"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли
Он посмотрел вслед Ганецкому и повернулся к женщинам. Сверток был спрятан в шали у Анны, она держала за руку мать. Бабка стояла отдельно, вскинув голову. Константину показалось, что ее губы шевелятся. Он, в карете, показал Анне склянку. Средство было безвредным для детей. Константин сам видел, как старшая дочь, греческая королева Ольга, давала его сыновьям.
- Семеро внуков у меня, - отчего-то, подумал он, - но ведь маленькая, она..., Она дочь Анны, ее внучка..., Господи, я обещаю, я всю жизнь буду о них заботиться. Сколько мне Господь отмерит, столько и буду..., - комната, где помещались внучка и кормилица, не запиралась. Он сказал Ганецкому, что женщины хотят увидеть младенца. Комендант согласился:
- И мать пусть на нее посмотрит. Пусть она ничего не понимает, пусть не в себе она, но все равно..., -Константин, дождавшись, пока Ганецкий уйдет, указал на камеру дочери. Женщины зашли внутрь. Он отправился за маленькой, вверх, по узкой лестнице. В этом ярусе тоже было тихо, но великий князь, прислушавшись, уловил шум ветра и плеск воды за стенами.
- Петербургу быть пусту, - отчего-то, вспомнил он, и на цыпочках зашел в комнату. Горела свеча, было тепло, пахло молоком. Кормилица похрапывала, отвернувшись к стене. Маленькая лежала в колыбели. Он наклонился над внучкой и достал склянку. Младенец зачмокал нежными губками. Константин быстро коснулся мизинцем маленького рта. Капли были сладкие, туда добавляли сахарный сироп. Девочка зевнула и заснула еще крепче. Он осторожно взял внучку на руки:
- И, правда, тяжелая. Большая девочка. Господи, только бы Анна пришла в себя, перед смертью, - он вышел из камеры, - только бы увидела дочь..., - он нес внучку вниз и просил, чтобы девочка выросла здоровой, чтобы у нее все было хорошо.
- Пусть растет на мельнице, - сказал себе великий князь, - там воздух хороший, лес..., Я знаю, все эти ограничения когда-нибудь отменят, обязательно. Да и потом, я сделаю маленькой паспорт. Как..., - он остановился перед входом в камеру дочери, - как ей..., Анне…, - он сглотнул и занес младенца внутрь. Они сидели на деревянной кровати. Бабка стояла в углу. Константин увидел, как шевелятся ее пальцы. Дочь лежала на спине, с мертвенно бледным лицом, ее губы двигались. Константин передал внучку Анне. Женщина вытерла глаза: «Сейчас..., мы ее переоденем, перевяжем бирку...»
Константин смотрел на впалые щеки дочери, на закрытые веки, на кровь вокруг синеватых, искусанных губ. «Что..., - он откашлялся, - что она говорит?»
- Шма, Исраэль, - раздался рядом сухой, ледяной голос бабки.
- Это молитва, которую произносят перед смертью. Она ее говорила с тех пор, как..., - Ханеле не закончила и властно велела:
- Дайте мне девочку. Я ее вынесу отсюда. Во дворе никого нет..., - Константин удивился:
- Но Анна…, Хана, она не умирала, все это время, почему...
В свете свечи ее ослепшие глаза засияли:
- Все это время она была мертва..., - Ханеле, резко взяла ребенка у внучки. Трупик, в казенных пеленках, с биркой на руке, лежал на кровати, рядом с Анной.
Мать взяла ее за руку:
- Хана, доченька моя, посмотри на свою девочку. Она большая, здоровая, мы ее вырастим..., -Константин, увидел, как поднимаются веки дочери. Она застыла, глядя на младенца, что спокойно устроился в шали прабабки. Из-под холщового чепчика выбивались рыжие волосы. Серые глаза Анны были устремлены прямо на дочь. Кровать начала трястись, подниматься вверх, женщины вскочили. Константин заставил себя не отворачиваться. Дочь выгибалась, билась в конвульсиях, рот раскрылся в безмолвном крике. Она шептала: «Нет! Нет!»
Ханеле, быстрым шагом, не оборачиваясь, вышла из камеры.
- Сделай это, - велела она себе, поднимаясь по лестнице, - сделай, и тогда ничего не случится. Тогда все будут прощены..., - во дворе равелина было пусто, хлестал дождь. Шпиль крепости освещался молниями.
