Юрий Герман - Рассказы о Дзержинском
У этого мужика, по фамилии Русских, Дзержинский узнал, что общество ждет возвращения земского начальника и волнуется потому, что пропило земские деньги, Власыча же и Дзержинского приняли за земского начальника, ожидаемого с часу на час. Старик, на которого накричал Дзержинский, главный виновник пропоя денег: он первый подал мысль о том, что можно как следует гульнуть на эти деньги.
Посоветовались в сенях и решили в деревне не ночевать. Мало ли что...
В конце сентября старик Руда получил у себя в Качуге посылку из-за границы. В посылке был очень хороший чай, сахар-песок и сахар-рафинад, банка кофе и много кислого монпансье.
Вскрывать посылку собрались все старики.
На самом дне ящика обнаружили маленькую записочку. В записочке было написано: "На добрую память от купцов, торгующих мамонтовой костью".
- Удрали-таки! - закричал старик Руда. - Это надо себе представить, удрали! Вот молодцы!
Старикам было о чем поговорить в этот вечер.
НЕСКОЛЬКО СЛОВ О НОВОМИНСКЕ
Из сообщения варшавского губернатора в министерство внутренних дел:
"Согласно сообщению варшавского обер-полицмейстера, что 17
текущего июля из г.Варшавы прибудут с поездом на станцию
Дембе-Вельке Варшавско-Брестской железной дороги члены преступного
сообщества под названием "Социал-демократы царства Польского и
Литвы" в количестве до 70 человек для устройства в лесу имения
Островец, Новоминского уезда сходки с социалистическими целями,
новоминский уездный начальник, взяв с собой эскадрон 38-го
драгунского Владимирского полка, отправился того же числа в 5
часов пополудни в указанную местность, где действительно обнаружил
собрание неизвестных лиц, состоящее из мужчин и женщин, которые,
заметив внезапное появление уездного начальника с воинскою
командою, стали разбегаться во все стороны, причем было задержано
34 мужчины и б женщин, оказавшихся жителями города Варшавы, а
возле места сборища на земле найдены прокламации революционного
содержания, разные письма, записные книжки и револьвер. Упомянутые
обвиняемые подвергнуты предварительному задержанию на основании
21-й статьи правил положения усиленной охраны".
Поздней ночью арестованных в лесу пригнали к воротам новоминской тюрьмы и, после некоторого замешательства, приказали:
- Можно курить и отдыхать.
В ответ раздались возмущенные голоса. Лил проливной дождь, люди устали после тридцатипятиверстного пешего похода, была уже поздняя ночь - и вот извольте: можно курить и отдыхать.
- Не хотим курить и отдыхать! - кричали люди.
- Открывайте ворота!
- Чего тут делать под дождем, веди в тюрьму!
- Раз арестовали, - значит, должна быть тюрьма, а не то мы по домам пойдем.
- В самом деле, товарищи, пойдем по домам!
Некоторые из арестованных сердились, некоторые шутили и смеялись. Предложение о том, чтобы разойтись по домам, всем очень понравилось, даже солдатам-драгунам. Высокий драгун, дремавший дотоле на рыжей кобыле возле Дзержинского, нагнулся к нему из седла и сказал:
- Слышь ты, свобода! Давай уходи, ночь темная, вас покуда не считали. Посчитают, тогда хуже уходить. Бери ноги в руки.
Дзержинский промолчал. Лошадь словно вздохнула и сунулась бархатными губами в затылок Дзержинскому. Он дал ей кусок хлеба, купленного по дороге.
- Балованная, чертяка, - сказал драгун, - набаловалась у меня. Все кушает. Щи останутся - щи кушает, каша - кашу кушает. Свинья прямо, а не кобыла.
Дождь пошел сильнее. Слева во тьме шуршали под дождем темные купы деревьев, наверное, тот самый лес, о котором давеча говорил драгун. У ворот тюрьмы уездный начальник, в плаще-дождевике с поднятым капюшоном, кричал на смотрителя и грозился его упечь, и было слышно, как старик смотритель кашлял и отвечал: "Виноват, ваше благородие, виноват!"
- Нету для вас местов! - сказал драгун Дзержинскому. - Бери уходи. Я-то стрелять не буду, хотишь забожусь?
- Не хочу! - сказал Дзержинский.
- Чудак ты, свобода, - сердясь заговорил солдат и совсем низко наклонился с седла. - Тут же до лесу полверсты не будет. Бежи. А я и глядеть не стану. Нужно очень. Кобыла моя спит, и я сам спать буду. Перекрестись да и бежи.
- Нельзя мне сейчас бежать, - сказал Дзержинский.
- Чего нельзя?
- Не хочу.
- С моих рук не хотишь или с чего?
