Александр Звягинцев - На веки вечные. И воздастся вам…
Александров остро взглянул на него, растянул губы в улыбке.
— Разговорчики в строю.
— Стихи, — развел руками Филин. — Михаила Юрьевича Лермонтова, между прочим.
ПостскриптумКак признал генерал фон Швеппенбург, участники созданной американцами группы из германских высших офицеров по составлению документальных отчетов о военных компаниях вермахта, получили возможность «изымать из обращения те или иные разоблачительные документы, которые могли быть использованы на Нюрнбергском процессе».
Генерал-фельдмаршал Кюхлер, как старший по званию в группе, указывал на недопустимость «какой-либо критики германского командования» и поставил задачу «соорудить памятник германским войскам».
Глава XX
Тевтонский рыцарь
У входа в бар во Дворце правосудия Ребров увидел Пегги, мило беседующую с помощником одного из немецких адвокатов. Этот молодой «ариец» с явно военной выправкой давно уже привлекал внимание Реброва, уж слишком он не походил на всю остальную адвокатскую братию.
— Хеллоу, Денис, — весело помахала ему Пегги. — Встретимся через пять минут. Есть новости!
«Ариец» в сторону Реброва намеренно не повернулся, что-то этим демонстрируя.
— Ну и что вам поведал этот тевтонский рыцарь? — поинтересовался Ребров, когда Пегги уселась напротив.
— Ого! Уж не звуки ревности слышу я в вашем голосе? — подняла безупречно прорисованные брови Пегги. — Наконец-то!.. Но почему вы решили, что он, этот молодой немецкий юрист, тевтонский рыцарь?
— Ну, судя по выправке, до того, как стать адвокатом, сей красавец прошел хорошую строевую подготовку. И, наверняка, боевую тоже.
— Вы наблюдательны. А он действительно хорош… — хищно потянулась Пегги. — Но, чтобы вы знали, я встречалась с ним только как журналистка. Интересовалась, как он воспринимает слова французского обвинителя, что германский народ надо перевоспитывать? Нет, не просто перевоспитывать, а сделать его другим.
— И что он ответил?
— Сказал, что перевоспитанием германского народа уже занимался господин Гитлер. И что немцы, узнав всю правду о Гитлере, сами способны решить, какими им быть. Сказал, что от таких заявлений попахивает желанием объявить немцев порочным народом, привить им на долгие годы комплекс вины и воспользоваться этим для собственной выгоды.
— Грамотно излагает.
— Да, неплохо. Но вы мне нужны вовсе не для того, чтобы обсуждать судьбу германского народа.
— А для чего же? — состроил непонимающую физиономию Ребров.
— Сенсация, Денис, мне нужна сенсация! Не могу же все время писать только о том, как полковник Эндрюс ужесточает режим содержания подсудимых!.. Этак мои читатели начнут сочувствовать несчастным стариканам, что ютятся на скамье подсудимых и содержатся в самых суровых условиях!.. Неужели ваш генералиссимус, этот ваш дядя Джо, не заготовил какой-то хорошей бомбы?
«Эта чертовка что-то пронюхала, — подумал Ребров. — Ее американские информаторы на что-то ей намекнули…»
— И учтите, если вы мне откажете, то мне придется придумывать сенсацию самой! — задорно выставила вперед подбородок Пегги.
— Представляю себе! — засмеялся Ребров. — Не гоните коней, Пегги. Уверяю вас, когда наши обвинители начнут излагать реальные факты, то все выдумки рядом с ними поблекнут.
— Я так и знала, что ничего от вас не добьюсь, — разочарованно вздохнула Пегги. — Вы не человек, а истукан. А вот я не такая! Учтите, вы сами толкаете меня к этому тевтонскому рыцарю. И уж он-то мне не откажет.
Когда Пегги умчалась, Ребров погрузился в размышления. Что-то американцы знают… Вопрос — что именно? Насколько конкретно? Этот чертов агент в Москве!
— Не помешаю?
Ребров поднял глаза. У столика стояла красавица Белецкая с чашечкой кофе на подносе.
— Нет, конечно.
— Спасибо.
Белецкая присела.
— Эта американская журналистка, она забавная, — сказала она, размешивая ложкой сахар в чашке. — А главное, по-моему, человек хороший. В душе…
— Пожалуй. А вы хорошо разбираетесь в людях.
— Знаете, вообще-то я психолог, — улыбнулась Белецкая. — Так что мне положено. У меня большой опыт общения с людьми, пребывающими в тяжелом психологическом состоянии…
— Вы работали с психами?
