Валерий Евтушенко - Сказание о пятнадцати гетманах
После обмена полагающимися приветствиями перешли к делу. Посол от имени царя спросил против кого выступил гетман со всеми своими силами и татарами. Выговский ответил, что после разгрома Пушкаря его приверженцы нашли покровительство у князя Ромодановского.
Гетман, уже чувствовавший себя свободным от московского подданства, говорил дерзко, не скрывая своего намерения открыть военные действия против царских ратных людей: «Барабаш, именует себя гетманом, при живом гетмане, окольничий Ромодановский величает себя великим князем, а боярин Шереметев погубил безвинно много православных душ и пожег христианские церкви. Боярин Василий Борисович меня зазывал к себе, чтоб погубить. Я это знал и не поехал к нему, а послал на разговор брата своего Данилу и в предостережение дал ему несколько полков, именно для того, чтоб боярин не учинил какого-нибудь зла. Так и сталось. Боярин нежданно напал ратью и Данила, и многих казаков, и мещан побили. Глуп мой Данило, не умел отделать их! Зато я пошлю на боярина войско, и со всеми его людьми прахом выкину из Киева!
— Как же так, — ужаснулся дьяк — ты, гетман, это говоришь, не боясь страшного владыки херувимского? Своими устами читал ты присягу на Евангелии и целовал крест быть до смерти верным царскому величеству и никакого лиха не замышлять. А теперь поджидаешь татар, идешь на помазанника и своего благодетеля, который вас денежною казною наделял так щедро, что не можно и вместить, и воинству своему повелевал кровь свою проливать за вас! Блюдитесь же, чтоб вам не навести на себя за преступления праведного Божия наказания! Вот то, что мне прилучалось слышать о Киеве, это — пример, что Бог свыше зрит на неправду и мстит за нее!
Выговский, давно перешагнувший Рубикон, все же понимал, что беседует с царским посланником, который в точности передаст в Москве его слова. Не будучи до конца уверен, как осуществится затеянное им предприятие с переходом в подданство Польши, он решил не сжигать за собой все мосты и примирительно ответил Кикину: «Мы от руки его царского величества не отступили, а вот воеводы его, Ромодановский да Шереметев, много нам зла наделали: и права наши поломали, и церкви Божий пожгли, иноков и инокинь, и христианския души невинно погубили! Мы за то будем им мстить и управляться с ними, пока нас самих станет. Как и при королях польских мы за свои права стояли, так и теперь будем стоять!»
Несколько успокоенный дьяк в ответ на эти слова назидательно заметил:
— Это не дело подданных — управляться между собою самим, воздвигать междоусобную брань и проливать кровь. Василий Борисович Шереметев и князь Григорий Григорьевич Ромодановский — люди честные и великородные. Не годится их так бесчестить, а если б что от них и было, то можно послать бить челом государю нашему и ожидать его указа. А того и помыслить страшно, чтоб, собравшись с врагами креста Христова, нападать на людей его царского величества и воздавать злом за добро, на радость латинщикам и бусурманам! А лучше вам, вспомня свое обещание пред Евангелием, отстать от злых дел и неправд, распустить войска свои и отпустить татар, вперед с ними не ссылаться и не чинить соединения.
Но Выговский продолжал упорствовать:
— Этого и в мысли нашей нет, — сказал гетман, — чтоб, не управясь с неприятелем, да разойтись по домам и татар отпустить. Не токмо татар и турок, и ляхов сюда притянем!
— Так если вы задор учините, — строго сказал дьяк, — то его царское величество пошлет на вас многия свои пешие и конные силы, и будет разоренье самим от себя!
— Мы писали уже к его царскому величеству, а государь не показал нам своей милости, — хмуро ответил гетман, — не изволил прислать нам бунтовщиков, и окольничему Ромодановскому за его неправды никакого указа не дал. Вот мы, посоветовавшись с старшиною, идем на бунтовщиков и на тех, кто стоит за них!
— Князь Ромодановский отправил Барабаша в Киев, чтоб отдать его на войсковой суд, — напомнил дьяк.
— Барабаш уже в моих руках! — гордо усмехнулся Выговский.
— Зрадлива Москва, — вмешался черкасский полковник Джулай, дала наказную память, чтоб Барабаша везли с великим береженьем: это значит, чтоб мы его не отбили, да не взяли!
— Не годилось бы вам делать такие грубости и Барабаша отбивать: и без боя отдали бы его тебе, — пожал плечами Кикин, — а написано в наказе: везти с береженьем — не от вас, а от таких своевольников, как сам Барабаш.
