Валерий Замыслов - Иван Болотников
— Да так. Возьми нас гребцами или работными — кули таскать. Мы хоть до Хвалынского моря пойдем, а денег не спросим. Охота нам Русь поглядеть.
— Кули таскать?.. Без денег? — купчина ехидно прищурил глаза. Воровать замыслили? Товар пограбить, а меня в воду? А ну проваливай! Стрельцов кликну!
— Чего шумишь, Еремей Митрич? Рыбу испугаешь, — весело произнес шедший мимо купец в суконном кафтане нараспашку.
— Да вот, кажись, лихие, — мотнул бородой на парией Еремей Митрич.
Купец глянул на Болотникова и нахмурился.
— Чего ж проманул, ростовец? Не ко мне ль снаряжался?
Перед Иванкой стоял знакомый купец с озера Неро.
— Прости, Мефодий Кузьмин. Содруг мой в тот день затерялся. А без него уйти не мог.
— А как здесь очутился?
— Здесь? — почесал затылок Иванка, и в глазах его запала смешинка. Так тебя ж искал, Мефодий Кузьмич. Мекал, ждать меня будешь. Куда ж тебе в Астрахань без ярыжек?
— Задорный ты, — ухмыльнулся купец. — А товар мой не пограбишь? Вишь, Еремей-то Митрич опасается.
— Коль крепко стеречь будешь — не пограблю, — все с той же смешинкой ответил Болотников.
— У-ух, задорный… И содруг твой экий?
— Так ведь из одного горшка щи хлебаем. Бери, Мефодий Кузьмич, не пожалеешь.
Купец увесисто хлопнул Иванку по плечу.
— Беру, прокудник! И друга твоего. Идем к насаду.
Пока шли до судна, Иванка обрадовано поглядывал на Волгу.
«Вот уж не гадал, не ведал. Знать, сам бог нам Мефодия Кузьмича послал. И купец, кажись, веселый».
Мефодий же Кузьмич, как потом прознал Болотников, три дня простоял в Ярославле из-за своих торговых дел. Половину товара он выгодно сбыл на городском торгу, а затем пошел с мошной на Английское подворье. Закупил нового товару и теперь грузил его на судно. Рано утром насад должен был отправиться в дальний путь.
Управились быстро: еще дотемна заполнили трюм бочками и кулями. Мефодий Кузьмич молвил:
— Покуда погуляйте, молодцы. Да, смотрите, в кабаке не упейтесь. Питухи мне не надобны.
— Да мы ж по единой, с устатку, — подмигнул ватаге рослый крутоплечий ярыга.
— Ведаю тебя, Игоська. Лишь бы до ковша добраться.
— Да клянусь богом — по единой! — перекрестился Игоська.
— Не клянись. Бога ты давно закинул. Лучше мне, Мефодию Кузьмичу, слово дай.
— А, може, без слова, а? — поскучнел Игоська.
— Тогда сиди в насаде.
Игоська тяжко вздохнул, кисло посмотрел на ватагу.
— Быть по-твоему, Мефодий Кузьмич.
— Ну то-то. Гуляй, молодцы.
Ярыжки поплелись в гору. Иванка поглядел вслед, вспомнил про деда Лапотка и ступил к Мефодию Кузьмичу.
— И нам можно?
— Отчего ж нельзя, ступайте. Но уговор тот же — питухов на судне не держу, — глаза купца были строгими.
— Попрощаться нам надо. Сюда с калинами брели, — признался Болотников.
— То дело доброе, идите.
Иванка и Васюта догнали артель, Игоська оценивающе глянул на обоих, спросил:
— Никак, с нами пойдете?
— С вами.
— И далече?
— А пока купец не выгонит.
— Купец? — сузил глаза Игоська. — А ведаешь ли ты, паря, что на Волге не купец, артель верховодит? Не ведаешь. Так вот мотай на ус. Купец на воде никто, клоп в углу. Он един середь нас, и ежели артели будет не слюбен тут ему и хана. В куль — и в воду. Волга, брат.
— Выходит, рисковый мужик Мефодий Кузьмич.
— Без риску купца не бывает.
Поднялись к крепости. Через Волжские ворота прошли в Рубленый город; потолкались по торговым рядам, выпили сбитня и свернули на Ильинку.
Недалеко от боярского подворья мужики рубили новую церковь. Звенели топоры, летела белая легкая стружка, духовито пахло смолистой сосной. Возле сруба прохаживался тучный боярин в бобровой шубе. Глаза маленькие, заплывшие, черная борода копной. Тыкал посохом, изрекал:
— Красно храм ставьте, не посрамите. Я, чать, сто рублев святым отцам отвалил.
— Не сумлевайся, батюшка Фотей Нилыч, храм поставим благолепый. Не пропадет твоя мошна, — со скрытой усмешкой произнес старый мастер, кланяясь боярину.
Мимо Фотея Нилыча, шлепая по луже босыми ногами, пробежал рыжий мальчонка в длинной до пят рубахе. Обрызнул боярину шубу. Тот стукнул о землю посохом.
— Подь сюда, нечестивец!
Мальчонка подошел, испуганно втянув голову в плечи.
