Гюг Вестбери - Актея. Последние римляне
Все старания Сенеки отклонить его от задуманного плана были безуспешны.
Однажды утром Тит находился на террасе, когда Нерон вышел из дворца и занял обычное место у ног Актеи. Тит уже и не прислушивался к словам Нерона — он говорил почти одно и то же, уверял в своей безграничной страсти, просил Актею повелевать ее преданнейшим рабом и клялся, что имена Актеи и Нерона заменят имена Пенелопы и Улисса как выражение супружеской верности. Потом, со свойственной ему быстротой перехода от одного к другому, он начинал проклинать препятствия их браку, проклинать Октавию, законников, сенат.
Неожиданно он достал из складок своей тоги какую-то маленькую свинцовую куклу и поставил ее перед собой со знаками величайшего почтения.
Тит с любопытством стал следить за ним. Нерон окружил фигурку венком из роз, вылил перед нею кубок вина, потом стал горячо молиться своей покровительнице, прося устранить препятствия, разъединяющие его с Актеей, и избавить их обоих от козней злоумышленников.
Окончив молитву, он тщательно спрятал фигурку в тогу, уверяя Актею, что это самая могущественная богиня в мире, благосклонная к нему лично. Тут же он прибавил, что Актея не должна ревновать, потому что его чувство к богине никогда не заходило дальше почтения и благодарности.
Тит едва удерживался от смеха. По-своему он тоже был суеверен. Он верил, например, что Юдифь может читать судьбу по звездам, но искать поддержки у свинцовой куклы казалось ему забавной глупостью.
На следующий день он рассказал Сенеке об этом случае.
Он думал, что философ рассмеется, но Сенека внимательно выслушал его и пробормотал вполголоса:
— Не помогут ли нам авгуры?[22]
Тит не понял.
— Что же они могут сделать? — спросил Тит.
— Объявить, что боги не благоприятствуют этому браку, — отвечал Сенека, которой теперь вполне доверял молодому человеку.
— Цезарь намекнет вам о своих желаниях, и все предсказания будут благоприятны; если же нет, то авгуров можно только пожалеть, — сказал Тит.
Сенека закусил губы в замешательстве, так как понимал, что центурион говорит правду.
Тит никогда не забывал о своем обещании быть другом философа и при всем своем уважении к Актее считал, что Сенека был прав и императору нельзя брать в жены наложницу.
— Нельзя ли добиться чего-нибудь при помощи астролога, например, Бабилла? — спросил он.
— Этого еврейского шарлатана? — отвечал Сенека, нетерпимо относившийся ко всякому шарлатанству.
Тит растолковал Сенеке, что астролог уже приобрел доверие Нерона, вылечив его от белой горячки. Он напомнил ему также о молве, ходившей в Риме, будто Бабилл предсказал Нерону императорский сан, когда тот еще был заброшенным ребенком в доме Лепида, под надзором цирюльника и актера, и имел столько же шансов сделаться императором, как любой уличный мальчишка.
Авгуры были официальными гадателями и получали жалованье; оставив без внимания намеки императора, они рисковали местом и жизнью. Но если бы удалось привлечь к этому делу Бабилла, он мог бы, воздействуя на императора, отклонить его от задуманного брака.
Сенека решился попытать счастья и сказал Титу:
— Пришли ко мне этого еврея и расхвали его императору, как сумеешь.
Тит послал к Бабиллу раба с приказанием явиться к Сенеке, а сам пошел на террасу, где находились Актея и Нерон.
Нерон поздоровался с ним; молодой человек почтительно осведомился о здоровье императора.
— Благодаря этому лекарю чувствую себя отлично, — сказал Нерон.
— Бабилл — удивительный человек, — сказал Тит, — он не только может вырвать человека из когтей смерти, но, говорят, его глаза читают в сердце людей, его уши слышат тайные мысли, его дух проникает в далекое будущее.
— Наш честный воин становится красноречивым, — засмеялся Нерон.
Тит покраснел, чувствуя, что выдает себя.
— Бабилл, — сказал он, — предсказал артисту Менекроту победу на состязании.
— Ну, это мог бы предсказать всякий, — заметил Нерон, — зная, что я не буду участвовать в состязании. Но и мне хотелось бы расспросить его кое о чем. Приведи его ночью, когда звезды засияют на небе. Если он ответит мне на мой вопрос, я осыплю его золотом, если же нет… — И от забавной мысли, внезапно пришедшей в голову, Нерон рассмеялся.
Тем временем Бабилл явился к Сенеке, который принял его в библиотеке.
