Василий Седугин - Князь-пират. Гроза Русского моря
Юрий схватил его обеими руками за рубаху, приподнял над креслом, прохрипел:
— Отвечай, где Листава?
— А на что тебе она? — лениво ответил Степан.
— Говори, иначе придушу!
— Чего шуметь? Ну в поруб я ее посадил, а что такое?
— Какое ты имеешь право издеваться над человеком?
— Она моя жена! При чем тут человек…
Юрий оттолкнул боярина от себя, грохоча сапогами, сверзся по лестнице на нижний ярус, ухватил за руку какого-то слугу:
— Где у вас поруб?
— Там… в сарае, — пролепетал тот испуганно.
В сарае Юрий увидел в земле решетку, под ней — холодная тьма. Караульный по-медвежьи ткнулся ему в ноги, замер.
— Там она? Открывай!
Мужик застонал, покачиваясь из стороны в сторону:
— Ой беда мне! Неживая она!
— Как неживая? Что ты мелешь?
— Спустился я сегодня утром к ней, а она лежит бездыханная…
— Уморил? Голодом уморил, негодяй?
— Не я! Боярин приказал не кормить. Но я, батюшка-князь, тайком пищу ей носил. Только не брала она ничего, как есть сама себя голодом уморила…
Подняли решетку, Юрий спустился в прохладный, пахнущий плесенью поруб. Там на какой-то драной подстилке лежала Листава. Он тотчас приник к ее груди, стал слушать сердце. Оно не билось. Тогда он бережно поднял худенькое тельце и вынес наружу. И только здесь, при свете, разглядел ее лицо. Оно исхудало настолько, что казалось, что кожа просвечивает насквозь. Выражение его было спокойное, умудренное, будто она знала такое, что не знали все окружающие.
Юрий положил ее на свежую майскую травку, сел рядом, стал неотрывно смотреть. Собрался народ, прибежали родственники, начался женский плач, причитания. Не выдержав стенаний, Юрий поднялся и ушел к дружинникам. Они с молчаливым сочувствием глядели на князя.
Юрий поднял полные боли глаза, проговорил с трудом:
— Как же он мог?.. Ведь она человек. Она жить хотела. Она тянулась к жизни, счастью. Она еще много детей могла нарожать… А он взял и убил. Как же он может после этого называться человеком?
Никто не проронил ни слова.
— Ему никто не нужен, он видит только себя, — будто размышляя, продолжал говорить Юрий. — Приказам князя он не подчиняется. Напали супостаты, надо идти защищать родину, а он не хочет. Ему не только люди, но и отчизна не дорога!
И после некоторого молчания вдруг вырвалось у него:
— Да такой человек жить не должен! Казнить его надо прилюдно!
— Постой, князь, надо все по закону, — вмешался Иван Симонович. — «Русская правда» запрещает применять смертную казнь. Самое тяжкое наказание в ней — применить к человеку «поток и разграбление»: и преступника, и его семью продать в рабство, а имущество отобрать в пользу князя.
— Я здесь закон! — возвысил голос Юрий и оглядел всех вокруг. — Я ваш князь, а потому должны слушаться меня! Приказываю: вздернуть Степана Кучку на ближайшем дереве!
— Думаю, никто не станет выполнять твой приказ, князь, — возразил Иван. — Среди дружинников никто не станет вешать боярина.
— Это почему? — набычился Юрий.
— Он — боярин. А боярин означает по-старинному — воин. Кучка принимал участие в битвах и сражениях, и он должен умереть как воин — от меча.
Упершись взглядом в Симоновича, Юрий долго молчал, потом произнес решительно:
— Пусть будет так. Назначь дружинника для исполнения казни.
Боярин Кучка был казнен на второй день после похорон Листавы. Чтобы люди забыли о его имени, Юрий приказал впредь именовать Кучково по названию реки — Москвой. Однако память осталась. Ипатьевская летопись продолжает называть Москву Кучковом: «До Кучкова, рекше (то есть) до Москвы». Летописи в XIV–XV веках одно из московских урочищ (в районе современной Сретенки) несколько раз именуют Кучковым полем. И лишь впоследствии новое название утвердилось окончательно.
VIII
На Крите причалили к пристани города Кандия. В просторной бухте стояли десятки судов, а кто они такие — купеческие или пиратские, — сначала было не разобрать, все мирно соседствовали друг с другом, занимались обыденным делом: нагружали и разгружали товар, матросы несли вахту, где-то ремонтировались, подновлялись. Только кинули сходни, как явился чиновник с двумя помощниками, потребовал хозяина корабля. Иван вышел к нему, представился.
— Сейчас осмотрим судно, — не глядя на него, властно проговорил чиновник, длинный, худой, глаза навыкате, — пересчитаем товар. Десятую часть уплатите в казну империи.