По голосу драгуна было понятно, что он и обижен и рассержен. Дзержинский негромко спросил у него, как его фамилия. Солдат ответил, что фамилия ему Перебийнос.
- Старослужащий?
- По четвертому году.
- Ну вот, Перебийнос, - совсем тихо заговорил Дзержинский. - Представь себе, что ты с двумя-тремя новобранцами, с совсем молодыми солдатами, попал в бой. И вот вас окружили, но так, что ты можешь убежать, а они - нет. Убежал бы?
- Спаси боже, - со страхом в голосе произнес солдат. - Спаси и помилуй. Разве ж можно старому солдату убежать от молодых!
- Вот видишь, - сказал Дзержинский. - А ты говоришь, чтобы я убежал. Нет, служба, я старослужащий, и мне молодых бросать нет расчету! Давай лучше свернем табачку.
Феликс Эдмундович вынул из кармана кисет, оторвал себе и солдату по куску курительной бумаги и насыпал табаку.
- Киевский, - затягиваясь, произнес драгун. - Хороший табачишко.
Огонек самокрутки порою освещал его лицо, мокрое от дождя, крепкие челюсти и светлые подстриженные усы.
Молча покурили, потом драгун тронул кобылку шпорами и отъехал во тьму.
Через полчаса арестованных повели прочь от тюрьмы. Ни шуток, ни смеха больше не было слышно. Усталые люди шли, точно спали на ходу.
Это был удивительный случай: за недостатком мест в тюрьме арестованных разместили в трех халупах на Варшавской улице. Халупы были назначены на снос, но что из того? Здесь не было ни решеток на окнах, ни волчков в дверях, ни нар у стен, ни проклятого тюремного запаха, и это мигом подняло у всех настроение. Что из того, что здесь были такие клопы, которые жалили, как кобры? Что из того, что протекали крыши и на полу стояли лужи? Что из того, что в этих трех халупах спасались от дождя и непогоды летучие мыши со всего царства Польского? Подумаешь! Зато здесь можно было отворить все окна, можно было погулять в густом, поросшем бузиной и крапивой саду, можно зазвать во двор прохожего щенка и вдоволь подурачиться и побегать с ним...
А главное - тут не было ни жандармов, ни полицейских, ни солдат специальной конвойной службы. В охране стояли драгуны, а уж какие из драгун тюремщики, когда им стыдно арестованных веселых людей и стыдно не только арестованных, но и местных новоминских жителей. Хорошее дело! Еще вчера шел драгун по главной улице городка, бренчал шпорами, крутил ус и так поглядывал драгунскими своими глазами, что и бледнели и краснели местные красавицы, а сегодня этот самый драгун, точно он и не герой, а какая-нибудь полицейская крыса, фараон с селедкой, отставной козы барабанщик, ходит под окнами гнилой халупы и стережет. Да и было бы кого стеречь!
Ходит драгун под окнами, путаются шпоры в крапиве, и не поднимает глаз. Стыдно. Полдень, улица полна народом, люди шепчутся, толпятся перед халупами, потом смелеют, слово за слово переговариваются с арестованными, вот кто-то ради шутки швырнул в окно пучок редиски, зеленого луку, и пошла писать губерния - ни проехать ни пройти!
Как же должен вести себя драгун? Закричать, как кричат фараоны: осади назад, куда прешь! Нет уж, пропадай оно пропадом, фараоново племя! Драгун на такой позор не пойдет, лучше отсидеться себе тихонько за кустом бузины у сараюшки, - авось не убегут, а если и убегут, не велика беда - на гауптвахте куда приятнее, чем принимать этот позор...
Никогда, ни позже, ни раньше, не приходилось Дзержинскому сидеть в таких дачных условиях, как в Новоминске. И погода стояла на редкость хорошая, и молодежь была какая-то бешено веселая, точно и не в тюрьме, и старики какие-то легкомысленные. Никто не думал о том, что рано или поздно придется перейти в настоящую тюрьму, целыми днями гуляли по саду, пели вечерами песни, рассказывали смешные истории. В первый же день Дзержинский собрал общее собрание в саду у кривой груши и на собрании предложил собрать все деньги вместе, чтобы все могли одинаково питаться. Деньги сгрузили в студенческую фуражку и выбрали сначала казначея, потом эконома. Обеды арестованным приносили из кухмистерской...
На этом же собрании Дзержинский сказал, что, пока суд да дело, он думает открыть специальные тюремные курсы для той молодежи, которая еще не нюхала пороху и которой неизвестно еще, что предстоит в жизни. Пусть молодежь учится тюремным наукам.
И он, улыбаясь своей милой, немного грустной улыбкой, рассказал, о какой науке идет речь. Курсы открылись в этот же день после обеда.
