Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том 3
— А в других странах?
— Там точное количество тамплиеров так же невозможно установить. Основные боевые силы Ордена располагались на Кипре, там было 83 рыцаря и 35 сержантов. И ни одного признательного показания. Маршал Ордена Эме д'Озелье и многие другие тамплиеры умерли в донжоне замка Кериния так ни в чем и не сознавшись. По Англии сохранилось больше сотни протоколов, признания единичны. Первые хоть сколько–нибудь сопоставимые с французскими признания были получены в Англии лишь в начале июня 1311 года, когда из Франции прибыли пыточных дел мастера. Дело в том, что английская правовая системы исключала применение пытки. Ни магистр английских тамплиеров Уильям де Ла Мор, ни другой иерарх английских храмовников Энбер Бланк так ни в чем и не сознались.
По Арагону сохранились 32 протокола и ни одного признательного показания, хотя в августе 1311 года пытка была применена по крайней мере к 8‑ми тамплиерам. Арагонские храмовники уж точно не были виновны в отречении от Христа. Утверждать обратное не только глупо, но и бессовестно.
В Кастилии, Леоне, Португалии расследования так же проводились. И ни одно из расследований не обнаружило за Орденом Храма ни какой вины, там Орден был полностью оправдан.
В Германии и арестовать–то удалось не многих тамплиеров, германские храмовники поставили себя очень жестко. Говорят, что какие–то признания были, но во всяком случае Бурхард, архиепископ Магдебурга, вынес тамплиерам оправдательный приговор.
В Северной Италии допросили более 20-ти тамплиеров и ни один из них не дал признательных показаний. Папа Климент был возмущен и приказал сжечь тех, кто упорствует в своих еретических заблуждениях, но этот приказ не выполнили и ни одного тамплиера в Италии не сожгли. Равенский собор, состоявшийся в январе 1311 года, напутствовал своих делегатов на Вьенский собор словами: «Орден не следует распускать».
А вот в папской области из 8‑ми допрошенных тамплиеров 7 дали признательные показания. Странно, не правда ли? Там из 20-ти не сознался ни один, а тут из восьми сознались семь. Из этого, кажется, следует, что количество признательных показаний зависело не от степени виновности тамплиеров, а от степени усердия следователей.
Венгерские тамплиеры в течение всего процесса пользовались прежним уважением и почетным положением. После папской буллы 1312 года их направили в монастырь под Загребом, где часть владений Ордена обеспечивали их нормальное существование, то есть репрессий не было вообще и признаний тоже не было.
Количество тамплиеров во всех странах, кроме Франции, было, вероятно, до тысячи человек. В пиренейских государствах подразделения Ордена могли быть достаточно крупными, потому что там они вели непрерывную войну в маврами, но их крупные подразделения — это сотни, а не тысячи человек. Орден был не столь велик, на всю Европу максимум 4 тысячи человек, впрочем, сейчас речь не об этом. Все не французские тамплиеры вместе взятые дали столь ничтожное количество признаний, что ими вообще можно пренебречь. Но нельзя пренебречь тем фактом, что в целом ряде европейских стран Орден был полностью оправдан. На этом фоне признания какой–то сотни французских тамплиеров меркнут и кажутся случайными.
— Итак, — выдохнул Сиверцев, — мы обобщили всё, что свидетельствует в пользу невиновности Ордена. Давай теперь обобщим всё, что заставляет усомниться в невиновности тамплиеров.
— Как ни странно, в пользу виновности тамплиеров, на мой взгляд, говорит сам факт доноса. Напомню, что некий Эскьен де Флуарайн около 1300 года поделился с королем Арагона Иаковом секретами, которые он, дескать, выведал у тамплиеров, а именно, что они отрекались от Христа во время вступления в Орден. Эскьен играл роль осведомителя то при арагонском короле, то при французском. Король Иаков лишь посмеялся над этим его сообщением, тогда Эскьен решил попытать счастья в Париже, где предложил эту информацию Гийому де Ногаре. Зная характер Ногаре, нетрудно понять, что его эта информация чрезвычайно заинтересовала, а дальше — пошло–поехало.
— А разве Эскьен де Флуарайн не мог быть клеветником?
— Не мог. Он мог быть наиподлейшим подлецом, но он был профессиональным осведомителем, торговцем информацией, а такие люди ни когда не пытаются торговать собственными выдумками, потому что это сводило бы на нет их профессию. Суть этой профессии в том, чтобы что–то выведать и продать, а что–то выдумать и продать, это уже не осведомитель, а трубадур. Пару раз продашь выдумку, и уже надо менять ремесло, потому что вымысел ни чем не будет подтвержден. И бегать от монарха к монарху, пытаясь впарить выдумку, это всё же как–то нелепо. Тогда бы уж можно было и про госпитальеров, и про цистерианцев, и про всех на свете что–нибудь насочинять. Много ли смысла носиться по Европе с одной — единственной выдумкой, когда их можно предложить дюжину на выбор? Эскьен мог сильно приукрасить факты, ставшие ему известными, мог что–то от себя добавить, но в основе его доноса явно лежала реально полученная им информация.
