Иван Фирсов - Головнин. Дважды плененный
В следующую кампанию русские корабли продолжали нести дозоры у голландского побережья, вдоль бухт у острова Тексель.
Временами английское Адмиралтейство посылало дозоры к берегам Норвегии. Вдоль них иногда кружным путем, рискуя, пробирались голландские купеческие суда с товарами из французских колоний.
Да и голландский флот не проявлял активности, отстаиваясь в бухтах за островом Тексель. К этому у голландцев отсутствовал резон. Голландские купцы принадлежали к числу крупнейших ростовщиков Европы, но французские «республиканские комиссары высасывали из Голландии все жизненные соки, как пиявки, и в то же время источникам ее богатства — колониям и торговле — сильно угрожала британская морская сила» не без помощи русских.
В отсутствие схваток на море Ханыков частенько гостил на званых обедах у английских адмиралов, наезжал временами в Лондон.
Фрегат «Рафаил» заходил то в Ширнесс, то в Диль. Молодого мичмана, свободно изъяснявшегося с английскими офицерами, как-то увидел Ханыков, взял Головнина с собой в Лондон. Столица выглядела заманчиво не только своими увеселительными заведениями. Головнина привлекли музеи, книжные лавки, театр. Публика на улицах выглядела по сравнению с Петербургом раскованнее, лондонцы довольно открыто выражали симпатии к событиям в соседней Франции.
Поскольку в отношениях англичан с голландцами «заштилело», русская эскадра в конце июля распрощалась с британскими берегами.
Как всегда, противные ветры держали корабли у берегов Дании в проливах. Кронштадтский рейд огласился взаимными салютами эскадры и крепости глубокой осенью, как раз в день Покрова. Потрепанные корабли с уставшими экипажами еще втягивались один за другим в Военную гавань, когда из Петербурга курьер доставил морем эстафету: «Государыня императрица скончалась»…
Венценосный цесаревич, нелюбимый сын императрицы, без сомнения с нетерпением поджидал известия о кончине своей матушки. Долго и затаенно ждал, более двадцати лет. При первой вести о ее близкой смерти, словно застоявшаяся лошадь, рванулся к власти.
Екатерина II еще не испустила дух, а гатчинские батальоны заняли все входы и выходы в Зимний дворец.
Не успели царедворцы присягнуть на верность новому императору, а во все концы полетели указы. От двора были удалены все любимцы императрицы, на других пролился «дождь и даже ливень милостей» Павла I.
Первым делом останки своего усопшего отца Петра III захоронил вместе с гробом Екатерины II в Петропавловской крепости. Принялся сразу же за государственные дела, со стороны были виднее прорехи в порядках, заведенных его августейшей матушкой. Старался подражать Петру, себя не жалел, силился во все вникать. Начались реформы в армии. Были благие намерения — пресечь злоупотребления, но все делать по прусскому образцу.
Флот не остался без внимания. Новый император, Президент Адмиралтейств-коллегии, генерал-адмирал заявил во всеуслышание:
«С восшествием нашим на прародительский престол приняли мы флоты в таком ветхом состоянии, что корабли, составляющие оные, большей частью оказались по гнилости своей на службе неспособными». В этом Павел I верно смотрел в корень бедствия флота.
В первом же приказе он объявил о своей приверженности флоту: «Его императорское величество сохраняет за собой звание генерал-адмирала». Первым делом принялся наводить порядок в кораблестроении. По примеру Петра I на всех верфях завел главных мастеров-строителей, которые отвечали за качество кораблей, расход материалов и денег, открыл в Петербурге и Николаеве училища кораблестроителей. Тут же возвратил Морской кадетский корпус из Кронштадта в Петербург. Решил создать четкую организацию флотов, сколько, каких кораблей, для каких целей иметь на Балтике, на Черном море. Начал сам составлять новый Морской устав, задуманный еще в Гатчине. Такие меры шли на пользу флоту.
Но проявились и чудачества. К примеру, объявили повсеместно «запрещение танцевать вальс» и «чтоб кучера и форейторы, ехавши, не кричали…»
В Кронштадте, вслед за известием о восшествии на престол, появился и первый указ императора: «Его Императорское Величество высочайше повелеть соизволил во флотах шитых мундиров не носить, а быть всем навсегда в вицмундирах». То-то прибавилось сразу забот у портных. Во всех швальнях Кронштадта и Петербурга работали день и ночь.
Павел I запретил появляться во дворце в старых мундирах, камзолах, кафтанах, расшитых золотом.
