Ночная ведьма - Малаваль Шарлин
Допрос № 25
7 февраля 1943 года
Иван Голюк. Почему ты молчишь?
Вера Петрова. Я не молчу. Мы же разговариваем.
Иван Голюк. Ты рискуешь, очень рискуешь, покрывая их. Тебе это известно?
Вера Петрова. Я не покрываю их. Они погибли в бою, и нет никакой веской причины очернять их память. Мы перестали быть женщинами, но должны оставаться людьми.
Иван Голюк. О чем ты?
Вера Петрова. Моя женственность была похищена. Я начала ходить по-мужски. С обритой головой я стала похожа на мужчину. Моя одежда замызгана грязью и застывшей смазкой, я не помню запаха духов и розового крема.
Иван Голюк. Мы на войне, а ты жалуешься, что лишилась своего мелкобуржуазного комфорта!
Вера Петрова. А с каких это пор женские месячные стали мелкобуржуазными? Когда мы прибыли на фронт, наши организмы перестали нормально функционировать. Месячные прекратились. Как и все остальное. И они не возобновятся, я знаю. Сначала это было даже удобно. Как скрыть следы крови, когда у нас ничего нет? Белье нормировано, тщательно сосчитано. Можно использовать портянки, но тогда ноги отморозишь. В морозные дни это неразрешимая задача.
Иван Голюк. Мне наплевать на это, товарищ! Изволь отвечать на вопросы! Разоблачить предателей — твой долг.
Вера Петрова. Может, это из-за сильного холода. Другие говорят, что из-за тряски, из-за нехватки воды и пищи. А я думаю, из-за того, что мы слишком часто умирали от страха.
Глава 22
Авиабаза в Ворошиловске,
июнь 1942 года
— Мерзавцы! Мерзавцы! Мерзавцы! — ревела Аня.
Хоть она и была самой юной и наименее опытной летчицей 588-го полка, месяцы тренировок в Энгельсе выковали у нее огневой темперамент. Она металась как лев в клетке, молотя кулаками воздух. Из-под повязки на правой руке торчали изувеченные синеватые пальцы, но ярость была сильнее боли.
— Они за это поплатятся!
Ее самые близкие подруги, Татьяна и Шура, штурман Аниного самолета, не решались наигрывать песенки, беззвучно перебирая клавиши аккордеона, полученного на прощание в подарок от комсомольской организации Саратова. Татьяна выучилась игре на аккордеоне еще в детстве, особенно любила она мазурки, которым ее обучила перед смертью бабка-полячка. Татьянины пальцы замерли на клавишах, длинные рыжие косы обрамляли прелестное разочарованное лицо.
Ночной бомбардировочный 588-й полк, состоявший исключительно из женщин моложе двадцати пяти лет, прибыл на авиабазу Ворошиловска, в трехстах километрах к юго-востоку от Ростова-на-Дону. Все девушки — пилоты, штурманы и механики — толпились в помещении, отведенном им под казарму, но больше похожем на хлев по всем признакам, начиная с запаха. Тут было далеко даже до скромного комфорта авиабазы в Энгельсе. Кто-то из девушек готовил себе спальное место, расстилая на деревянных нарах прямоугольники грубой хлопчатой ткани и рассеянно отмахиваясь от кошмаров этого утра. По каменным стенам сочилась влага. К счастью, на степных просторах предгорий Кавказа, по которым вилась река Кубань, июнь обещал быть погожим.
— Успокойся! — прикрикнула на Аню Марина Раскова, входя в казарму.
Девушки затаили дыхание, всем своим видом выражая смирение и уважение к начальнице. Все, кроме Ани, которая никак не могла успокоиться:
— Мы ничем не хуже их, и они это увидят!
Этим ранним июньским утром 1942 года все начиналось хорошо, 588-й полк вылетел на заре с авиабазы Энгельса. Летчицы распрощались с подругами из дневного бомбардировочного полка, еще ожидавшими вылета, затем двинулись клином на своих По-2 во главе с Мариной Расковой и Евдокией Бершанской, которая была назначена их командиром. Аня гордо пролетела над величественной зеленеющей донской степью, потом следила за извивами Волги с красноватыми отсветами зари. Наконец-то! Она будет сражаться, защищать свою Родину. Она давно ждала этой минуты.
