Сергей Кравченко - Кривая империя. Книга 4
Историк осудил дилетантизм такого подхода, примитивизм мировоззрения, отметил бесполезность траты народных денег на мое образование. Пусть даже техническое.
Писец выждал, когда Историк убудет восвояси, и вежливо спросил, а знаю ли я сам, кто виноват? Или, хотя бы, что делать?
— Мы сами и виноваты, брат. — ответил я. — И делать нам нужно было самих себя. Не врать, не воровать, не сквалыжничать, не предавать, не ублюдствовать во всенародном масштабе. Герцены нам нужны были тыщу лет назад. А сейчас от них одно только пустое самоистязание...
Так или иначе, вопль новых властителей душ наших перекрыл православную колокольную канонаду. Царская дворня занервничала, понесла проекты отмены рабства. Все это страшное дело обсуждалось в глубокой тайне. Потом с 1857 года к раздумьям подключились губернские мыслители. Дворянские собрания фантазировали весь 1858 год, слухи о манне небесной будоражили обывателей, «луч света в темном царстве» производил решительную сексуальную ... извините, — социальную Революцию. Мужающий глаз народный теперь взирал на эту особу совсем с другими намерениями, чем намедни. Теперь он ее хотел алчно.
Соответственно и число изнасилований старой государственной системы множилось. За дискуссионный год русский мужик более полтыщи раз рвал на груди рубаху. В сотне случаев охлаждать его пришлось предупредительной, а то и окончательной стрельбой.
Закон назрел. Назначили редакционную комиссию. Стали оттачивать формулировки, чтобы никто не выглядел виноватым, а наоборот, все друг друга возлюбили на законных основаниях. 1859 год прошел в приятной литературной работе. Но осенью, когда комиссия уж собралась было представить проект государю, ее чуть не смыла волна провинциальных прожектеров. Оказывается, кисы воробьяниновы в своих дворянских собраниях тоже строчили самозабвенно. Теперь каждый норовил поднести плоды своего усердия пред светлы очи. Александр шуганул писак из столицы, поэтому волнения усилились еще.
Через год, в январе 1861 года «Положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости» наконец попало в Госсовет, прошло все положенные чтения, преодолело придирки, поправки, и было утверждено царем 19 февраля. Итак, полумертвый наш народ стал свободен, как Мартин Лютер Кинг. «Наконец свободен»... Нет, не так: «На конец свободен»...
До конца же года сочиняли инструктивные документы, рассылали рескрипты по губерниям, то есть готовились внедрять новую, свободную жизнь в тело наивной крепостной страны. Дело продвигалось ни шатко, ни валко, так что мы с полным правом можем считать 1861 год последним годом крестьянского рабства на Руси. А без него, со следующего 1862 года уж и началась настоящая Гибель Империи.
Борцы за права чернокожего населения подумали, что могут и вовсе одолеть. Естественно, стали они писать вдесятеро больше и гуще. Разноголосица стояла несусветная. Толку от нее было мало. Поэтому евреи наши, например, в писаниях этих не преуспевали. Они решили идти другим путем. Чтобы покороче, побыстрее, и с шампанским выхлопом.
Европа всегда служила примером неожиданных манер. Там как раз развернулась волна анархизма. Было очень заманчиво покончить не с данной конкретной властью — гнилой и порочной. А с властью вообще. В мировом масштабе.
Раньше в Европе равальяки-растиньяки резали своих королей из-под полы. Теперь пробиться сквозь толпу мушкетеров стало трудно, и пришлось стрелять. Но и стрельба без оптики, разрывных пуль, автоматического взвода удавалась редко. С досады хотелось прямо рвать угнетателей на части, с каретами, охраной, лошадьми и прохожими.
Альфред Нобель уже рассуждал о формуле твердого взрывчатого вещества — динамита, но нашим ребятам бомбометателям дожидаться его открытия было некогда. Стали работать подручными средствами. Вот как устроена бомба анархическая обыкновенная, исправно служившая социальному прогрессу несколько десятков лет. Здесь этот рецепт публикуется без опаски, ибо сейчас его ингредиенты по убойной силе существенно уступают продуктам питания, имеющимся в открытой продаже.
Сначала в тайной химической лаборатории прикормленный студент-троечник варит нам гремучий студень — пироксилин. Эта такая дрянь на основе нитроглицерина и желатина. Нитроглицерин — текучая жидкость — взрывается, когда пожелает. Жертвы среди химиков намного превосходят потери врага. А если нитроглицерин замесить на желатине и превратить в холодец, то его даже ножом можно резать и вилкой накладывать в соответствующую посуду. Европейские химики делали пироксилин превосходного качества — однородный, прозрачный, золотистый, — так бы и ел! Наши питерские и московские второгодники гнали мутную гущу, она взрывалась неохотно, но и стоила дешево.