Но вслед за упомянутым нововведением в Адмиралтейств-коллегию поступило высочайшее повеление: «Государь император изволил указать, дабы коллегия немедленно вошла в рассмотрение:
1. Сколько теперь годных и надежных кораблей к службе и старалась бы теперь привести их в штатное положение».
Восходящая морская «звезда», фаворит Павла I, генерал-адъютант, контр-адмирал Григорий Кушелев конфиденциально сообщил адмиралу Голенищеву-Кутузову, который замещал заболевшего Чернышева:
— Государь намеревается предстоящую кампанию кораблям Кронштадской эскадры смотр произвести…
Всю зиму в Кронштадте приводили в порядок корабли. Из Ораниенбаума тянулись обозы с новым рангоутом, парусиной, канатами. Чиновники почувствовали: если где-то обнаружится непорядок, Павел I докопается до виновника. А виноватых в Кронштадтском порту было пруд пруди. Воровали всюду, наживались на поставках флоту. Отпускали разную гниль, а добротное продавали на сторону…
Где-то на окраине Кронштадта, в небольшой комнатушке, друг перед другом примеряли и хвалились обновкой, новеньким вицмундиром, потряхивали фалдами, смеялись, вытягивали носок в белых панталонах навыпуск мичмана Головнин и Рикорд.
— Ныне мы с тобой, Василий, опять разлучаемся, — грустно проговорил Рикорд, вспомнив визит в контору порта.
Только что они получили новые назначения. Головнин на линкор «Константин», Рикорд на катер «Диспатч».
— Одно повезло мне, братец Петр, — успокоил друга Головнин, — капитаном, сказывают, на «Константине» Гревенс Карл Ильич, который у тебя на «Пимене» командирствовал, добрый малый.
— Он, между прочим, собирался с Муловским вояжировать на Камчатку, — вспомнил Рикорд.
— Ты-то откуда ведаешь?
— Он сам как-то проговорился невзначай. Я вахту тогда правил.
Весна на Балтике выдалась ранняя и теплая. В конце апреля весь залив до горизонта очистился от льда. Солнце припекало, подсушивало отсыревшие за зиму палубы кораблей. Повсюду на палубах стучали деревянными молотками — мушкелями, конопатчики заделывали наспех щели. Эскадра Круза вот-вот должна была выходить на рейд, готовиться к императорскому смотру.
Командир Кронштадтского порта вице-адмирал Пущин пребывал в расстройстве. Он уже прослышал о суровом нраве Павла I, особенно по отношению к мошенникам и казнокрадам, а в Кронштадте их было в избытке. Снаряжение и содержание кораблей стоило больших денег, казна все отпускала, но, проходя через руки подрядчиков и купцов, добрая половина средств оседала в их карманах. А корабли снабжались из рук вон плохо. Сырой и сучковатой древесиной, гнилой, лежалой парусиной, изопревшей пенькой… Потому-то и на кораблях, и 5 на берегу старались навести хотя бы внешний лоск. Благо, по слухам, дальнего плавания не предвиделось.
На улицах города ловили всех офицеров в старых мундирах и отводили на гауптвахту, строго проверяли, чтобы, не дай Бог, кто-нибудь не нацепил ордена Георгия и Владимира, полученные в царствование Екатерины II.
В середине июня эскадра адмирала Круза вытянулась на Большой Кронштадтский рейд. Начались репетиции по встрече государя. Все понимали, что первая встреча с императором может быть и последней по службе…
Спустя две недели Круз произвел репетицию торжественной встречи царя и смотр кораблей эскадры. Некоторым командирам досталось:
— Черт-ти што! Борта не покрашены, медяшка не играет, на якорных канатах сопли висят!
Капитаны разводили руками:
— Краска кончилась, на верхний дек едва хватает.
— Знать не знаю. Доставайте, где хотите. Государь порядок любит. Ваша и моя карьера зависят от какой-то г… й краски. В конце концов покрасьте хотя бы один борт, тот, который к фронту глядит…
На другой день борта всех кораблей, обращенные к линии парада, опоясались спущенными беседками с матросами.
Вечером на баке матросы шутили:
— Что полукавишь, то и поживешь.
— Знамо, правдою не обуешься-то. Правда по миру ходит…
Неугомонный адмирал Круз не давал покоя командирам, каждый день обходил на шлюпке парадный строй кораблей, стараясь подойти незаметно.
— Шлюпка под адмиральским флагом, — доложил Гревенсу вахтенный начальник мичман Головнин и, откозыряв, бегом направился к трапу.
Гревенс, едва успев застегнуть пуговицы вицмундира, представился Крузу по всей форме. Следом отрапортовал, как положено, Головнин.