- Ты смогла противостоять демону, - напомнила себе Ханеле, - а это дитя. Человеческое, не такое, как ты. Когда я умру, больше нас не останется..., - она закрыла глаза и увидела далекую, скованную льдами землю, услышала крик птиц над озерами:
- Их тоже, потом, не останется. И ее..., - Ханеле посмотрела на темноволосую девушку, с прозрачными, голубыми глазами, что стояла у куста роз, - ее тоже не будет. Я устала..., - она присела на какой-то камень у входа в равелин и положила младенца себе на колени.
- С Мирьям все хорошо..., - она услышала лай собак и размеренные удары колокола, - с Давидом..., -лязгнули металлические двери, а потом Ханеле улыбнулась: «И с ней тоже, с Авиталь».
Вокруг нее были лесистые горы. На берегу чистого озера, маленькая девочка, лет четырех, возилась с камешками. Авиталь сидела рядом, с удочкой в руках.
- Ханой назвала, - удовлетворенно вспомнила Ханеле, - и дальше так будет. Они все узнают, обязательно..., - она заставила себя посмотреть на младенца. Девочка спала, завернутая в тряпки. Ханеле сомкнула костлявые пальцы на ее горле и надавила.
Она, внезапно, почувствовала прикосновение мягкой, ласковой руки.
- Не надо, - услышала она голос матери, - не надо, милая. Ты отомстила за меня, а теперь..., - мать поманила ее за собой, - пусть свершится то, что предначертано. Пусть все будет, как будет. Господь о них позаботится..., - мать указала в сторону зеленых холмов. На горизонте поднимался вверх, каменными стенами, такой знакомый Ханеле город.
- Все ждут, - тихо сказала мать, - и отец твой, и мачеха, и Нахман, и мальчик ваш, и Аарон с Авиталь. И брат твой, с женой..., - Ханеле увидела еще двоих, людей и сглотнула: «Мама, зачем...»
- Господь это решил, - пожала плечами мать, - не нам с ним спорить, не нам вмешиваться в дело рук Его. О детях позаботятся, и о ней, - мать нежно посмотрела на девочку, - тоже. Все будет хорошо..., -вокруг матери засиял свет. Ханеле почувствовала на лице теплый ветер и разжала руки. Она поднималась, вслед за матерью, к Яффским воротам, видя отстроенный город, блестящую, золотую крышу Храма, над которой вились белые голуби.
- Всякое дыхание да славит Господа, - прошептала Ханеле. Она почувствовала, что мать пожимает ей руку: «И мы тоже будем, милая».
- Хорошо, - успокоено подумала женщина, - все хорошо.
Они зашли в свет, исчезая на горизонте, где лежал Иерусалим.
Когда Константин, с женщинами, вышел во двор, ребенок лежал на камне. Дочь умерла тихо, положив голову на колени матери. Великий князь держал ее за руку и плакал. Они тоже плакали. Константин заметил, как изменились лица женщин. У старшей поседели волосы, на лбу и под глазами появились морщины, у Анны побелели виски. Она всхлипывала, укачивая дочь, а потом, едва слышно, сказала:
- Вот и все. Мы теперь другие, милый..., Ты не захочешь..., - Анна запнулась, и он прижался губами к ее руке:
- Я говорил, я никогда вас не оставлю. Я люблю тебя..., - они уложили дочь на кровать, аккуратно прикрыв ее одеялом. Константин, украдкой, перекрестил высокий лоб: «Спи спокойно, милая».
Мать Анны бросилась к камню, подхватив ребенка. Женщины, растерянно оглядывались, и Константин понял:
Ветер утих. Сейчас вода спадет. Но где, же она..., - от старой женщины не осталось и следа, будто она растворилась во тьме. Внучка спокойно, спала, часы на соборе начали медленно бить полночь.
- Ее больше нет, - тихо сказала ему Анна, - бабушка ушла. Свершилось предначертанное..., -Константин велел себе больше ничего не спрашивать:
- Пойдемте. Надо кормилицу найти, я привезу надежную..., - они стояли, втроем, глядя на младенца. Девочка нежно, ровно дышала. Хана ласково коснулась белой щечки. Константин, несмело, спросил: «Ее тоже..., тоже Анна будут звать?»
Прабабушка покачала седой головой:
- Нет..., - она, внезапно, улыбнулась:
- Фрида. Это значит: «радость». Наша радость..., - она уложила младенца в шаль. Константин вспомнил рыжие волосы внучки, ее голубые глаза:
- Федор Петрович был бы рад. Фрида..., - он взял Анну за руку, старшая женщина пошла впереди. Они направились к экипажу, у стены Алексеевского равелина.