— Вот тебе, поганец!
Боярин с силой огрел мальчонку посохом, тот вскрикнул и, скорчившись от боли, закатался по земле.
Болотников тяжело и насупленно шагнул к боярину.
— Аль можно так?
— Прочь! — глаза Фотея налились кровью. — Дожили! Смерд боярина попрекает.
Иванка вспыхнул, неведомая злая сила толкнула к боярину; выхватил посох, ударил.
— Караул! — завопил Фотей Нилыч.
Болотников ударил в другой раз, в третий, сбил боярина наземь. Посох переломился.
Подскочил Васюта, рванул Болотникова за плечо.
— Ныряй к соловью![50]
Мимо ехал извозчик верхом на коне; Иванка и Васюта прыгнули в возок.
— Гони, борода!
Извозчик понимающе хмыкнул и стеганул лошадь.
— Проворь, буланая!
Возок затерялся в узких, кривых улочках. Извозчик остановил лошадь подле глухого монастырского подворья, глянул на Иванку, крутнул головой.
— Смел ты, паря… И поделом Фотею. Лют!
Болотников протянул полушку, извозчик отказался.
— Не. С таких не беру… Знатно ты боярина попотчевал.
Иванка и Васюта встретились с нищебродами у храма Ильи Пророка[51]. Братия ожидала вечерню, расположившись на лужайке у ограды; развязав котомки и переметные сумки, трапезовали.
— Ну как помолились, старцы? — спросил Болотников.
— Помолились, чадо. Поснедай с нами, — молвил дед Лапоток.
— Спасибо, сыты мы… Попрощаться пришли.
— Попрощаться?.. Куды ж удумали, чада?
— По Волге с купцом поплывем. В судовые ярыжки нанялись, старче.
Дед Лапоток перестал жевать, повернулся к Волге, обхватив крепкими жилистыми руками колени. Лицо стало задумчивым.
— Когда-то и мне довелось плыть на струге. Под Казань ходил с ратью Ивана Грозного. Тогда я ишо зрячим был, белый свет видел.
Замолчал, вспомнив далекую молодость, и, казалось, посветлел лицом. Потом вздохнул и вновь заговорил:
— Чую, не для того вы сюда шли, чтоб к купцу наниматься. Не так ли?
— Воистину, старче.
— Ведал то, сердцем ведал, молоднше. Пойдете вы дале, к простору, где нет ни купцов, ни бояр.
— И на сей раз угадал, старче. В Поле наша дорога.
— Жаль, очи не зрят, а то бы с вами пошел. В Диком Поле я не бывал, молодшие, однако много о нем наслышан. Дай-то вам бог доброго пути.
Герасим, сидевший возле Лапотка, вдруг встрепенулся и привстал на колени, вглядываясь в боярина, идущего к храму.
— Он… Он, треклятый. Глянь, братия.
Нищеброды уставились на боярина, зло загалдели:
— Матерой. Ишь, пузо нажрал.
— Убивец!
— Покарай его, всевышний!
Признали боярина и Иванка с Васютой: то был Фотей Нилыч. Шел скособочась, тяжело припадая на левую ногу.
— Аль встречались с ним? — усмехнулся Иванка.
— Свел господь, — насупился Герасим. — Это тот (самый, что Николушку нашего порешил. У-у, треклятый!
Боярин был далеко, не слышал, но нищеброды загалдели еще злее и громче. Оборвал шум Лапоток:
— Угомонись, братия! Словами горю не поможешь… Тут иное надобно.
Нищеброды смолкли, глянули на Лапотка.
— О чем речешь, калика? — вопросил один из убогих.
— Ужель запамятовали? А не ты ль, Герасим, пуще всех на боярина ярился? Не ты ль к мщению взывал?
— И ныне взываю, Лапоток. Не забыть мне Николушку, до сих пор в очах стоит, — Герасим ткнул клюкой в сторону боярского терема. — Вон каки хоромы боярин поставил, во всем граде таких не сыщешь. Да токмо не сидеть те в них, боярин. Так ли, братия?
Глаза Герасима были отчаянными.
— Так, Герасим! Отомстим за Николушку.
— Петуха пустим…
«Вот тебе и убогие, — порадовался Болотников за нищебродов. — Дерзкой народ!.. Но петуха пустить не просто: караульные на подворье. Тут сноровка надобна да сила. Убогих же в един миг схватят — и прощай волюшка. За петуха — голову с плеч».
Вслух же вымолвил:
— Кровь на боярине, зрел его ныне. Пес он… В полночь с вами пойду.
— А как же насад? — спросил Васюта.
— Насад не уйдет, друже. Поспеем к купцу… Пойдешь ли со мной?
— Сто бед — один ответ, — вздохнул Васюта.
— Добро… А вы ж, старцы, ползите в слободу. Без вас управимся.
— Старцы пущай бредут, а я с вами. Мой был Николушка. Зол я на боярина, — произнес Герасим.
Дед Лапоток поднялся и обнял Болотникова за плечи.
— Удал ты, детинушка. Порадей за дело праведное, а мы тебя не забудем, — облобызал Иванку, перекрестил. — Удачи тебе.