— Информация, возможно, подвергшаяся очень сильным искажениям.
— Это не только возможно, но даже и вероятнее всего. Вообще, трудно сказать, что за гадость стала известна Флуарайну, но это была гадость, вне всякого сомнения.
— Допустим. А ещё?
— Раймон Урсель писал: «Уж слишком многочисленными, слишком согласованными по сути, слишком точными и детальными воспоминаниями кажутся эти признания. Нельзя поверить, что обвинения, выдвинутые против тамплиеров, не имеют какой–то основы». Вот это уже серьезно. Ложь всегда различима по ряду признаков, первейший из которых — отсутствие деталей, а в признаниях тамплиеров деталей очень много.
— А вот, ты знаешь, бывают такие вруны, которые едва лишь соврут что–нибудь, как тут же сочиняют целую поэму, расцвечивая свой вымысел невероятным количеством самых причудливых подробностей. Вспомни хоть Хлестакова.
— Это бывает, но крайне редко, это патология, а тут мы имеем больше сотни признаний и во всех — самые разнообразные детали. Не бывает столько «хлестаковых» сразу в одном месте. Вот, к примеру, Жан Тайлафер вспоминает, как тамплиеры принуждали его отречься от Христа: «Ему угрожали тюремным заключением, говоря, что если он этого не сделает, его поместят в такую темницу, где он своих ног и рук не разглядит». Вот вспоминает английский тамплиер — священник Джон Стоук: «Де Моле потребовал, чтобы Джон отрекся от Христа, а когда тот стал колебаться, пригрозил, что бросит его в тюрьму. Двое присутствовавших при этом тамплиеров обнажили мечи». А вот говорит Жоффруа де Шарне: «Брат Амори де Ла Рош сказал мне, что я не должен верить в того, чей образ изображен на распятии, так как это был лжепророк, и он не был Богом».
Это лишь примеры, деталей можно привести очень много, они весьма разнообразны и редко повторяются, что доказывает их подлинность. При этом совершенно невозможно заподозрить такое большое количество бесхитростных рубак в склонности к устному художественному творчеству.
Наиболее убедительно выглядят такие признаний, которые ни как не могли быть продиктованы инквизиторами, потому что не очень–то были им выгодны. Многие тамплиеры рассказывали, что их сначала принуждали отречься от Христа, а потом заставляли в этом исповедаться.
Когда один тамплиер стал протестовать против отречения, которого от него требовали, его совесть заставили замолчать, сказав ему: «Перестаньте, бестолковый, вы потом расскажете об этом на исповеди».
Тамплиер Жан де Пон-л'Эвек говорил, что в качестве наказания за отречение его исповедник–францисканец повелел ему поститься по пятницам и запретил целый год снимать рубашку. Епитимья, конечно, смехотворная, потому что устав и так это предписывал. Очевидно, неловко было сурово наказывать за то, к чему сами же и принуждали, но это всё — таки епитимья, а её накладывают за грех.
Жану де л'Омону, сержанту парижской епархии, наставник просто сказал, после того, как он плюнул рядом с крестом: «Кретин, иди теперь исповедаться!»
Эти признания дышат максимальной подлинностью, потому что даже законченный параноик не смог бы выдумать такую ни с чем не сообразную и ни на что не похожую практику. Инквизиторы тоже не могли этого придумать, потому что с них требовали обличение богоотступничества Ордена, а показания о том, что тамплиеры каялись в отречении, разрушали стройную картину богоотступничества. Такие признания могли быть сделаны лишь по одной причине — это была правда, и записана эта правда могла быть лишь из соображений добросовестного ведения дела.
— А ведь, к слову сказать, эти признания еще раз доказывают, что в Ордене не было ни какой ереси, если отречение от Христа считалось грехом, в котором теперь надо покаяться на исповеди. Нелепо было бы вступить в тайное братство катаров, за что наставник–катар называет тебя кретином и посылает каяться в том, что ты выполнил его распоряжение. Поэтому приходиться окончательно признать ошибочным вывод Ги Фо: «отречение от Христа и плевание на распятие должны были означать тайное принятие веры или идеала, отличных от христианства». Это ложь. Ни какой «ереси тамплиеров» не существовало.
