Дмитрий Дмитриев - Золотой век
— Ну, а ведомо ли тебе, куда от тебя пошел Серебряков? — не спуская своего проницательного взгляда с Ивана Зорича, быстро спросил у него сыщик.
Не сразу на это ответил ему Зорич, а несколько подумав, сказал:
— Не знаю…
— Вот и врешь, пан! — огорошил его Мишка Жгут.
— Как вру?
— Да так, как многие врут!..
— Я… я не вру…
— Не спорь со мною!.. Я говорю врешь, стало быть и врешь!.. Ну, сказывай, куда от тебя пошел офицер Серебряков, к кому? Да не виляй хвостом, дознаюсь…
— Право же, господин, не знаю… Не веришь, побожусь.
Иван Зорич не хотел впутывать себя в дело Серебрякова, поэтому и думал умолчать о том, куда пошел Серебряков с постоялого двора, хотя это Зоричу было и хорошо известно.
— Слушай, Зорич, мне не скажешь, палачам в застенке скажешь…
— Как, разве меня пытать будут? — побледнев, воскликнул Зорич.
— А ты думал, станут смотреть; по доброй воле не скажешь, лютая пытка тебе язык развяжет… Ведь граф Румянцев-Задунайский шутить не станет… Ну, говори!
— Да что же мне говорить, когда я сам не знаю, куда от меня пошел офицер Серебряков… Ведь постояльцы не обязаны мне о том сказывать, — попробовал было «отнекаться» содержатель постоялого двора «для приезжих благородных».
— Ох, пан Зорич, не вертись, не виляй, мол, хвостом… Иль дыбу захотел попробовать, — погрозил сыщик Мишка Жгут, выпивая чарку за чаркой крепкого вина.
— О, Матерь Божья! Что ты, пан сыщик, говоришь. За что меня пытать, я и так скажу, пожалуй.
— Вот и давно бы так. Ну, сказывай, пан Зорич, что про офицера Серебрякова знаешь! А винцо у тебя знатное. Ну, сказывай!
— Хоть и не говорил мне пан офицер, куда от меня он пойдет, а я все же знаю, что пошел он на свидание к своей коханной паночке, красавице княжне.
— К какой княжне?
— А к дочке ясновельможного пана, князя Полянского.
— Да ты не врешь, не морочишь! — с удивлением вскрикнул Мишка Жгут, приготовляясь залпом осушить чарку.
— Стану ли врать, когда пану офицеру я с княжной его коханной и свиданьице устроил, — хвастливо промолвил Иван Зорич.
— Сказывай скорее; все сказывай!
— А вот прослушай, пан сыщик. Тут Зорич с некоторыми прикрасами подробно рассказал Мишке Жгуту о том, как он, нарядившись продавцом кружев, проник в княжеский дом и как княжеской дочери передал от ее «милого дружка» любовную «цыдулку», в которой «коханная княжна, пану офицеру» назначила свидание.
Рассказал Иван Зорич и о том, как Серебряков пошел на свидание в княжеский сад и уж больше на постоялый двор не возвращался.
— Так, стало быть, по твоим словам, офицер Серебряков и застрял в княжеском дому? — выслушав рассказ Зорича, проговорил сыщик.
— Так, пан, и застрял.
— С того раза ты больше его не видал?
— Не видал… Все ждал пана, все ждал и принужден был сломать замок у горницы, которую у меня занимал пан офицер.
— Ладно, слышал это!.. Может сам сиятельный граф потребует, чтобы ему ты рассказал все то, что мне сейчас ты рассказал. Будь к тому готовым.
— Что же, я и самому ясновельможному пану графу рассказать готов.
— Только гляди, Зорич, что мне говорил, то говори и его сиятельству — не вертись, прямо все выкладывай. Не то худо будет!
— Все скажу, что сам знаю. А как же, пан сыщик, награду мне за свой правдивый рассказ ждать или нет?
— А за что про что, не слыхал?
— Как за что, а за…
— За то, что ты обманом вошел в дом и княжеской дочери сводчиком был?.. За это у нас, пан Зорич, знаешь, как награждают? На площади кнутом.
— О, Матерь Божия, что говорит пан сыщик, — меняясь в лице, — с испугом воскликнул Зорич.
— Правду говорю. Если ты не хочешь отведать батогов или кнута, то подари мне рублевиков пяток, я тебя как нибудь «освечу», от наказания отведу. Не то, пан Зорич, быть тебе битому нещадно, и этого мало, из Москвы выгонят.
— О, Матерь Божия, спаси! Пять рублевиков, какая уйма денег! Ох, ох, как много. Как не охал Зорич, а все же пришлось ему проститься с пятью рублевиками; в то время эта сумма была довольно порядочная.
XXX
Сыщик Мишка Жгут торжествовал; он почти напал на след гвардейского офицера Серебрякова; он предвкушал уже получить обещанную награду.
