Театр тающих теней. Под знаком волка - Афанасьева Елена

— Я тебя… вас… тебя за его жену приняла. Или не жену, или в общем, ну, раз дети, значит, за жену. Еще подумала: жена с детьми, а он первую попавшуюся девку в дом привел.

Женя смеется:

— Ладно, первая попавшаяся девка, пошли.

— Куда?

— Помогать будешь. Кураторша из галереи час уже звонит, требует, чтобы я спустилась, с каким-то посетителем поговорила. Как я понимаю, спешить тебе некуда.

Даля неловко пожимает плечами.

— Некуда, — констатирует Женя. — Что-то у тебя случилось. Димка «первых попавшихся» без ярко выраженных сексуальных намерений в дом не приводит. Для сексуальных намерений у него обычно «болонки» или «газельки», которые утром исчезают быстрее, чем он успевает проснуться. Не знаю, как он их так муштрует, но завтракать нам вместе приходится редко, или они сами боятся, что заставлю их Маню и Аню кашей кормить… В общем, под эти категории ты не подходишь. Остается категория спасаемых, которых Димка подбирает, когда спасаемым идти некуда.

— Некуда, — эхом повторяет Даля. Спохватывается. — То есть у меня бабушка есть… Была, умерла недавно, а ее квартиру сдали. Мама есть… где-то. Ах, да, еще муж…

— Даже муж?

— Ну… не совсем муж… Совсем не муж, как выяснилось.

— Ладно, с твоими родственными связями разберемся позже. Если нет планов на сегодня, тогда пошли. Двоих девиц в поле зрения держать и делами заниматься в галерее немыслимо. А к трем фотографы приедут, экспозицию снимать. Поможешь?

И так тепло и спокойно становится, что из этой «чужой жизни» ее не выгоняют, что приглашают этой жизнью пожить. Так хорошо. Впервые за сутки и еще три часа. Самые гнусные сутки и еще три часа в ее жизни.

— Идти куда?

— Вниз. У меня там галерея. Нужно спуститься.

— Галерея?

— Да. На первом этаже.

Пока, быстро одев девочек, спускаются, Женя объясняет, что прежде на месте галереи был магазин.

— Чего в нем только не продавали. И «Мясо-Птица» назывался, и «Канцтовары». Потом закрашенная белой краской витрина долго пугала проезжих-прохожих, покупатель никак не находился. Ясное дело, помещение в центре, ценник зашибись, а толку!

Женя машет рукой.

— Как парковку в нашем проезде запретили, покупателей совсем мало стало. Пешеходы с двух выходов из метро идут в разные стороны, а мы ровно посередине. Но когда от своих материнских обязанностей окончательно озверела и поняла, что еще день в роли идеальной мамаши, и меня парализует, я этот первый этаж и купила, и сама не знала зачем. Лика, подруга, сказала: «Фотогалерею сделаешь», я фотограф, — поясняет Женя. — Я и сделала. Потом расширились, теперь разные выставки проводим, и фото, и дизайн, и современное искусство, и не только современное. Еще одну галерею в Питере купила. Лика сейчас отделку заканчивает, надо и туда ехать.

Несколько шагов отделяют этот подъезд и двор, превращенный, как все московские дворы, в плотно набитую парковку, от фасада дома, где находится вход в Женину галерею. Вчера на ее фоне трагедия с умершей старушкой из троллейбуса разворачивалась. А потом ночью они с Джоем проходили мимо, и Далю пугали тени в огромных витринах. Но она и не думала, что утром в этот театр теней войдет, да еще и вместе с хозяйкой.

Витрины снова призрачно белы, не настала еще снова ночь, когда из этой белизны возникают тени.

Но тень возникает прежде ночи.

Тень черного человека… Который на остановке наблюдал… за… умершей старушкой?

Снова на той остановке, заглядывает в витрины галереи.

Тень или явь?

Чернявенькая Аня вертится у Дали на руках и вдруг как заревет.

— Стлашный дядя!

— Тебе показалось! Показалось! Видишь, никого нет!

Даля пытается успокоить девочку. Но сама боится больше нее.

Сотворение интриги Карлица Мадрид. 1649 год

Карлица так Карлица.

Прежде при дворе таких, как она, говорят, было много. До сотни доходило.

— Путались везде под ногами! — говорит ее обожаемая Герцогиня.

