Горничная Карнеги - Бенедикт Мари

Обычно поджатые губы мисс Аткинсон растянулись в улыбке, и она громко захихикала в ответ на какую-то шутку собеседника. И даже схватилась за его руку чуть выше локтя, как будто шутка была столь блестящей, что ее нельзя выслушать без опоры, не рискуя свалиться со стула. Я смотрела на них и испытывала необъяснимое раздражение. Может быть, потому, что знала: мистер Карнеги способен вести настоящие, серьезные разговоры? Или потому, что считала мисс Аткинсон недостойной его внимания?

Гром прогремел прямо над полем, молния прорезала небо и ударила в ближайшую рощу. И сразу же хлынул дождь, словно только и ждал сигнала.

Я взяла миссис Карнеги под локоть, проводила ее до кареты и бросилась помогать остальным дамам. Они нервно смеялись и цеплялись за мою руку под хлещущим ливнем, пока я усаживала шестерых в карету, предназначенную для четырех человек. Старший мистер Карнеги втиснул столько же мужчин во вторую четырехместную карету, которую наняли специально для этого случая. Слуги под предводительством мистера Холируда принялись поспешно убирать посуду и все, что попадалось под руку, в кибитку садовника, пока та не начала опасно покачиваться от втиснутых в нее предметов обихода, мебели и перепачканного, мокрого персонала.

Снова сверкнула молния, прогремел гром. Кучера пытались успокоить испуганных лошадей. Они дожидались, когда мы с мистером Карнеги заберемся в кареты, но лошади были готовы сорваться и понести. Да и в любом случае ни в один из экипажей мы не поместились бы.

Мистер Карнеги махнул кучерам, чтобы отправлялись без нас.

Миссис Карнеги крикнула из окна:

— Не уезжайте без Эндры!

— Мы где-нибудь спрячемся, — крикнул он в ответ. — Как доберетесь до дома, пришлите карету за нами!

Лошади сорвались с места и галопом помчались по лугу. Мы с мистером Карнеги огляделись в поисках подходящего укрытия. Роща на краю поля казалась лучшим из вариантов. И мы со всех ног побежали туда, прикрывая головы руками в тщетной попытке уберечься от ливня.

С выбором мы не ошиблись. Густая листва защитила нас от дождя, стволы деревьев заслонили от ветра. Мистер Карнеги снял свой сюртук, расстелил его на земле и жестом пригласил меня сесть.

— Я не могу, сэр. Так нельзя.

— Я настаиваю, мисс Келли. Я не могу допустить, чтобы леди испортила свой наряд.

— Право, не стоит, сэр. Это лишь скромная форма служанки. Я благодарна вам за комплимент, но я никакая не леди, а всего лишь ее горничная.

Он опять указал на сюртук, не оставляя выбора, и мне пришлось подчиниться и сесть. Отказ был бы равносилен неповиновению приказу хозяина, за что мне грозило бы увольнение и — еще хуже — занесение в черный список миссис Сили. Хотя мистер Карнеги и не производил впечатления человека, способного на столь мелочную жестокость.

Он сел рядом со мной, прямо на мокрую траву, и сказал:

— Вы настоящая леди, мисс Келли. Среди моих знакомых женщин нет никого, кто сравнился бы с вами умом и изяществом манер.

Меня поразили его слова. Наверное, мне следовало оскорбиться. Или насторожиться и заподозрить неладное — учитывая многочисленные рассказы о лордах Мартинах, домогавшихся своих служанок. Но, честно говоря, его комплимент пробудил во мне странный восторг. Никто никогда не называл меня леди, и я испытала от этого тайное удовольствие, но больше всего мне польстила похвала моему уму. Папа всегда говорил, что я слишком горжусь своим развитым умом и эта гордость не доведет до добра, хотя он сам поощрял мою тягу к знаниям.

Я, конечно, не стала высказывать вслух эти мысли и произнесла лишь то, что от меня ожидалось:

— Вам не следует так говорить, сэр. Это недопустимо.

Компанейский, решительный, всегда уверенный в себе мистер Эндрю Карнеги покраснел, как мальчишка. Румянец смущения разлился по его щекам, словно неудержимый лесной пожар, контрастирующий с его медно-рыжими волосами.

