Ясуси Иноуэ - Пещеры тысячи будд
Чжу Ванли поднялся с походной скамеечки, прошел сквозь ряды солдат и направился к своему особняку. Синдэ последовал за ним, надеясь расспросить о том, как они нападут на Юань-хао и как расставить войска для грядущей битвы.
Когда полководец приблизился к дому, ему навстречу бросилась Цзяо-цзяо. Чжу Ванли нежно взглянул на нее и что-то прохрипел, но девушка, конечно, не поняла его. Синдэ показалось, что Чжу Ванли позвал «Цзяо-цзяо», но он больше не слышал того ласкового тона, которым когда-то говорил с ней грозный военачальник.
Синдэ оставил Чжу Ванли на попечение прислужницы и поспешил к Янь-хуэю, чтобы сообщить ему об эвакуации гражданского населения до наступления утра. Синдэ сказал, что в городе может разгореться бой, но умолчал о подробностях. Он ожидал, что от страха Яньхуэй потеряет сознание, но выражение лица правителя почти не изменилось, он спокойно кивнул:
– Согласен. Если мы выведем людей из Гуачжоу, то избежим столкновений между мирными жителями и тангутскими солдатами. Тогда этот город, храмы и сутры не будут сожжены.
Яньхуэй тут же позвал советников и велел им обнародовать указ всем жителям покинуть свои дома.
До наступления полуночи у Синдэ было много дел. Одна только раздача оружия из арсенала требовала помощи тридцати воинов. Работу закончили поздно ночью. Город затих. Синдэ ожидал увидеть повсюду смятение, услышать топот сотен ног, шум сборов, и ему показалась странной эта мертвая тишина. Он вновь отправился к Яньхуэю. В огромном дворце тоже было тихо. Когда Синдэ вошел, Яньхуэй сидел в большом кресле посреди ярко освещенного свечами зала и как будто пребывал в забытьи. В воздухе витал горький запах горящего конопляного масла.
Синдэ осведомился, все ли горожане оповещены.
– Я обо всем позаботился, – ответил Яньхуэй.
– Но в городе так тихо… Похоже, люди не собираются уходить.
Яньхуэй прислушался и молча вышел из зала, чтобы подняться на сторожевую башню. Через несколько минут он вернулся.
– Ты прав. В городе тихо. Это очень странно.
Синдэ спросил, почему сам Яньхуэй не готовится уходить. Правитель рассеянно махнул холеной рукой:
– Я могу уйти один в любое время. Сложно решить, какие предметы во дворце самые ценные. До рассвета так мало времени…
Синдэ позвал придворных советников – хотел убедиться, что до жителей доведен приказ покинуть Гуачжоу. Его заверили, что глашатаев уже разослали по главным площадям, но он, рассудив, что нельзя полагаться только на государевых слуг и что до предместий вести не скоро доберутся, велел своим людям кричать на всех углах о немедленном отступлении. Однако даже так не удалось оповестить сразу всех горожан. А поскольку приказ исходил не от самого Яньхуэя, многие просто не верили. Лишь ближе к рассвету, когда на ночном небе появилась светлая полоса, в Гуачжоу началось оживление. Мужчины и женщины выбегали из домов, поднимали руки к небу и садились на землю, иные дико кричали, метались по улицам.
Синдэ собрал по тревоге пять сотен воинов на площади в северо-западной части города и приказал им вооружиться. К этому часу в Гуачжоу уже воцарился хаос, все дороги были запружены людьми и повозками с домашней утварью.
К утру воины Чжу Ванли заняли свои позиции. Стражи открыли западные ворота и следили за потоком беженцев. Наступил полдень, а город покинули далеко не все жители – улицы по-прежнему были забиты людьми, скарбом, лошадьми и верблюдами. Казалось, суматохе не будет конца.
После полудня с дозорной башни у восточных ворот поднялся столб дыма – условный знак для стоявшей в нескольких ли от Гуачжоу армии Юань-хао, приглашение войти в город. Две тысячи ханьских наемников уже знали, что будет дальше: тангутов встретят три сотни лучников, у каждого по пятьдесят стрел, еще двадцать тысяч стрел лежат наготове.
Синдэ, когда в небо взвился сигнальный дым, был во дворце Яньхуэя – пытался поторопить семью правителя и обитателей дворца, которых насчитывалось человек тридцать. Правитель был сам не свой: суетился, то и дело вбегал во дворец, выскакивал оттуда с пустыми руками, раздавал слугам противоречившие одно другому распоряжения. Синдэ рассчитывал отправить со свитой Яньхуэя и Цзяо-цзяо, но поскольку не знал, когда наконец соберутся правитель и все его родственники, дал девушке в сопровождение солдат и отпустил ее.
