Ольга Елисеева - Потемкин
Здесь, по словам Самойлова, Потемкин «имел случай оказать познания, природное остроумие и непринужденную ловкость в обращении», а императрица «находила великое удовольствие собеседовать» с ним. Однако на малых собраниях много и охотно говорили по-французски. Потемкин же, как мы помним, хотя и изучал этот язык в университете, во время устной беседы испытывал определенные трудности. Давали себя знать отсутствие практики, языковой барьер. Такт и предусмотрительность Екатерины простирались так далеко, что она специально назначила Григорию Александровичу учителя французского, некоего де Вомаль де Фажа, дворянина родом из Виварэ, который впоследствии долго служил у князя секретарем. Этот примечательный факт сообщает К. Валишевский, ссылаясь на информацию, полученную им во Франции74. Проверить его невозможно, однако очевидно внимание, которое императрица проявила к молодому человеку после болезни.
Во всем этом чувствуются и жалость, и чисто женская забота, и интеллектуальный интерес. Ведь в тот момент в окружении Екатерины почти не было хорошо образованных людей. Потемкин составлял исключение. Ничего удивительного, что императрица стала быстро выделять его.
Однако в истории с увечьем остается один вопрос: когда произошли описанные Самойловым события? Еще Брик-нер отмечал сложность определения времени восемнадцатимесячного затворничества Потемкина. Мемуарист четко говорит, что Григорий Александрович заболел после возвращения двора из Москвы. Екатерина II приехала в Петербург в середине июля 1763 года, а уже в августе она назначила Потемкина помощником Мелиссино. К ^августа и 4 сентября 1763 года относятся ее собственноручные инструкции ему75. Конечно, молодой человек мог заболеть и после назначения. Но трудно себе представить, что императрица полтора года не замечала отсутствия Потемкина при дворе и неисполнение им важной должности в Синоде, по которой он обязан был докладывать непосредственно ей. Между тем журналы заседаний Синода показывают, что Потемкин участвовал в этот период в обсуждении текущих вопросов76.
Следовательно, Самойлову изменяет память. У нас нет оснований не верить нарисованной им картине, но несколько сдвинуть ее во времени кажется вполне уместным. Единственный период, когда императрица без всяких подозрений могла долго не видеть Потемкина, — это поездка двора в Москву. Возможно, Григорий Александрович и не посещал Первопрестольную в 1762–1763 годах. Он мог заболеть простудой и остаться в Петербурге. Это объяснило бы и отсутствие его имени среди награжденных по случаю коронации, и тот факт, что Хитрово даже не попытался вовлечь товарища-конногвардейца в заговор. Вернувшись из Москвы, Екатерина вспомнила о смышленом камер-юнкере, стала спрашивать о нем, получила в ответ невнятные намеки, послала Орловых разузнать, в чем дело, и привезти молодого человека ко двору. Такой ход событий кажет ся вполне логичным. Единственное, что не укладывается в построенную схему, — это восемнадцать месяцев затворничества. Ведь двор отсутствовал в Северной столице около года. Остается заподозрить Самойлова в свойственной многим мемуаристам склонности к преувеличениям.
ПЕРВЫЕ ШАГИ НА ГОСУДАРСТВЕННОМ ПОПРИЩЕ
Время, когда Потемкин был назначен в Синод, вовсе не благоприятствовало длительному отсутствию важного чиновника на занимаемом посту. Полным ходом шла подготовка к реформе — секуляризации церковных земель. Во время своего краткого царствования Петр III вознамерился отнять у церкви ее земли. Манифестом 12 августа 1762 года Екатерина II возвращала отобранное имущество, но при этом писала о желательности освободить церковь от «мирских забот» по управлению обширными вотчинами с крепостными крестьянами. Она сожалела о том, что в прошлом государство вмешивалось в дела Церкви, но считала необходимым разработать законы об использовании церковных земель для всеобщего блага77.
29 ноября 1762 года была учреждена Комиссия о духовных имениях, во главе которой встал статс-секретарь Екатерины Г. Н. Теплов. Этот орган включал как светских, так и духовных лиц. В инструкции, которую государыня написала специально для них, говорилось, что цель предоставления церкви обширных имений состояла не только в обеспечении духовенства доходом, но и в содержании школ и богаделен. Комиссии предстояло провести ревизию церковного имущества и наметить пути его дальнейшего использования78.