— Прошу прощения, мисс Келли, если мои слова вас оскорбили. Я говорил слишком прямо и откровенно, позабыв, что вы происходите из кругов куда более благородных, чем мир грубых ткачей из Шотландии, откуда родом я сам. Я еще только учусь правильному обхождению в столь утонченной среде, и надо признаться, это не самая легкая наука.

У меня возникло чувство, что он говорит не о себе, а обо мне. Как же мы с ним похожи!

Мне, наверное, следовало объясниться.

— Мой упрек проистекает не из различий в нашем воспитании, а из различия в нашем нынешнем положении. Комплименты, которые вы сделали мне, уместны в беседах с дамами вашего круга, с той же мисс Аткинсон, но никак не с горничной, служащей в вашем доме.

Он надолго задумался над моими словами, а потом произнес:

— Я понимаю ваше беспокойство, мисс Келли, но все знакомые мне дамы слишком претенциозны и при этом поверхностны. Да, они образованы, но в их учености нет ни глубины, ни чувств. Особенно у мисс Аткинсон. — Он секунду помедлил и вновь покраснел. — В отличие от вас.

Мы неловко притихли, не зная, как вести себя друг с другом в обстановке предельной искренности, вне рамок разделенного на общественные слои мира, в котором существовали обычно. С первого дня в Америке я ощущала себя ненастоящей — какой-то искусственной и совсем на себя не похожей — и не хотела упустить внезапно представившуюся возможность говорить честно и откровенно, пусть даже моя откровенность была лишь частичной.

— Я так и не поблагодарила вас за подарок, — сказала я, не отрывая глаз от травинки, которую вертела в руках. — За прекрасное издание «Авроры Ли».

— Еще один недопустимый поступок, — заметил он.

Я принялась горячо извиняться за то, что поначалу попеняла ему на неподобающее поведение, но вдруг услышала его тихий смешок. Обернувшись, я увидела его озорную улыбку и поняла, что он меня дразнит. Пришлось одарить его испепеляющим взглядом, каким я обычно смотрела на папу, когда он подтрунивал надо мной, Элизой или Сесилией, и мистер Карнеги рассмеялся еще громче. Я не смогла удержаться и тоже рассмеялась.

Вся неловкость, сопровождавшая наше общение, прошла без следа, и я поняла, что его искренность в признании собственных затруднений открыла дверь между нами. На мгновение мне показалось, что я обрела настоящего друга и больше не одинока.

Глава шестнадцатая

— Ослабь нитку, Клара, — велела миссис Карнеги.

Я слегка повернула моток пряжи, который держала в руках, чтобы ослабить натяжение черной шерстяной нити, тянущейся от клубка к спицам хозяйки. Миссис Карнеги вязала шарф для своего обожаемого Эндрю.

— Расскажи-ка подробнее о последних коммерческих сделках Томаса Миллера, — попросила она.

Мистер Карнеги пришел в библиотеку еще час назад, и весь этот час они с миссис Карнеги обсуждали «Сайклопс айрон» [6]. Мистер Миллер, вспыльчивый ирландец, давний приятель старшего мистера Карнеги, основал эту компанию после того, как его вытеснили из совета директоров другой сталелитейной компании, «Айрон сити фордж» [7], по настоянию остальных учредителей — Джона Фиппса, братьев Кломанов и младшего мистера Карнеги, ставшего пайщиком с подачи старшего брата. Потеря контрольного пакета акций, как говорится, взъерошила перышки мистера Миллера, но обаятельный Эндрю Карнеги быстро его успокоил и помог разработать новые уставные документы для «Айрон сити фордж» и «Сайклопс айрон», так что все стороны остались довольны.

Чугун и стальной прокат. Постоянная тема в разговорах хозяйки с ее старшим сыном. Даже я понимала, что в годы войны спрос на черный металл значительно превышал предложение: он шел на броню для боевых кораблей, на изготовление рельсов и паровозов, на оружие и боеприпасы. Из обрывков подслушанных разговоров я сделала вывод, что Карнеги стремились стать крупными игроками в данной отрасли производства и принимали все необходимые меры для воплощения своих планов в жизнь.