Александр Грязев - Архивные записки
Генерал Маргелов сел в свой «виллис» и в сопровождении нескольких офицеров и переводчика поехал в расположение вражеского корпуса. Прибыв к штабу противника, он приказал сопровождавшему его командиру артиллерийской батареи 76-ти миллиметровых пушек: «Установить орудия прямой наводкой на штаб полка и через десять минут, если я не выйду, открыть огонь по штабу». А находившимся тут же эсэсовцам приказал провести его к их командирам, которым и предъявил ультиматум о безоговорочной капитуляции с сохранением жизни и наград. Эсэсовские комдивы вынуждены были согласиться на капитуляцию, оговорив, что «сдаются только такому храброму и боевому генералу, которого они знали еще по боя под Сталинградом». Эта ночь, по словам Маргелова «была последней в этой проклятой войне».
Утром следующего дня генерал Маргелов принимал капитуляцию эсэсовских дивизий. Как пишет в своей книге об отце его сын Александр Васильевич, «всего было взято… более 32 тысяч военнопленных, в том числе: 2 генерала „СС“, 806 офицеров, 31.258 солдат и унтер-офицеров. Трофеи: автомобилей грузовых — 5.874 шт., легковых — 493 шт., танков и САУ — 77 шт., минометов 6-ти ствольных — 46 шт., пушек — 120 шт., 16 паравозов, 397 вагонов, большое количество стрелкового оружия».
После же процедуры капитуляции генерал Маргелов, как истинно русский человек и воин, для которого поверженный противник достоин жалости, «отметил» с немецкими генералами это событие, а заодно и окончание войны за походным столом. Те напились до полусмерти и уснули под столом. Может быть именно поэтому генерал Маргелов и не получил обещанную ему вторую Звезду Героя.
Но главное в том, что мы теперь знаем: последнюю точку в Великой Отечественной войне 12 мая 1945 года поставил «бескровным пленением» танкового корпуса «СС» русский полководец генерал Василий Маргелов.
Так что, перефразируя слова известного со школьных лет лермонтовского стиха, генерал Маргелов был «слуга Отечеству, отец солдатам». Именно при воспоминании о нём возникают перед глазами образы Суворова, Кутузова, Багратиона, Скобелева и других русских полководцев.
Таким я его и запомнил, а больше, естественно, никогда не встречал. Но знал, что он продолжал ещё долго служить в нашей Армии.
Летом 1986 года в Вологду на праздник 25-летия Вологодской писательской организации приезжал маршал авиации И. И. Пстыго. Мне приходилось с ним общаться, и в одном из разговоров я спросил Ивана Ивановича о генерале Маргелове. Маршал ответил мне, что знает его хорошо, так как вместе с ним служит то ли в Главной военной инспекции Министерства обороны, то ли в военных советниках.
Эх, если бы такие генералы, как Маргелов, да были в нынешнее время! Не страдала бы наша Русь-матушка. А сейчас, кажется, что за неё и постоять некому. Дай-то Бог, если я ошибаюсь.
Прошло больше сорока лет с тех трудных и счастливых дней моей срочной службы в наших воздушно-десантных войсках, но я и сейчас, вспоминая о них, с гордостью говорю: «Я служил при Маргелове».
* * *…Перечитывая недавно стихи Николая Рубцова, удивительное я сделал для себя открытие: чем дальше мы уходим от времени, в котором жил поэт, тем ближе нам его поэзия, да и он сам…
С Николаем Михайловичем Рубцовым, говоря его же стихотворной строчкой, я был «не больше чем знаком». Но две встречи с ним, которые подарила мне судьба, остались в памяти, хотя с тех майских дней 1969-го года прошло уже более тридцати лет.
Той весной я приехал в Москву на очередную сессию в историко-архивный институт, где учился заочно и в один из дней случайно встретил череповецких ребят — Эмиля Смирнова и Мишу Ганичева, с которыми был немного знаком по городскому литературному объединению. Оказалось, что они тоже приехали на заочную сессию в Литературный институт. Прощаясь, ребята пригласили меня навестить их в институтском общежитии.
И вот, выбрав один из дней между экзаменами, я приехал к ним на улицу Добролюбова. Помню, что весь день мы провели в разговорах, а ближе к вечеру пошли в соседнюю столовую попить пивка.
В столовском зале Эмиль с Мишей сразу увидели знакомую компанию своих ребят-студентов, сидевших за столиком у самого окна, о чем-то спорящих и тоже пьющих пиво.
— Там Коля Рубцов, — сказал Миша. — Пойдем к ним.
