Мария Романова - Екатерина Великая. Сердце императрицы
Необыкновенное ощущение, которому Екатерина ни сейчас, ни позже не могла дать объяснения, пронзило ее от высокой прически до каблуков – она может!
В ее силах преодолеть черные дни и добиться дней светлых. Причем не оттого, что великий князь вот-вот станет ее мужем, не оттого, что императрица полна к ней добрых чувств. Вовсе нет. У нее уже есть сейчас и дальше с ней пребудет – сила, которая позволит ей самой взять свою судьбу в собственные руки!
За распахнутыми дверями церкви плавилось высокое московское небо. Многочисленные царедворцы спешили на свежий воздух из душной церкви. Где-то среди них затерялась и Иоганна, наверняка изобретающая очередную интригу или в который уже раз выбирающая сторонников и противников в непонятных играх высокой политики.
Наконец путь был свободен – Екатерина, осторожно ступая, спустилась по ступеням. Улыбающаяся Елизавета обняла ее.
– Дитя мое!
Императрица больше ничего не сказала, но все выразили ее теплые объятия. Екатерина почувствовала что-то в руке и опустила глаза. Изумительной красоты бриллианты играли в изящной броши.
– Повернитесь, дочь моя!
Холод колье немного привел Екатерину в себя, но рассмотреть красоту камней она смогла только много позже. О, теперь она со всей полнотой поняла, насколько довольна ею императрица.
– Позволено ли мне будет просить государыню матушку? – едва слышно произнесла Екатерина.
– Все, чего пожелаешь, девочка, – тоже вполголоса ответила Елизавета.
Она отлично понимала, сколь велико потрясение, которое испытывает юная Фике, сколько сил отняло у нее таинство. Более того, она почти наверняка знала, о чем девушка будет ее просить.
– Позволено ли мне будет удалиться в свои покои и не появляться сегодня на обеде?
– Конечно, дочь моя! Отдохни, поспи. Завтрашний день будет ничуть не легче дня сегодняшнего.
Конечно, не легче. Напротив, даже тяжелее. Ибо уже на завтра было назначено обручение. Императрица спешила обзавестись наследниками, обвенчать Петра и Екатерину – Брауншвейгская династия жива, жив маленький Иоанн Антонович, жива его мать. Только обретя великокняжескую чету, Елизавета могла безбоязненно смотреть в будущее, не опасаясь ни яда в бокале, ни кинжала под плащом. Смотреть в будущее и спокойно править, ожидая появления внуков.
Новый день принес Фике, о нет, Екатерине, отныне и до самой смерти Екатерине, новые силы. Предстояла церемония столь же длинная, как и вчерашняя, хотя для нее уже не такая решающая. Словно для того, чтобы поддержать ее, или, быть может, подбодрить, первая статс-дама Елизаветы внесла на бархатной подушечке две миниатюры в бриллиантовом обрамлении – портрет императрицы и великого князя.
Девушка полюбовалась на портрет своей повелительницы и взяла в руки второй, где был изображен ее будущий муж. Сколько бы старания ни приложил миниатюрист, сделать Петра привлекательным он не смог. То же узкое лицо, те же глаза навыкате, то же выражение лица: обиженный мальчишка, которому пообещали, что после сеанса у художника ему позволят вернуться к своим шумным играм.
«Надежды нет, – подумала Екатерина, – он никогда не будет относиться ко мне иначе. Лишь как к родственнице, лишь как к приятельнице. Дай-то Бог, чтобы я никогда не стала в его глазах нянькой, которая вынуждена потакать его прихотям!»
– Императрица матушка ждет вас в своих покоях! Не мешкайте, дитя!
Екатерина поспешила в покои Елизаветы, на ходу пытаясь понять, враг ей первая статс-дама или нет. Если судить по сухому тону и поджатым губам – враг, и, значит, принадлежит она к кругу вице-канцлера Бестужева. Но если не обращать на тон внимания, а услышать лишь обращение, какого не слыхала в собственном доме, то, быть может, и друг.
«Ох, но как же тут разобраться? Кому решиться задавать подобные вопросы? Не матушке же Иоганне, в самом-то деле! Та, если и знает, все равно правды не скажет. Всей правды. А клочки истины столь же похожи на истину, сколь похож на красавца великий князь Петр Федорович…»
Да, придется разбираться во всем самой – или с помощью по-настоящему близких людей, пусть их куда меньше, чем врагов и недоброжелателей. И дело это необыкновенно, удивительно важно, как важно все, что сейчас происходит.
Мечта стать любимой женой давно уже стала несбыточной. Но на смену ей пришла другая – стать не марионеткой, но правительницей, взять в свои руки дело управления страной.