Мишка Жгут не преминул довести до сведения графа Румянцева-Задунайского о том, что разузнал о Серебрякове от содержателя постоялого двора Ивана Зорича. Вместо похвалы своему труду, вместо ласкового слова, которое ожидал сыщик услыхать от важного вельможи Румянцева-Задунайского, Мишка Жгут услыхал от него брань и грозный приказ не сметь оглашать показание поляка Зорича.
— И ты, и этот поляк — вы оба набитые дураки и негодяи! Оба вы заслуживаете палок! И ты смел подумать, что княжна, дочь родовитого, богатого князя Полянского полюбит и пойдет на свидание к офицеру, — кричал граф Румянцев-Задунайский на опешившего сыщика, стоявшего перед графом с разинутым ртом и с широко раскрытыми глазами.
— Как ты смел только подумать, безмозглая твоя голова!
— Я… я, ваше сиятельство…
— Молчать! Да знаешь ли, что князь Полянский мой искренний друг и благоприятель?
— Я, ваше сиятельство, что слышал…
— Что? Что ты слышал! Все это болтовня, сплетни и за эту сплетню твоего приятеля поляка Зорича посадят в острог. Я об этом сделаю сейчас же распоряжение! Если и ты будешь разглашать про амуры княжны Полянской, то острога и тебе не миновать. Слышишь ли, господин главный сыщик?
— Слышу, ваше сиятельство, — с глубоким вздохом ответил Мишка Жгут.
— Да ты, любезный, не вздыхай. Меня ведь, ни разжалобишь. Я и тебя в острог упеку.
— Помилуйте, ваше сиятельство.
— Помилую, если ты болтать не будешь и станешь свой язык держать на привязи.
— Никому не скажу, ваше сиятельство.
— Ну, то-то!.. Смотри у меня в оба. И помни, чтобы ни словом, ни делом не сметь припутывать князя Полянского и его дочь.
— Слушаю, ваше сиятельство.
— А поляка Зорича, за то, что он смел быть сводчиком офицера Серебрякова и княжны Полянской, посадить в острог. Об этом я сейчас напишу обер-полицеймейстеру, и ты снесешь ему мой приказ.
— Слушаю, ваше сиятельство.
Граф Румянцев-Задунайский написал приказ об аресте Ивана Зорича и отдал этот приказ сыщику Мишке Жгуту.
А тот, поклонившись чуть не до земли грозному вельможе, поспешил оставить его кабинет.
«Вот тебе бабушка и Юрьев день! Вот тебе и надежда на награду! Не думано не гадано, я чуть в беду не попал. За что же?
Мне приказали напасть на след пропавшего офицера Серебрякова, я и напал… и за это в ответ попал… вот где правда-то? Ищи ее, голубушку, по свету. Ох дела, дела! А прежде чем отдать приказ об аресте Зорича, я к нему зайду… побеседую с ним… и от этой беседы в мой карман бедно-бедно перепадет рублевиков сто, а может и больше», — таким размышлениям предавался сыщик Мишка Жгут, направляясь из дома, где на время остановился фельдмаршал Румянцев-Задунайский, не к обер-полицеймейстеру, а к постоялому двору Ивана Зорича.
Про что беседовали ловкий сыщик с не менее ловким Зоричем, осталось никому не известным, так как беседовали они, запершись в горнице. Беседа их была непродолжительная, а ее последствие было таково.
Иван Зорич, проводив сыщика Мишку Жгута, быстро собрался и так же быстро ушел со своего постоялого двора, сказав доверенному приказчику следующее:
— Я сейчас получил известие, что моя мать умирает, поэтому я и тороплюсь ехать на родину… В мое отсутствие будь ты хозяином и веди дело, а когда я вернусь, то потребую от тебя отчета.
И ловкий Зорич, взяв с собою деньги и драгоценные вещи, которые у него водились, покинул Москву, а скоро и Россию.
Спустя часа три после отъезда, или, скорее, побега Зорича, его пришли арестовывать по приказу начальника полиции.
А Ивана Зорича уже и след простыл. За ним снаряжена была погоня.
Но Зорич был и ловок и хитер: его не скоро догонишь.
Погоня, посланная за ним, вернулась ни с чем.
А между тем Румянцев-Задунайский, получив сведения, что его адъютант Сергей Серебряков, перед тем, как ему пропасть, отправился в дом князя Полянского на свидание с княжною Натальей, и что это свидание ему устроил хитрый поляк, содержатель постоялого двора, Иван Зорич, граф немедленно отправился к князю Полянскому за «разъяснением».
— А, граф Петр Александрович, здравствуй, дружище!.. Прямо из Питера? — такими словами встретил князь Полянский своего старого приятеля и сослуживца, идя к нему навстречу.
— Здравствуй, здравствуй, князь.
Старые приятели-вельможи обнялись и расцеловались.
— Дозволь тебе попенять, граф Петр Александрович, не хорошо, брат, забывать старых и преданных друзей.
— Я и не думал, что ты, князь!