Среди иерархов наиболее болезненно воспринял попытку государства покуситься на церковные земли митрополит Ростовский Арсений (Мацеевич). 9 февраля он совершил в Ростове торжественный обряд предания анафеме всех «похитителей» церковного имущества, а затем направил в Синод несколько донесений, обличавших действия правительства79.
Арсений яростно громил как императрицу, так и подчинившихся ей архиереев, которые, «как псы немые, не лая смотрят» на расхищение богатств Церкви. При чтении его гневных филиппик вспоминается протопоп Аввакум, ратовавший за «древлее благочестие». Мацеевич сравнивал положение в России с «Содомом и Гоморрой», говорил, что даже при татарском иге Церковь не лишали ее имущества. Однако в отличие от знаменитого раскольника митрополит не был бескорыстным защитником веры. Самый богатый из православных архиереев, он владел 16 тысячами душ и отстаивал право Церкви на имущественную независимость от государства. При этом Арсений считал, что забота о просвещении и инвалидах — дело светской власти. Мятежный митрополит был подвергнут суду за оскорбление величества, признан виновным и приговорен к заключению в дальнем монастыре, затем его перевезли в Ревель, где он и умер в 1772 году80. По преданию, Арсений проклял участвовавших в суде священников. В их числе оказался и благодетель Потемкина — Амвросий (Зертис-Каменский), которому Мацеевич предрек: «Яко вол ножом зарезан будешь». Прошло восемь лет, и его слова сбылись — Амвросий погиб во время чумного бунта в Москве81.
После ареста и ссылки Мацеевича попытки сопротивления реформе были подавлены на корню. В июне 1763 года вялого и нерешительного обер-прокурора Синода князя А. С. Козловского сменил генерал И. И. Мелиссино82. Человек энергичный, циничный в религиозных вопросах и предпочитавший храму масонскую ложу. Он должен был стать жестким проводником правительственной политики. Но Екатерина решила уравновесить его антиклерикальное рвение сотрудничеством с лицом совершенно иных убеждений. Заместителем обер-прокурора стал Потемкин. Право непосредственного, прямого доклада императрице по делам, видимо, было дано Григорию именно потому, что государыня опасалась чересчур резких выпадов Мелиссино в отношении иерархов.
Потемкин весьма подходил для новой должности, поскольку имел много друзей в церковных кругах, сам был человеком верующим, но в то же время понимал задачи реформы. Он гарантировал Екатерине безусловную преданность там, где другие стали бы отстаивать либо антирелигиозные идеалы Просвещения, либо из ложно понимаемой приверженности к православию потворствовать превращению Церкви в государство в государстве. Кстати пришлись обширные познания Григория Александровича в церковной истории. Екатерина нашла нужного человека на нужное место и, возможно, с годами хотела увидеть его преемником Мелиссино.
26 февраля 1764 года был издан манифест о секуляризации церковных земель. Бывшие монастырские и архиерейские владения передавались в управление Коллегии экономии. Из собранных с них доходов и выплачивались деньги на содержание духовенства83. Бедные и маленькие монастыри оказались упразднены. После реформы из 572 ранее существовавших обителей осталось только 161, зато это были сравнительно крупные, сильные в хозяйственном отношении монастыри, ведшие немалую просветительскую и миссионерскую деятельность, содержавшие библиотеки, учебные заведения, богадельни и странноприимные дома. Общая сумма, ежегодно причитавшаяся Церкви, составила сначала 462 868 рублей, а к концу царствования Екатерины возросла до 820 тысяч рублей84. Важным результатом реформы был переход полутора миллионов крестьян из состояния монастырских (категория крепостных) в экономические (категория государственных, считавшихся тогда вольными).
Это был серьезный успех, и Екатерина делила его с теми сотрудниками, которые помогали ей в осуществлении задуманного, в том числе и с Потемкиным. Казалось, расположение к нему монархини растет на глазах. Ей нравилось беседовать с Григорием Александровичем, поскольку, как писал Самойлов, «он с приятностью мог ответить на утонченные разговоры ее величества». «Словом сказать, императрица оказывала к нему высочайшее свое благоволение». И вот тут-то стала резче проявляться неприязнь придворных, не столь удачливых в поисках монаршей милости.
