Валентин Рыбин - Огненная арена
Кац сел за редакторский стол, положил перед собой лист бумаги и начал беседу. Редактор же, извинившись, покинул кабинет.
К полудню, когда в редакцию зашел Иван Нестеров, перед ним предстала весьма впечатляющая сцена. Двое кавказцев сидели за столом в редакторском кабинете и пили чай, третий похлопывал по плечу Зиновия Каца, а сам редактор ходил взад-вперед по кабинету и вслух читал только что составленную петицию.
«29 апреля приказчики местных магазинов вручили своим хозяевам следующую петицию, ответа на которую они будут ждать до среды, 4 мая… Мы, приказчики в асхабадских магазинах, собравшись на общее собрание и подвергнув всестороннему обсуждению наше теперешнее положение, единогласно постановили: обратиться к хозяевам своим с настоящей петицией, заключающей в себе нижеследующие требования:
рабочие часы для приказчиков, независимо от их возраста, рода службы и занятия, устанавливаются в трех видах. В ноябре, декабре, январе и феврале месяцах — от 8 часов утра до семи часов вечера, на обед один час;
в марте, апреле, сентябре и октябре месяцах — от 8 часов утра до 8 часов вечера, на обед 1 час;
в мае, июне, июле и августе месяцах — от 8 часов утра до 8 часов вечера, на обед 2 часа».
Нестеров все это время стоял в приемной около двери и, наконец, видя, что его не замечают, заговорил:
— Это что же, 2 часа на обед из-за жары, что ли?
— А как же, дорогой! — тотчас вскочил на ноги приказчик, пивший чай.
— Вот вже и Иван Николаевич к нам пожаловал, — тут же констатировал Любимский, протягивая ему руку. — Как вам нравится этот сюрприз? Приказчики сочинили протест своим хозяевам!
— Я слышал только начало, — сказал Нестеров. — По-моему весьма убедительно… Позвольте взглянуть?
Он взял два исписанных листа бумаги, бегло посмотрел и заметил:
— Многовато текста. Боюсь, ваши хозяева не дочитают до конца. Я думаю, Соломон, надо требования изложить четче и короче и напечатать в газете крупным шрифтом.
— Что вы сказали? — испугался Любимский. — Вы вже считаете, что такую ужасную речь можно печатать в нашей газете? И вы думаете, ваш Соломон после этого подпишет хотя бы еще один номер?
— Господин редактор, — возразил ему Нестеров, — я ничего особенного не нахожу в этой петиции. Обыкновенные экономические требования. Требования на нормальный рабочий день, на Месячный отпуск, — что тут такого?
— Душа любезни, мы давно ему говорим — напечатай. Каждый приказчик тогда купит одну газету и положит на стол своему хозяину! — обрадованно поддержал Нестерова армянин в архалуке.
Редактор задумался. И тут кавказцы принялись его уговаривать с такой убежденностью, с таким азартом, что он не устоял:
— Зиновий, — сказал он устало, — неси вже в набор, поставим в первомайский номер.
Вскоре кавказцы, рассыпая благодарности Любим-скому, удалились, и Нестеров окончательно успокоил редактора:
— Соломон, не стоит нервничать. Завтра маевка. Завтра выйдут на улицу и отправятся на пикники тысячи асхабадцев. И каждый будет говорить о своих правах. Что эта петиция в сравнении с грозным голосом масс?
— Вы вже плохо знаете газету, Иван Николаевич. — покачал головой Любимский. — Грозные голоса масс улетят в пространство, но печатное слово будет все время мозолить глаза Пересвет-Солтану. Попомните мои слова.
— Соломон, волков бояться, сам знаешь, — лучше в лес не ходить. А я думаю так: поскольку вы редактор-либерал и поддерживаете народное движение, вы обязаны рисковать.
— Да я вже давно живу, как народный вождь, — улыбнулся Любимский. — Но все-таки вы, Иван Николаевич, почаще заходите ко мне, без вас страшновато…
На этом они расстались.
Любимский, проводив Нестерова, вернулся К себе, вздыхая, схватился за голову:
— Ах, Галя, Галя! Вы не представляете, что вже будет Первого мая, когда эти лавочники купят нашу газету! Они вже будут ходить с ней по улицам и трясти над головой. Они вже не будут читать ее, закрывшись на крючок. Это вже отчаянная публика, персы и армяне!
Галия слушала редактора рассеянно. Пылкие его фразы не трогали ее совершенно. Она смотрела на него, улыбалась, но думала о своем: в четыре на Новой, возле армянского кабачка, ее будет ждать Аман. Сердце у нее ныло от нежелания идти к нему, от предчувствия неотвратимой беды.
Однако в половине четвертого Галия вышла и отправилась к месту свидания. Шла словно на эшафот, Ей казалось, кто-то за ней идет следом, следит за каждым шагом. Она оборачивалась пугливо, но никого сзади не было.