Совершенно измученный суматохой во дворце и метаниями Яньхуэя, Синдэ в конце концов махнул на все рукой и выехал верхом в город. Сигнальный дым плыл уже высоко в безветренном зимнем небе. Добравшись до главных ворот, Синдэ отыскал взглядом полководца.
Чжу Ванли, заметив его, подошел и решительно произнес:
– У нас получится.
– Воины выполнят ваш приказ? – уточнил Синдэ. – Ведь это измена…
– Сегодня они будут сражаться еще отважнее, чем когда-либо.
Больше Чжу Ванли ничего не стал объяснять, сказал только, что не умрет, пока голова Юань-хао не будет насажена на пику. Вскоре после этого разговора военачальник с сотней всадников выехал из Гуачжоу навстречу тангутской армии.
Синдэ взобрался на крепостную стену в сопровождении двух предводителей отрядов лучников. Один из них был высоким и тучным, другой – худощавым, оба отличались бесстрашием и выжили во многих битвах под началом Чжу Ванли.
На равнинах царило безмолвие. Издали медленно приближалось огромное полчище тангутов. В воздухе трепетали бесчисленные знамена, под солнцем сверкали роскошные доспехи императорских гвардейцев, сплотившихся вокруг Юань-хао, властелина Западного Ся. Армия двигалась неспешно, лениво, словно стадо коров, и расстояние между ней и городом как будто почти не уменьшал ось. Синдэ смотрел, как к тангутам с той же неторопливостью приближается конница Чжу Ванли.
Все это время Синдэ и оба лучника молчали. Заговорив, они бы выдали тайну, каждый – свою, поэтому все трое замкнулись в себе. Наконец они увидели, как на равнине произошла встреча армии Юань-хао с конницей Чжу Ванли. Ряды ханьцев и тангутов смешались. На какой-то миг наблюдателям почудилось, что люди и лошади замерли перед броском, затем воины вновь устремились к стенам города. На этот раз они двигались быстрее.
Авангард состоял из сотни тангутских всадников, за которыми скакали ханьцы Чжу Ванли. За ними пеший отряд нес знамена, следом выступали тридцать верховых в доспехах высших чинов – скорее всего, Юань-хао находился среди них. Пехота, караваны верблюдов и конные воины следовали небольшими группами в отдалении.
Синдэ нарушил молчание:
– Там пять тысяч солдат?
– Нет, три, – поправил худощавый лучник.
Тучный военачальник глазами дал товарищу знак и спустился со стены на свою позицию.
В предстоящей битве у Синдэ не было особого предназначения – его пять сотен воинов наряду с гвардией Яньхуэя перешли под командование Чжу Ванли. Если бы Синдэ пожелал, то мог бы спокойно наблюдать за боем от начала и до конца с крепостной стены.
Передовая сотня тангутов вошла в главные ворота. Лица у всадников были напряженные и хмурые – похоже, силы отряда были на исходе, растраченные в бесконечных битвах. Вскоре после того как замыкающие исчезли под аркой ворот, к стенам города подскакала конница Чжу Ванли. Синдэ, подбежав к внутреннему краю стены, успел увидеть, как тучный предводитель лучников уводит конный отряд тангутов в лабиринт улиц. Тишину нарушало лишь зловещее цоканье лошадиных копыт. Вернувшись к внешнему окоему, Синдэ, затаив дыхание, смотрел, как Чжу Ванли и его люди медленно вступают в город. Как только последний всадник оказался в пределах крепостной стены, тяжелые ворота захлопнулись.
В то же мгновение тощий предводитель лучников издал оглушительный боевой клич. Ханьские наемники, ждавшие внизу, полезли на стену. Синдэ перевел взгляд на равнины: в полном молчании на Гуачжоу надвигались серые ряды армии тангутов; к воротам уже приближались всадники в доспехах, им оставалось преодолеть меньше двухсот сяку. Многочисленные знамена скрывали из виду Юань-хао.
Синдэ наблюдал за этой сценой всего несколько мгновений, потому что безмолвие очень скоро было нарушено: у ворот лошади взвились на дыбы, столбом поднялась пыль, со стен на ошеломленных тангутских воинов посыпались стрелы, словно их тянуло в одну точку магнитом, из клубов пыли раздались крики раненых и ржание боевых коней.
Равнины по-прежнему хранили уютное спокойствие, над ними голубело прозрачное равнодушное небо, на горизонте, словно клочья морской пены, безмятежно плыли пушистые облака. В воздухе свистели стрелы.
Синдэ не знал, сколько прошло времени, как долго он стоял, завороженный этой музыкой сражения, которую вдруг перекрыли крики у подножия стены и скрип открывавшихся ворот. Он не помнил, как скатился по ступенькам, как вскочил на лошадь. Со всех сторон всадники рубили мечами. Синдэ снова стал одним из них – воином. Его лошадь встала на дыбы, упала на колени, опять поднялась и, наконец, вынесла своего хозяина с поля боя.