«Ведь Петр так никогда и не повзрослеет. Елизавета не вечна, хоть молода и, дай Бог, процарствует еще не один год! Но власть свою передать ей будет некому, ибо племяннику ничего не нужно. А если все же он станет императором, во что он превратит страну?»
Двери в покои императрицы были гостеприимно распахнуты. Екатерина, поправляя платье, вовсе в том не нуждавшееся, вошла внутрь, радуясь, что мысли ее никто подслушать не может.
– Ты вовремя, дитя! – Улыбка Елизаветы была торжественной и чуточку взволнованной. Сегодня должно было завершиться дело, начатое почти год назад. Дело, которое сделает ее неуязвимой и подарит стране (дай-то Бог!) не одну правительницу, а длинный их род.
Екатерина залюбовалась императрицей. Роскошная мантия на плечах, корона, горящее волнением лицо. Да, сегодняшний день для Елизаветы значит куда больше, чем может показаться поначалу.
– Пора, дети мои!
И все пришло в движение. Массивный серебряный балдахин навис над высокой прической, увенчанной императорской короной, Петр Федорович встал за спиной тетки и поманил Екатерину, указывая место рядом с собой. За ними стали торопливо выстраиваться придворные дамы – строго по незримой табели о рангах. Сегодня можно было позволить лишь одно исключение: герцогиня Иоганна шагала сразу следом за дочерью, сопровождаемая принцессой Гомбургской.
Процессия стала медленно спускаться по Красному крыльцу – главной дворцовой лестнице. В этой томительной неторопливости было что-то по-настоящему величественное. Отзвуки этого величия наполняли сердце Екатерины непонятным ей трепетом. От волнения девушка едва могла дышать, но ни за что бы не выдала своих чувств – не выдала никому, кто шел с нею рядом. Ибо здесь не было ее друзей – лишь недруги или, в лучшем случае, люди, совершенно к ней равнодушные.
Нижний зал плавно переходил в площадь между дворцом и кафедральным собором. Выстроившиеся по обе стороны широкой дорожки лейб-гвардейские полки были неподвижны – только шевелились на ветру высокие султаны на киверах гусар да блестело золотое шитье на доломанах.
Шествие втянулось под своды кафедрального собора. Священники в роскошных золоченых рясах и с парадно расчесанными бородами почтительнейше встречали императрицу. Та неспешно проводила молодых на обтянутое красным бархатом возвышение точно под главным куполом собора. Вперед вышел архиепископ Амвросий Новгородский и Великолуцкий. Екатерина знала его непростую историю, знала, что некогда он был одним из сильнейших приверженцев Анны Леопольдовны и противником принцессы Елизаветы Петровны. Когда же та вступила на престол Российской империи, он впал в немилость. Однако позднее Амвросий сумел получить прощение и сделаться верным слугой российской императрицы, которая и сейчас поручила ему деяние важнейшее – совершить обряд обручения великого князя.
Очень скоро девушка перестала обращать внимание на происходящее. Сейчас и она и Петр были только куклами, которые должны были терпеливо и безропотно сыграть свою роль. Долгих четыре часа длился обряд. Екатерина чувствовала, что у нее болит спина, отекли ноги, мерзнут, несмотря на середину лета, руки. Потом прибавилось и головокружение. Но обряд все не заканчивался, торжественное пение все звучало, бас архиепископа все гремел…
Наконец она услышала позволение обменяться кольцами. Холодные пальцы Петра коснулись холодной руки Екатерины. Вот кольца надеты, холодные влажные губы жениха коснулись лба невесты.
Повисла тишина. Екатерина попыталась перевести дыхание и вздрогнула от многоголосого колокольного звона – Москва ликовала, обретя будущую супругу великого князя.
– Да когда же все это закончится? – едва слышно прошептала девушка.
– Терпите, кузина. Мне тоже нехорошо.
«Муж… Опора и защита…»
Обрученные вышли из собора. К кристальным голосам колоколов присоединился артиллерийский салют. Принцесса Ангальт-Цербстская стала великой княжной Российской империи, ее императорским высочеством. Спокойно встретила Екатерина это возвышение, со скромной и гордой улыбкой. Ибо отлично знала цену этому высокому имени.
А вот Иоганна вдруг поняла, что дочь одержала над ней еще одну победу. Негодование ее было столь велико, что она не выдержала:
– Но отчего же никто не восхваляет мать великой княжны? Отчего не помнят о той, что произвела на свет наследницу трона?
Екатерине сейчас было не до обид Иоганны. Говоря по чести, она сейчас вообще ничего не желала: ей бы опуститься на стул и самую малость отдохнуть, пусть даже в самой шумной комнате. Однако истерику герцогини преотлично заметили те, кому по роду службы следовало все замечать и ничего не пропускать.