Диего, сеньор Веласкес, придворный художник, рисовал их и на портретах с Их Величествами, и с инфантами, и самих по себе. Некоторые из картин Карлица видела в его большой мастерской в дальнем левом крыле дворца.

Было много, стало мало.

Последний из «таких, как она» любимцев двора, Франсиско Лекано, почил в свои юные двадцать два года, ненадолго пережив своего хозяина инфанта Бальтазара Карлоса.

«В свои юные» — для любого другого. Но не для карлика.

«Такие, как она», ей сказали, живут недолго. Намного меньше обычных людей.

Значит, за это «не долго» ей нужно всё успеть!

Такие, как она, бывают пажами — кто лучше них пронесет шлейф!

Такие, как она, бывают шутами — кто еще правдой насмешит суверена до слез!

Такие, как она, бьют в колокола, дудят на турнирах в рожок, удерживают коней и снова и снова смешат хозяев и гостей.

Но она смешить не намерена! Не намерена быть пугалом. Или шутом.

Она намерена быть!

И значить! Много значить при дворе! Не меньше, чем ее обожаемая Герцогиня.

Она намерена быть!

Это пока они все говорят: «Карлица». Потом скажут: «Первая Карлица». «Первая Карлица королевства».

А после и привыкнут. Про ее размеры забудут. Как забыли про костяную ногу и стеклянный глаз героя взятия Бахараха Дона Родригеса.

Забудут, что она карлица. Она заставит их забыть. И останется просто — Первая!

С ней, Лорой, Герцогиня всегда надменна и строга. Хоть и рассказывает всем и каждому, что «со своей мартышкой она почти как с родной дочерью, если не лучше».

Впрочем, дочери у Герцогини нет, как нет и сына. Детей герцогской чете бог не послал. Всем Герцогиня рассказывает, что она верх заботы и ласки. И сама в том уверена. Но Карлица чувствует от нее только надменность. И пахнущие тальком нижние юбки, меж которыми она быстро учится семенить или бежать в такт шагам Герцогини.

Придумала этот трюк сама Герцогиня. Как розыгрыш для большого королевского бала: что ее Лора, ее мартышка, в самый интересный момент выскочит из-под ее фижм и устроит представление для Его Величества Филиппа IV и Её Высочества Марии Терезии.

Из покоев почившего инфанта Бальтазара принесены специальные узкие штанишки, и белошвейке задано до заката сшить такие же штанишки наподобие мальчиковых, чтобы не мешались при ходьбе под фижмами.

Они даже порепетировали с Герцогиней, и Лора быстро поймала ритм. Научилась семенить точно в такт шага. Высочайшая сеньора даже изумилась:

— De tal palo, tal astilla… — как-то странно обмолвилась Герцогиня.

«Яблочко от яблони». При чем здесь яблоки, отцы и сыновья, Лора не поняла. Но нырнула под фижмы Герцогини. И семенила ее шагу в такт.

Его Величество и Её Высочество были в восторге, только страшный Бастард, Сицилиец, стоявший за троном, был всем недоволен и страшно скалил зубы. После того как Карлица выпорхнула из-под юбок Герцогини, пажи принесли и надели на нее ее собственные фижмы, куда меньше детских, какие носит десятилетняя инфанта, после чего она еще и начала играть на лютне.

Его Величество громко смеялся и даже закашлялся — «португальский портвейн ни в то горло пошел!». И инфанта весело подхихикивала.

Позже Герцогиня повторила эту шутку еще несколько раз, пока ей и всем вокруг не надоело. Но Лора к тому времени уже научилась так ловко и незаметно забираться под фижмы и двигаться с гранд-дамой в такт, что всё чаще стала делать это и в дни забав, и в дни интриг. Что, впрочем, неразделимо.

Сшитые по меркам пятилетнего принца штанишки ей по-прежнему впору. А рост ее так и остается ровно по пояс Герцогини. И весом в ее годы она не более откормленного домашнего кота.

Инфанта Мария Терезия — единственная оставшаяся в живых из всех королевских детей. Пятеро ее братьев и сестер родились мертвыми или не прожили и дня. Еще одна инфанта, тоже Мария, — Мария Анна Антония — прожила без малого год и отдала богу душу. Но самое страшное и для всего двора, и для Короля, и — главное! — самое страшное для ее Герцогини — три года назад скончался наследник престола шестнадцатилетний Бальтазар Карлос.