Слуги государевы действовали умело и споро, нисколько не интересуясь, откуда товар и кому предназначен. Получив плату, тотчас удалились.
— Больше они не явятся, — успокоил Ивана Петро, — чем и хорошо в Кандии. Оставляй, князь, охрану на корабле, а сами отправимся в город.
Улицы полого поднимались от моря к видневшимся недалеко холмам. Дома были непривычны для русских глаз: сплошь каменные, с каменными заборами, в которых были вделаны железные калитки, как правило, закрытые на глухие запоры. Окнами дома выходили во дворы, поэтому улицы представляли собой один сплошной каменный забор. На плоских крышах кое-где виднелись жители, они там сидели за столиками, ели, пили, прогуливались. Народ попадался самый разный: белолицые европейцы, смуглые южане, чернокожие жители Африки. На рынках, в лавках, ремесленных мастерских, публичных, игорных и заезжих домах, трактирах, кабаках толпились, громко разговаривали греки, венецианцы, генуэзцы, норманны, славяне, германцы, турки, арабы, сирийцы, евреи, персы… Прилавки магазинов ломились от драгоценностей, бархата, парчи и других товаров, в злачных местах обильно лилось вино, пиво и другие горячительные напитки. Пираты выделялись в толпе пестрой и богатой одеждой и разнообразным дорогим оружием; каждый пират вооружался сверх меры: то ли безопасней себя чувствовал, то ли от бравады, нацепляя на себя меч, саблю, кинжал и два или три ножа. Отличались они и разухабистым поведением, являясь на сушу затем, чтобы в короткий срок спустить награбленное и вновь отправиться в море на разбойничий промысел.
Иван и Петро выбрали нешумный трактир, заказали вино и закуску. Их соседями оказались пираты, судя по разговору — греки. Греческому Ивана учили в детстве, а Петро понимал речь многих народов. Они, выпивая, невольно прислушались, о чем говорили за соседним столом.
— …А тебе самому не надоело гоняться за мелкой рыбешкой? — спрашивал соседа здоровенный мужчина с покатыми плечами, короткой шеей и круглой головой; он выразительно вращал большими темными глазами и щерил широкий рот. — Месяцы порой пройдут, пока попадется купчишка с дрянным товаром. Ни нажиться, ни погулять вдосталь. Не так ли?
— Так, — отвечал ему худощавый, с длинным горбатым носом и пышными усами. — Я разве возражаю?
— Вот если ты меня, Стефан, поддержишь, мы можем такой куш отхватить, какой никому не снился.
— Вот ты, Ктесий, все ходишь вокруг и около, а толком ничего сказать не хочешь. Может, караван купеческих судов намерен ограбить? Так о нем надо заранее узнать, выследить время выхода, да еще с военными кораблями бой выдержать, одни купцы не ходят, нанимают армейское сопровождение. Да и плавают такие караваны раз в год, а то и реже. Что же, по-твоему, и надо целый год сторожить? А жрать-пить на что?
— Нет, не про караваны купеческие я говорю, — склонившись к собеседнику и понизив голос, проговорил Ктесий. — Я тут кусок пожирнее приглядел. Слушай-ка меня повнимательнее. Заходил я недавно в порт Фарама, что на западе Египта. Городок небольшой, но товаров через него проходит видимо-невидимо! От него идет прямая дорога до порта Клисма, что на Красном море. Так вот, купцы из Индии и Китая перегружают с кораблей свои товары и везут по дороге из Клисмы до Фарамы, а византийские, генуэзские, венецианские и прочие торговцы тем же путем переправляют свой груз в Красное море и далее в Индию и Китай. А какие товары! И китайский шелк, и индийские тончайшие ткани, и пряности, и чего только нет!
— Так ты предлагаешь напасть на Фараму? — с придыханием спросил Стефан.
— Угадал! Крепостные стены там так себе, можно с разбега перепрыгнуть, охрана небольшая. Подойти внезапно и взять приступом крепость не составит труда.
Стефан откинулся к стенке, пошевелил усами. Затем проговорил раздумчиво:
— Взять-то мы Фараму возьмем, но ты представляешь себе, с кем свяжешься, кого врагом себе наживешь? Это же могущественный Арабский халифат! Я сколько плавал по Средиземному морю, так вдоль берегов Африки и до самого Гибралтара встречал только арабские владения. Ты думаешь, простят нам столь дерзкий вызов? У арабов сильный флот, они тебя сыщут в любом уголке Средиземного моря!
— Продумал я и это. Разграбим мы Фараму и тотчас скроемся на каком-нибудь небольшом острове Эгейского моря. Переждем гнев халифа, а потом спокойно вернемся на Крит. Что, по-твоему, у арабского правителя только и забот, что ловить пиратов?