Гетман повторил то же, что прежде говорил:
— Не враги мы царскому величеству, а боярам, которые нас от царской милости отлучают, будем мстить! Довольно. В другой день потолкуем, а мы пока со старшиной посоветуемся».
На другой день, 3 сентября, пришел к дьяку Немирич и сказал:
— Гетмана известили, что Шереметев послал своих москалей жечь и разорять города и местечки: в Борисполе всех людей побили; прямо на Переяслав отправил воевода полковника Корсака, мучат православных христиан разными муками. Пошли к нему, чтоб он перестал так поступать.
— Я не смею, — сказал дьяк, — писать к нему: он боярин и воевода и наместник белозерский, человек честный; за это мне быть у его царского величества в опале.
Спустя несколько дней Кикина навестил Ковалевский.
— Хотел бы, — говорил он, — гетман и все старшины отправить послов своих к царю, да не смеет никто ехать — боятся гнева царского, задержания и ссылки.
— Великий государь наш щедр и милостив, — заверил его дьяк, — поезжай, Иван, ты без сомнения, а старшину разговори, чтоб войной не ходили на царские украинные города.
Ковалевский, сам сторонник Выговского, в то же время опасался царского гнева, поэтому доверительно шепнул Кикину:
— Правду скажу: и я, и многие из нас не чинили бы этого, да гетман страшит нас смертью и муками. Да и все казаки в Запорожском Войске видят, что гетман великое разоренье делает: видят, да терпят, — боятся татарской сабли.
4 сентября царского посла пригласили в шатер к Немиричу. Там сидел гетман и несколько полковников. За день перед тем привезли в обозе скованного Барабаша. По известиям, сообщенным перед тем тайно послу от одного казака, Барабаш под пыткою сказал, что он гетманом назывался по своей охоте, а вовсе не по наущению Ромодановского, и ему никаких грамот не присылалось от царя. Но теперь гетман послу сказал так:
— Открылось нам вот что: как мы с войском и с крымскими татарами пошли на бунтовщиков и злочинцев наших, то царское величество, услыша об этом, приказал бунтовщика Барабаша послать в Киев — будто бы отдавать его в Войско Запорожское на войсковые права, а на самом деле для того, чтоб гетман приехал в Киев, и тут бы Шереметев гетмана схватил. Барабаш так говорит: можешь его спросить. Да еще видно немилосердие к нам царского величества: перебежчики из московского войска говорили нам, что сами слушали царскую грамоту, присланную к Ромодановскому, — велено чинить промысел над гетманом и старшиною: всех переловить и побить.
— Как это вы Бога не боитесь! — возмутился Кикин. — Выдумываете такую неправду на его царское величество, когда великий государь прислал меня к вам с своею милостью? Яшка Барабаш говорит воровски, затевает с досады, чем бы гетмана от милости государевой отлучить; и простой человек рассудит: какое уж добро говорить вору и изменнику, на смерть осужденному! Незачем мне видеть Барабаша, с таким вором мне и говорить не годится.
Видно было по всему, что дьяк разгадал игру Выговского и теперь сам першел в наступление:
— Говоришь ты, гетман, — сказал он, — что царского величества воевода Ромодановский и ратные люди, будучи в Запорожском Войске, казакам и крестьянам учинили обиды и насильства, и разорение. А вот мне случилось видеть твой лист к Богдану Матвеевичу Хитрово: ты просил его бить челом государю, чтоб его царское величество приказал Ромодановскому с ратными людьми выступить из черкасских городов только потому, что своевольство у вас укрепилось и утруждать войска нечего. Там ты не писал о насильствах и разореньях, а теперь говоришь мимо истинной правды, будто тебе делаются от них насильства и обиды! Ввозводить напраслину и затевать неправду от Бога грех и от людей стыдно!
Но Выговскому лукавства было не занимать, поэтому он просто пожал плечами на эту тираду:
— Когда я писал письмо к Богдану Матвеевичу Хитрово, мне не было подлинно известно о тех невыносимых несправедливостях, какие делали войска; а как мне стало ведомо про все насилия и грабежи, и разорения, и убийства, тогда я, посоветовавшись с старшиною, призвал татар и пошел на отмщение своих обид, и буду биться, пока нас всех станет!
Дьяк, поняв, что внимать к чувству совести гетмана бесполезно, просил, по крайней мере, удержаться от неприятельских действий, пока придет царский указ.
Гетман отвечал:
— Неудобно нам с большим войском стоять на месте. У нас не заготовлено припасов, — войско будет делать тягости мещанам и пашенным крестьянам.