Мы подошли к ребятам и прервали на время их громкий разговор. Миша Ганичев представил меня Рубцову как земляка из Череповца и мы познакомились. Николай подвинулся и пригласил присесть рядом. Слева от него сидел, как мне запомнилось, поэт Володя Липатов и по всему было видно, единомышленник Рубцова.
Напротив их пили пиво два или три студента-заочника и, как оказалось, противники Никола в сегодняшнем литературном споре, который тотчас же возобновился. Мне запомнился и почему-то не по имени, а по фамилии только один из них — Шевченко. Он яростнее всех, как мне показалось, нападал на Рубцова из-за каких-то стихов.
Книги Николая Рубцова у меня дома были, стихи его я читал, но наизусть, естественно, не знал ни одного и поэтому все время думал, что Николай может спросить меня о своих стихах, но он лишь вяло отбивался от слов и суждений споривших с ним однокашников. Горячился только его товарищ Володя Липатов, а потом и Миша Ганичев с Эмилем стали помогать ему в этом споре.
Рубцов же больше молчал, наклонив голову, и выглядел каким-то совершенно беззащитным человеком. Мне стало даже его жаль и я, впервые оказавшись в кругу поэтов, чувствовал себя из-за этого как-то неуютно. В то время я был далек от поэзии, судить о стихах не мог, но видел, что Рубцов был прав в этой словесной перепалке.
Но как пиво в наших кружках, закончился скоро и разговор. Мы вышли из столовой и на улице попрощались с Николаем…
Ночевал я в общежитии Литинститута. В тот вечер, помнится, было еще много разговоров и мы легли спать поздно ночью. Утром же пошли в ту самую столовую завтракать.
Вчерашняя компания поэтов, но без Рубцова, уже сидела там за одним из столов в глубине зала. Они все так же шумно спорили, как и вчера. Но мы подходить к ним не стали, а выбрали столик недалеко от дверей.
Миша Ганичев первым увидел входившего в столовую Рубцова и громко сказал нам:
— А вот и Коля пришел!
Я обернулся. Николай Рубцов стоял в дверях и оглядывал зал. Заметно, что он был не такой грустный как вчера и одет по-другому: выглаженный темный костюм, белая рубашка и темный узкий галстук. Так одеваются только по торжественным дням.
Николай подошел к нашему столу и поздоровался с каждым из нас. Мы, конечно же, пригласили его за стол, но Коля отрицательно замотал головой и, наклонившись к нам, сказал:
— Нет, земляки, извините, не могу. Вон, видите, там за столом сидят вчерашние ребята?
Мы закивали головами.
— Так вот, — продолжил Рубцов и резко при этом махнул рукой. — Я сейчас пойду туда и покажу им, что такое настоящий русский поэт!
И Коля решительно направился к шумному столу поэтов.
Больше я его никогда не видел… Только на фотографиях. На одной из них он снят вместе со всеми своими однокурсниками в день окончания Литературного института. Николай Рубцов стоит вторым справа в том самом торжественном костюме. Эта фотография и напомнила мне мою встречу с ним в теплые майские дни шестьдесят девятого года теперь уже прошлого века.
г. Вологда, январь 2002 г.Слава тебе, Русь!
Дон-река несет свои воды в Азовское море, Днепр в Черное, Волга питает Каспий, а Западная Двина течет в Балтику. Но все эти реки берут начало на российской земле, в самом сердце Руси. Все они питаются от ее светлых родников.
* * *Не надо кричать о любви к России и ко всему русскому. Во всяком таком крике есть что-то фальшивое, ряженое. Русь, Россию надо просто любить. Как любят родную мать, но никогда громко не говорят об этом.
* * *Есть, существует и действует украинский национальный театр, есть грузинский, узбекский, удмуртский, кумыкский, эстонский и многие другие. А куда делся наш русский национальный театр? Есть ли сейчас в России современная русская национальная опера, балет, драматургия, телевидение? Существует ли вообще сейчас русское национальное искусство?
* * *Каких только драм и трагедий не пришлось перенести России за долгие века своей истории. Тем более удивительна одна черта русского характера: смеяться над самим собой при любых жизненных обстоятельствах и в любой темноте видеть свет впереди, как усталый путник в ночной тьме видит свет в окошке и идет на этот огонек.
* * *Как часто бывает коротка человеческая память. Даже на былые трагедии с высоты прожитых лет люди глядят без особого волнения. Конечно, это касается поколений, идущих за теми, кто пережил, например, войну, голод, разруху.