Аман, как они и условились, вышел ей навстречу из переулка и тихонько сказал:
— Иди за мной…
Отстав от него шагов на пятьдесят, она шла и разглядывала небольшие, крытые жестью дома, стоящие по обеим сторонам проезжей дороги. Затем Аман свернул в другой, более узкий, переулок и постучался в калитку. Тотчас, словно его поджидали, из-за калитки выглянула русская сутулая старуха в черном платке, и снова скрылась во дворе.
— Заходи, Галия-ханум, — прерывистым голосом по» торопил ее Аман. — Как тебе нравится это местечка!
Галия не отозвалась, лишь нахмурилась. Ей казалось, что Аман продолжает и продолжает свои насилия и конца им не будет.
Она послушно поднялась на деревянное крыльцо и вошла за Аманом в комнату. Старуха с любопытством осмотрела красивую татарочку и удовлетворенно произнесла:
— Ну, стало быть, так, ханум… Зовут меня Камелия Эдуардовна. Я — из разорившихся дворян. Испытываю некоторые недостатки, но что касается этикета и нравственности — будьте спокойны. Я глуха и нема, как рыба. Вот здесь, на кухне, стоит керосинка. Вы можете на ней кипятить воду.
— Спасибо, — пролепетала Галия.
— Ну так, доброго вам здоровьица. Если что потребуется — я к вашим услугам.
Как только хозяйка вышла, Аман притянул к себе Галиго и заглянул ей в глаза:
— Боишься или ненавистен я тебе? Только говори правду.
Галия опустила голову. По щекам ее потекли слезы.
— Ну, чего ты молчишь?
— Ничего, ничего… Все пройдет, — пролепетала она и направилась к постели…
* * *Первого мая, едва занялся рассвет, городовые Асхабада принялись собирать с тротуаров и срывать с рекламных тумб воззвание, посвященное первомайскому празднику. Но прокламаций было много. Листовки валялись во дворах учреждений и жилых домов, на площадях, в коридорах обеих гимназий, в управлении Среднеазиатской железной дороги — всюду, где с утра могли появиться горожане. Люди поднимали их с полу, останавливались у тумб и читали. Одни принимали воззвание с восхищением, другие со страхом, третьи ругали социал-демократов и посмеивались: «Надо же, размахнулись!» Были разбросаны прокламации и на базарах. Здесь, как потом рассказали Нестерову свои люди, с «крамольными» листками торгаши обошлись по-своему. Придя на базар с мешками и увидев разбросанную бумагу, торговцы нюхательным табаком, семечками и фисташками накинулись на белые лоснящиеся листки и тотчас прибрали их к своим рукам: делали из них кулечки. Но как бы то ни было, а люди знакомились с воззванием и повторяли про себя пугающие, но зовущие строки: «Помните, товарищи, что мы ничего на теряем в этой борьбе, кроме своих цепей, а завоюем мы целый мир!» Волна праздничного оживления всколыхнула печатников, приказчиков магазинов, чья петиция была напечатана в газете «Асхабад», ремесленников многочисленных торговых товариществ и даже аптекарей. Рабочие депо отправились на маёвку, к речке Ас-хабадке…
Организаторы маевки — Нестеров и Вахнин прикатили туда на фаэтоне еще до рассвета. Выбрали удобное местечко для митинга на берегу. Вокруг благодать? с юга — синие громады Копетдагских гор и просторная равнина, изрезанная селевыми потоками, с севера — город. Между речкой Асхабадкой и городской окраиной не меньше версты и все подходы как на ладони. Справа, если смотреть на город, со стороны гор — в полуверсте дорога. По ней беспрестанно из Персии и обратно движутся арбы, шествуют караваны верблюдов, едут небольшими группами конники. С дороги самый удобный подход к месту маевки.
Нестеров и Вахнин бросили в ложбинке легкое одеяльце, застелили его газетами, вынули из сумок всяческую снедь и несколько шкаликов водки: попробуй докажи, что явились на революционный митинг! В случае появления полиции или казаков прокламации можно бросить в речку, а за шкалики никто судить не станет. Для большей убедительности Вячеслав Вахнин даже туфли снял и рубашку распоясал.
— Слушай, Иван… В прошлый раз хотел еще сказать… Тебе не кажется, что зря мы «травим гусей»? — сказал он нерешительно.
— То есть? — не понял Нестеров.
— Мне непонятно, для чего мы афишируем организацию? Под каждой листовкой подпись РСДРП, а теперь еще и печать. Но самое несуразное, что всё время грозим: «В наших руках типография, ищейкам никогда не найти ее», и так далее. Вот увидишь, Пересвет-Солтан всех своих собак на поиски бросит.