Замечательный контраст представляли эти два человека: один — аристократ, представитель культуры, о мягким, задумчивым лицом, повелительными манерами изящно одетый; другой — типичный выходец с Востока со смешным выражением хитрости и фанатизма на лице, резкими еврейскими чертами и в грязных лохмотьях.
С минуту они пытливо смотрели друг на друга, наконец Бабилл опустил глаза.
Оба молчали: Сенека — задумчиво, Бабилл — в терпеливой выжидательной позе.
Сенека первый прервал молчание.
— Тебе, может быть, неизвестно, — сказал он, — что я скромный адепт вавилонской и халдейской мудрости.
Он указал на лежавшую перед ним древнюю рукопись.
Бабилл поклонился; лицо его оставалось бесстрастным.
— Да, — продолжал старый философ, — я обратил мои слабые и близорукие глаза к небу и разобрал грамоту судьбы.
Астролог по-прежнему молчал.
Сенека продолжал несколько торопливым тоном.
— Всему Риму известно, что блистательный Цезарь хочет вступить в брак. Звезды сказали мне, что судьба решила иначе. Можешь ли ты, с твоими великими знаниями, сказать мне, правильно ли я прочел ее решение?
При всем своем самообладании Бабилл не мог подавить радости, осветившей на мгновение его лицо. Он отвечал своим звучным голосом:
— Могущественный советник царей, правая рука повелителя легионов, твои глаза подобны глазам орла, которых не может ослепить полуденное солнце; тебе открыты тайны времен. Да, ты прав и трижды прав: судьба не благоприятствует желаниям блистательного Цезаря.
Каждый из них был до некоторой степени обманут другим. Бабилл не мог не догадаться, зачем он потребовался Сенеке, а Сенека был смущен радостью, мелькнувшей на лице астролога, когда он упомянул о неблагосклонности судьбы к браку Цезаря.
— Я рад, — сказал Сенека, — что мое предвидение подтвердилось таким глубоким исследователем тайн. Может быть, Цезарь пожелает выслушать твое предостережение.
— Если Цезарь удостоит выслушать своего раба, — отвечал Бабилл, — я объявлю ему решение судьбы.
— Смотри же, еврей, не объявляй ничего другого, — строго сказал Сенека. — Звезды сказали мне, что Цезарь пришлет за тобой, и если ты будешь говорить с ним благоразумно, наградит тебя золотом и почестями; если же ты неосторожно разоблачишь тайны своего искусства, тебя постигнут бич и крест. Уверен ли ты, еврей, что звезды сказали истину?
Астролог слегка вздрогнул и пристально посмотрел на Сенеку.
— Да, уверен, — отвечал он.
Сенека протянул ему кошелек с золотыми монетами.
— Возьми это маленькое вознаграждение за твои усердные труды на пользу истины.
Астролог спрятал кошелек в складках своей туники и, поклонившись почти до земли, вышел.
Сенека сел и задумался. Он был недоволен собой. Притворство с астрологом было неприятно для него; гордость его возмущалась необходимостью прибегать к таким средствам. Но он видел, что положение безнадежное, и принимал отчаянные меры. Сенека чувствовал, что это последняя ставка и очень ненадежная. Как бы то ни было, он решился сыграть до конца.
Вечер был ясный и безлунный. Высоко вверху сверкала Лира, и мощные члены Геркулеса обвивали гибкие извивы Змеи. Налево и впереди, низко над горизонтом, медленно опускался Скорпион, преследуемый Стрелком. Немного правее Медведица величественно совершала свой бег вокруг Полярной Звезды. Небо озарялось бесчисленными солнцами, системами и планетами, смотревшими вниз на маленькую Землю своими неподвижными очами. Они заглядывали в окна Мамертинской тюрьмы, где лежал в цепях проповедник, и искрились в драгоценных камнях, украшавших тогу Нерона. Нежные голоса, говорившие на неведомом языке, наполняли Вселенную.
Но император и астролог были глухи к голосам звезд, а в ушах Тита они звучали только как невнятный ропот.
Когда Бабилл вступил на террасу, на ней царствовала тишина. Лицо Нерона смутно рисовалось во мраке; астролог бросился ниц перед его ложем.
— Встань, встань! — резко сказал император, потому что даже худший из римлян чувствовал отвращение к восточному раболепию.
Бабилл встал и произнес дрожащим от притворного или действительного страха голосом:
— Властитель мира желает узнать свою судьбу от своего раба?
Нерон злобно засмеялся:
