Рахим Эсенов - Слёзы Турана
Когда все кварталы города облетела весть о том, что убит правитель Самарканда Насра, сын заболевшего Ар-слан-хана, на площадях и улицах начались беспорядки: горожане нападали на стражу, заваливали ворота города кам-нями, овладели подвалами и оружием и приняли осадное положение, отказавшись платить налоги.
Весь этот день горбун провел на базаре, внимательно вслушиваясь в разговоры самаркандцев. А поздним вечером кукольник свернул ширму, сложив в старый хурджун куклы, и направился в один из отдаленных кварталов города, где его ожидали.
— Вы невредимы, мой учитель? Я так волновалась за вас, — встретила горбуна Аджап дрожащим голосом.
— Благословение аллаха сошло на наше благородное дело, дочь моя. В стенах началось то, что было задумано в замке исмаилитов. Азраил явился к дверям дворца и душа сына Арслана-хана теперь покоится в царских садах, — ответил кукольник, снимая рваный халат и усаживаясь у мангала с горячими углями. — Надо думать, что по воля всевышнего мы скоро переправимся из этого города в степь и там будем вершить свое праведное дело. Мы поедем к горным огузам, среди них будем распространять наше учение. Ибо каждый мусульманин должен думать о том, как расширить границы святого ислама. А в Самарканде нам делать больше нечего. Здесь все идет так, как мы задумали. И скоро султан Санджар потеряет здесь немало крови тем самым давая нам возможность быть еще сильнее.
— Учитель мой, мне говорили, что горные огузы не столько невежественны, что попирают учение, дарованно аллахом, поклоняясь лишь солнцу, ножу и мечу.
— Подвинь ко мне ближе еду. Садись рядом. Ибо каждый потрудившийся должен восстановить потерянное. Я так голоден, что готов съесть целого барана, чтобы заставить умолкнуть голос желудка.
Опустившись на кошму, горбун глубоко запустил руку в деревянную миску, перетирая коричневыми осколками зубов тугие жилы баранины. Из темноты комнаты показа лась гибкая фигурка в белом одеянии. Аджап положила пе ред горбуном пучок ароматных трав.
— Разве аллах, сотворяя мир, закончил работу в один день? В нашем благородном деле, дочь моя, нужно огромное терпение. Ведь самый дикий конь в руках умелого наездника становится послушным. Запомни, как бы ни были дики огузы, мы накинем на них аркан нашего учения. Такова цель нашего ордена исмаилитов. Сочинила ли ты новые дестаны? Вчерашние были настолько хороши и заразительны, что амбалы после чтения их кинулись бить ростовщиков. Я поскорее убрался, чтобы не испробовать кулаков. Мне хорошо заплатили сегодня за представление. Вот деньги, приготовь на завтра обед получше.
— Учитель, я очень боюсь среди огузов сеять семена мусульманской проповеди. Говорят, что они вытаскивают за ноги из своих жилищ всех, что хочет склонить их к исламу. А тех, кто упорствует, не мигнув глазом, разрубают на четыре части. Они ненавидят мусульман, как злых недругов.
— Когда Магомет возвращался из пустыни, в Медине ему повстречался путник. Магомет спросил его про то, какие люди живут в городе? И тот ответил: там обитают одни разбойники… А второй путник утверждал, что в городе живут одни лишь ангелы. Повстречался и третий путник, который так рассудил: в Медине есть и плохие, и хорошие люди. Дочь моя, мир населен и разумными тварями, и скользкими рыбами, и божественными бабочками. И кто осудит поведение каждого из них, если сам пророк, выслушав три мнения, ни одно из них не осудил. Я видел сегодня, дочь моя, как трудно нашему ордену укреплять веру в единственно правильное учение исмаилитов, которое благословляется аллахом. И тот, кто идет по этому пути, тот идет прямо в сады рая. Знай же, дорогая дочь, что если один огуз пытается воспротивиться исламу, то другой — с радостью примет его. Разве Тогрул-бек, Мелик-шах и султан Санджар не падают ниц перед всевышним небом! А они тоже огузы. Мы должны быть осторожны, как леопарды на охоте. Мы не устанем собирать плоды для нашего ордена и верных его служителей, — ал-Хазри отпил из глиняного кувшина фруктовой воды и долго жевал сухие финики.
С покровительственным видом горбун снова обратился к Аджап:
— Разве ты вчера не испугалась, когда узнала, что султан подарил тебя мне — исмаилиту? Разве ты не задумыва-ла плохое, пока не узнала, что члены нашего ордена решили спасти славную певицу двора, узнав о черных замыслах Санджара? Справедливость — вот высшее, что руководит нашим орденом. Ведь это исмаилиты через верных людей хитро и тихо подсказали султану подарить тебя мне, как бы этим рассчитавшись за поступок Зейнаб. Это было трудно сделать. О, как все трудно в нашей жизни!.. И ты верно говоришь, дочь моя, что с бедными кочевниками будет трудно бороться. Но знамя победы уже дано нам сегодняшними событиями в Самарканде.
— Учитель, мне боязно!.. Борьба за святое учение, о ко-тором вы мне рассказали, так жестока, что нужно ли это учение, если оно сопровождается таким страшным насилием?
— Любезная, ты начинаешь говорить недозволенное! Повелеваю — завтра же в утренней молитве постарайся отдать в пять раз больше поклонов, чем всегда. Да пусть аллах не прогневается за твою неумную и опасную мысль. И запомни раз навсегда, дочь моя: люди — это стадо!.. Им обязательно нужен пастух. А предводителем этого стада должен быть наш Орден. Приемы наши не жестоки. Просто люди, которые не хотят уступить нам дорогу, сами понуждают нас на такие способы борьбы. И все-таки главное в нашем деле — сбить с дороги вожаков стада, а когда вожак прыгает в реку, отделяющую грешную землю от рая, то стадо само бросается за ним. Мы расшатаем устои сельджу-кидов и перехватим власть. Говоришь, жестоко? А бедная Зейнаб, решившая принести себя в жертву во имя вашей любви, разве достойна такой страшной участи? Утопить в Мургабе прекраснейшую женщину… Бывшую возлюбленную. Да отсохнут у подлого султана руки! А каким пыткам хотел султан подвергнуть тебя за ослушание? Когда храбрый Ягмур узнал про это, он на коленях умолял выручить тебя…
— Как странно устроена судьба. Еще вчера Ягмур хотел отомстить тебе, учитель, за мастера Айтака, а сегодня конь судьбы повернул в иную сторону, — отозвалась Аджап, сжимая в руках кинжал, который она подарила Ягмуру, провожая его из Амуля в Мерв с вестью о смуте в Самарканде.
— Перст судьбы унизан многими кольцами. Ягмур хотел отомстить мне за мастера Айтака, это верно. Но когда храбрый юноша узнал истину, копье его ненависти повернулось против султана. Коварный Санджар потому и утопил Зейнаб, что она знала, кто убил соперника, претендовавшего на трон султана Хорасана. Про все это Ягмур узнал после, как занес надо мною меч… Мне ничего не оставалось, как доказать свою преданность, и я решил через членов нашего ордена спасти тебя. Вот так, моя Аджап, ты очутилась в безопасности.
— Трудно все это понять, — не сразу ответила Аджап, — и если бы не кинжал, который я сама подарила Яг-муру, трудно было бы оправдать сделанное…
— Ты жива и здорова — вот главный довод в пользу сказанного. А могла бы и ты, как Зейнаб, с камнями на шее покоиться на дне Мургаба. И в боях за Самарканд ты можешь с мечом в руках отомстить за свое горе и печаль.
— А как живет мой отец?
— Доброму хранителю библиотеки надо послать письмо, рассказать о помощи нашего ордена и о твоем благополучии, прекрасная Аджап. И пусть твой отец в своих молитвах призывает небо к возмездию, которое я готов совершить собственной рукой.
— Как же так! Вы столько лет служите султану?
— Только стены библиотеки, где мы с твоим отцом можем быть откровенными, знают истину. Я замечаю, как ты боишься смотреть на мое изуродованное тело, которое было когда-то стройным и сильным, как у джигита Ягмура. Мой нос перебит… Я окосел и горбат. Когда-то палач разрезал мои пятки и насыпал в живые трещины мелко нарезанный конский волос, чтобы я мог ходить только на цыпочках. Я знаю, чье это дело… С тех пор я мщу Санджару, бросившему меня в руки палача. Изуродован я за то, что служу ордену исмаилитов.
— Но почему ж вы сейчас в Самарканде?
— Султан послал вынюхивать… И вот горбатый кукольник, отлично знающий законы базара, дует на искры костра, охватывающего весь город. И как хорошо способствуют этому твои дестаны и пьесы, пропитанные злостью к султану Санджару. Я уверен, что скоро Самарканд будет воевать с Мервом. Пусть льется кровь двух наших врагов — мы будем ее пить!.. А сейчас, дочь моя, ложись спать. Да ниспошлет тебе аллах приятные сновидения, очищающие душу от грехов.
— Благодарю, учитель Я верю в ваши слова, но направить баранов с золотыми рогами по нужной нам дороге трудно. А если и удается это сделать, то ведь не всегда стадо идет за вожаком. Если Тогрул-бек принял ислам, то дальние огузы остались огнепоклонниками?
— Что с тобой, дочь моя? Ты опять говоришь недозволенное. Какой шайтан приходил к тебе сегодня в гости, когда я играл на базаре твои пьесы? Надо верить в наше учение, не осуждая в нем ни строчки… Ибо не может червяк понять замыслы садовника.