Вдали, на юге небо было таким ясным, что летчицы могли полюбоваться золотистыми берегами Азовского моря, и ровный шум двигателей сопровождал их мирный полет. Звено сохраняло постоянную скорость — сто сорок километров в час, небо было чистым, ветер еле ощущался. Шура наслаждалась открывшимся видом и разделяла энтузиазм подруги:
— Это чудесно! Как раз такое безоблачное небо, которого нам пожелала Марина. Представить невозможно, что на земле идет война.
Но что-то начало Аню беспокоить. Ей показалось, что за ней следят, что ее преследуют. Дурное предчувствие не покидало ее.
Она нервно обернулась и взглянула на солнце. Шура, видя, что Аня обернулась еще раз, крикнула:
— Что ты творишь, черт возьми!
— Что-то не так, я уверена, — ответила Аня.
— Подожди… Линия фронта очень далеко. Здесь мы в безопасности.
Для очистки совести Шура тоже развернулась и, прищурившись, взглянула в сторону солнца.
— Аня, ты права, нас…
Она не успела договорить, когда их ослепила короткая вспышка. Самолет внезапно сбился с курса, попал в турбулентный поток, и его сильно тряхнуло. Аня вцепилась в рычаги и быстро обернулась. Шура схватила бинокль и взревела:
— Нас преследуют! Их трое. Они прямо напротив солнца, я не вижу фюзеляжа, но, должно быть, это «Мессершмитты Bf-109».
Аня задыхалась, руки ее дрожали, ей нужно было быстро принять решение. Остальные самолеты их полка разлетелись во все стороны, как стайка вспугнутых воробьев. Аня с силой нажала рычаг, самолет клюнул носом и стал пикировать.
— Это невозможно. Они так далеко от линии фронта, — воскликнула в панике Шура. — Мы еще не вооружены. Пулемет пустой. Мы не можем даже защи…
— Брось карту и скажи, где они находятся, — оборвала ее Аня, которой удалось взять себя в руки.
Она постаралась освободиться от шквала мыслей, ни о чем не думать. Им с Шурой просто надо выбраться из западни, вот и все.
— Не упускай их из виду!
Продолжая сжимать рычаг, Аня следила краем глаза за показаниями альтиметра. Четыреста пятьдесят метров. Четыреста метров. Триста пятьдесят метров. Они продолжали пикировать. Триста метров. Двести метров. Сто метров.
— Ты рискуешь, Аня!
— Следи за мессерами, говорю тебе! — отозвалась Аня спокойным голосом, от которого Шура похолодела.
Шура уже не понимала, пытается ли ее напарница увести самолет от преследования или просто хочет, чтобы все поскорее закончилось. Если самолет превысит допустимую скорость, он может разрушиться, крылья не выдержат. Тогда они окажутся пленницами летящего гроба, обреченного рухнуть камнем на землю.
Зеленеющая равнина и золотистая лента реки стремительно приближались. Аня закусила губу и отвела взгляд от приборной доски. Она знала, что давно превысила разрешенную при крутом снижении скорость и рисковала повредить самолет, но продолжала искать возможность скомпенсировать недостатки машины, ее устаревшую конструкцию и слабый мотор. Маленький По-2 был вдесятеро слабее вражеских истребителей. Кабина завибрировала, послышался нехороший металлический дребезг.
Пятьдесят метров. Сорок метров. Тридцать метров.
Она резко рванула рычаг. Успела заметить, что самолеты ее полка разлетались врассыпную, преследуемые истребителями.
Двадцать пять метров.
Аня старалась ни о чем не думать. Они попали в лапы врагу.
— Где они? — взревела она.
— На четыре часа, двое. Третьего не вижу. Ближний несется прямо на нас.
Превосходство истребителей не вызывало сомнения. Стремительные и верткие, они быстро меняли курс. Оставался последний шанс: лететь как можно ниже и как можно медленнее. Аня знала, что из-за низкой скорости По-2 его было парадоксально трудно взять на прицел. Вражеские самолеты подлетали к ним слишком быстро, что вынуждало их опасно снижать скорость, если они хотели скорректировать стрельбу, в свою очередь рискуя сорваться в штопор и разбиться.