— С душевнобольными, — мягко поправила Белецкая. — Но даже мне здесь очень тяжело, а ведь я человек, повторяю, привычный… Но порой просто нет сил справиться с отрицательной энергией, которой тут все пропитано.
— Вы имеете в виду подсудимых?
— Не только. У меня такое ощущение, что весь город накрыт черными клубами зла и горя.
— Очень образно. Простите, мне надо идти, — встал Ребров.
— Конечно, — улыбнулась Белецкая. — Конечно, идите. Только не поддавайтесь…
— Чему?
— Отчаянию. Оно не вечно. К тому же весна скоро.
Из последнего сообщения Гектора следовало, что американские спецслужбы извещены о возможности прибытия Паулюса в Нюрнберг. Более того, они примерно представляли и маршрут, по которому его планируется доставить — через Плауэн.
Когда Ребров доложил об этом Филину, тот только раздраженно махнул рукой. Но сделать уже ничего было нельзя. План был одобрен лично Сталиным, и просить отменить его означало довести до сведения вождя, что в Москве давно действует агент, которого никак не удается выявить. Другу Филина генералу Гресю такой поворот событий ничего хорошего не сулил, последствия могли быть самыми печальными. Поэтому Филин решил на свой страх и риск в Москву о сообщении Гектора ничего не сообщать, а продумать на месте операцию по безопасной доставке Паулюса в Нюрнберг.
Гектор сообщил также, что, судя по всему, сами американцы ничего предпринимать не намерены. Выставлять своих свидетелей есть право у каждой стороны, так что силовой вариант с их стороны вряд ли возможен… Но среди американцев есть люди самых разных взглядов, поэтому реальной представляется ситуация, что кое-кто из спецслужб, ведущий свою игру, может сообщить о прибытии Паулюса скрывающимся в подполье эсэсовским бандам. А вот они уже могут пойти на самые крайние меры… Времени было уже в обрез. План, который Филин продумал сразу после возвращения из Москвы, был таков. В Плауэн, где размещается оперативная группа Генпрокуратуры, о чем американцам прекрасно известно, отправится Георгий Николаевич Александров. Как начальнику Следственной части советской делегации ему позволено больше многих других. На него американская администрация выпишет пропуск, разрешающий выезд с американской территории и въезд обратно. Пропуск будет оформлен лично на него и на нескольких сопровождающих его лиц без указания фамилий. Это — обычное дело, и у американцев в таких ситуациях возражений обычно не возникало.
Но раньше в Плауэн выедет Ребров с двумя сотрудниками. Один из которых с большого расстояния вполне сойдет за Паулюса — он одной с ним комплекции. Туда этот человек поедет в военной форме, а обратно — в таком же гражданском костюме, в котором будет и свидетель… В Плауэне есть парикмахер, который сделает из него практически двойника Паулюса. Они поедут из Плауэна на полчаса раньше, чем Александров со своими людьми и Паулюсом, и будут выполнять роль подсадной утки… Примут возможный удар на себя.
Чтобы внимание вероятных нападающих было сосредоточено на первой машине, Филин предложил Руденко отправить в Плауэн и своего охранника сержанта Гросмана. Его хорошо знают, и если он будет в машине, нападающие это истолкуют, как верный знак, что происходит что-то необычное и сосредоточат внимание именно на этой машине.
Когда Филин рассказал об этом Руденко, тот с сомнением покачал головой:
— Вы же понимаете, что я не могу сержанту Гросману такое приказать. Тут риск, а человек прошел фронт, остался в живых…
— В том-то и дело, что Гросман — человек опытный, разведчик, ходил за языками за линию фронта… Если что-то случится, он сможет действовать по ситуации, — настаивал Филин.
— Приказать я ему такое не могу, — непреклонно сказал Руденко.
Сошлись на том, что Гросману предложит участвовать в операции Ребров, с которым они уже работали вместе, когда спасали Лидию Корзун.
Постскриптум«Я испытал нечто наподобие шока, услышав, как российская делегация отзывается о нашей англо-американской практике обвинения, считая ее несправедливой по отношению к подсудимым… Так как она не дает подсудимому представления о полном объеме доказательств, собранных против него. Русские считают, что наш подход превращает уголовное судопроизводство в игру. В этой критике определенно есть рациональное зерно».
Из воспоминаний Роберта Джексона, Главного обвинителя от США на Нюрнбергском процессеЧасть вторая