Студень наталкивается в жестяные банки, типа консервных, и теперь встает проблема, как его подорвать. Обычно используется химический взрыватель, потому что крепостной химик ничего другого придумать, естественно, не может. Имеются разные, довольно сложные системы. Например, подбираются два вещества, которые при соединении воспламеняются и нагревают пистон с гремучей ртутью от ружейного патрона. Происходит микровзрыв, «холодец» детонирует, получается большой «бух».
Теперь нужно изготовить такое устройство, чтобы две запальные субстанции сливались в экстазе под ногами или под каретой самовластительного злодея, а не в руках добролюбца. Из стеклянной трубки над спиртовкой вытягиваем длинную тонкостенную сосульку, в нее запаиваем первую безобидную жидкость — серную кислоту. Один конец сосульки жестко крепится внутри оболочки бомбы. На второй прикрепляется свинцовый грузик. Для супер-надежности две трубки монтируются крест на крест — чтобы срабатывало при ударном усилии по любой оси координат. Все это окружается вторым запальным компонентом — смесью сахара и бертолетовой соли, снабжается дозой гремучей ртути и обкладывается собственно пироксилином. По крайней мере, так описывает роковое устройство один из наших Историков, — знатный бомбист-теоретик Борис Савинков.
Итак, банка закрыта, бомба завернута в подарочную бумагу, украшена лентой, дополнена открыткой с пупсиками: «Саше от Бори». Данайский дар готов к употреблению. Продукт это скоропортящийся, хранению не подлежит, — может рвануть, не поймешь от чего. Снаряжай бомбу непосредственно перед использованием. Если останешься жив при зарядке, аккуратно, без толчков неси ее к месту подвига...
И вот ты долго ждешь царскую карету на морозе. Дрожать нельзя ни от страха, ни от холода, — может рвануть! Наконец появляется ненавистный экипаж. Ты мягкими, кошачьими прыжками бросаешься наперерез. Плавно замахиваешься своим «тортом» и мечешь его под лошадь, — чтобы рвануло под каретой. По идее, при ударе о мостовую инерция свинцового грузика ломает сосульку в недрах бомбы. Бинарная смесь вспыхивает, гремучая ртуть стреляет елочной хлопушкой, студень детонирует и взрывается. Два-три его килограмма производят разрушения, как 100-200 граммов нынешнего ТНТ с армейского склада. Мерседес-600 со средненькой броней только тряхнет и поцарапает, а деревянное чудо на резных колесах разносит в щепки! Цель достигнута! Le Roi est mort!
Но чу!..
— Vive le Roi! — Это неблагодарные народные массы уже славят нового самодержца. Ты пока еще контужен, поэтому до тебя легко доходит, что ты не сверг царя! Ты его обновил! Развеять эту нелепицу чтением Бакунина ты не успеваешь, ибо тебе, контуженному, зачитывают совсем уж бредовую бумагу. Дескать, ты не герой, а злодей, и следует тебя повесить. И что самое странное, действительно вешают!
Первой ласточкой на виселицу новой, пореформенной России вспорхнул московский студент Дима Каракозов. Совершенно неудачно пытался он застрелить царя-освободителя 4 апреля 1866 года.
Власть злобно ощетинилась, взялась за плеть, крестьянские волнения съежились на 10 лет!
Теоретики народной, холщовой революции презрительно надулись на следующее десятилетие. Оно прошло для них в хаотичном брожении. Царская власть своей, бархатной революции тоже не производила. Следует лишь отметить, что в 1874 году был отменен рекрутский набор и разработана система поголовной воинской повинности на короткий срок. Так мгновенно наши военные отреагировали на прусский феномен. В 1870 году Пруссия из ничего мобилизовала крупную и резкую армию и буквально разорвала Францию.
Да! И еще, синхронно с парижским позором, родился наш дорогой Ильич! Обозрев военную реформу с рубежа веков, он отметил, что «всеобщей» воинской повинности у нас не вышло. Титулованные и чиновные блатняки успешно отмазывали своих детишек от армейской тягомотины. Или уж пристраивали в генштаб. Так что разбег армейской реформы, наивно ожидаемой у нас на днях, не такой уж и короткий.
Семидесятые годы пестрят сотнями фамилий вождей и теоретиков, десятками названий их кружков и «союзов». Разномасть и разноголосица, естественно, размывали любую сколько-нибудь определенную мысль. Каждый считал себя пророком. В сумме получались судорожные колебания вокруг нуля. Физический результат имели только террористы. Action directe, — действие без базара — привлекало все больше народу, не склонного к чтению вслух. В январе 1878 года капитанская дочка Вера Засулич ранит из неуклюжего пятиствольного пистолетика питерского градоначальника генерала Трепова. В феврале в Ростове убивают «шпиона» Никонова, одновременно покушаются на зама киевского прокурора Котляревского. В мае там же убивают жандарма барона Гейкинга. 4 августа в Питере Кравчинский кинжалом (!) «поражает» шефа жандармов Мезенцова. В феврале 1879 года в Харькове дама убивает губернатора князя Кропоткина. Повсюду уничтожают полицейских провокаторов, казнят собственных товарищей, поддавшихся на перевербовку.
