Александр Старшинов - Наследник императора
– Рим забирает, чтобы отдавать, – слова легата падали с холодным звоном – так ударяет молоток по застрявшему в твердом дереве гвоздю. – Твоя страна станет частью римского мира, здесь поднимутся города, базилики, храмы и термы.
– Мне не нужны термы, – взревел Децебал.
– А твоим людям они очень даже понравились бы, – улыбнулся Лонгин. – Особенно зимой.
– Даки не будут жить как живут римляне. Мы вернем нашу землю и прогоним вас назад – в ваш гиблый, грязный, чудовищный Рим.
– Децебал, римский Сенат и народ не желает зла твоему народу. Стань истинным нашим союзником, и тогда…
– Я выгоню римлян за Данубий-Истр, я очищу свою землю от ваших легионов… Вы решили, что Дакия уже мертва, вы, как трупные черви, копошитесь в нашем теле.
Лонгин вновь попытался возразить, но дакийский царь его не слушал. Очистить, убить, вышвырнуть за Данубий – похоже, эта мысль полностью завладела его разумом; напрасно Лонгин пытался прервать монолог, сказать, что война станет для Децебала и Дакии самоубийством. Что единственный способ спастись – склониться не в показном, а в искреннем, полном смирения поклоне, стать подлинным другом римского народа, не создавать собственную армию – но поставить своих людей под золотые римские орлы – вот чего хотел от Децебала император Траян. И еще – допустить на золотые копи римских управителей. Вот тогда дакам позволят жить где прежде, где жили сотни и сотни лет их предки.
Но разве можно требовать от кого-то подобного?
«Стерпел бы я столь нечеловеческое унижение?» – спросил себя Приск.
И отрицательно покачал головой, отвечая на свой же молчаливый вопрос. Нет, не принял, даже понимая, что отказ повлечет за собой гибель. Такие условия невозможно принять, и требовать от союзника таких жертв – немыслимо.
– Что качаешь головой, римлянин? – спросил Сабиней, во время долгого обеда не спускавший глаз с Приска. – Что не нравится тебе за нашим столом? Говорят, вы, римляне, за нашу рыбу платите золотом, лишь бы отведать вот такой ломтик? – Сабиней положил в рот ломоть соленой форели. – Так что ж ты не жрешь? Никто не требует с тебя за подобную роскошь ни одного денария! Никто не просит даже асса! Ешь! – Сабиней подтолкнул в сторону Приска серебряное блюдо изящнейшей греческой работы. На дне его золотой Орфей играл на золотой лире, выводя из Аида свою Эвридику. – Жри! – заорал Сабиней.
Но, прежде чем Приск успел ответить, Везина ухватил Сабинея за шею и ткнул в это самое блюдо с рыбой.
– Никто так не разговаривает за столом царя с его гостями! – хмыкнул Везина.
Видимо, пилеата Везину комат Сабиней злил куда больше римлян.
* * *Ну что ж, Лонгин добился своего – правда, наполовину. Крепость Сармизегетузы римлянам удалось рассмотреть, на глазок отмерить высоту стен, сложенных дакийской кладкой. С севера, востока и запада их никто и не подумал разрушать. Южную стену даки два года назад поломали второпях, но теперь восстанавливали, захватывая оградой земли больше прежнего. Несомненно, взять эту крепость, учитывая, что вершина поднималась над остальной горой на добрых триста футов, было делом непростым. А если прибавить наличие мастерских и громадных хранилищ зерна, крепость могла продержаться очень долго. Из всех укреплений, пожалуй, Приска более всего интересовала эта заново отстроенная южная стена да еще ворота: входные – западные и вторые – восточные, ведущие неведомо куда, перед которыми мощеная дорога переходила в широкую каменную лестницу. В первый же вечер пленникам Децебала удалось увидеть, как раскрываются восточные ворота, но, что именно находилось за каменной стеной, они рассмотреть не сумели. Если судить по алому зареву, что светилось еще долго в ночи на востоке, – там тоже стояли плавильные печи. А значит, железа и бронзы у даков будет достаточно в предстоящей войне.
Лонгина, Асклепия и Приска поместили в каменном доме на три комнаты недалеко от царского дворца. Самое просторное помещение отвели пленникам, в соседней же комнате разместились два охранника-дака. Третий отсек, маленький и безоконный, служил кладовой. Крышу, крытую дранкой, подпирали здоровенные сосновые столбы, украшенные резьбой, – змеи, волки, сосновые ветви сплетались в сложнейшем узоре.
В первый же день их прибытия в Сармизегетузу явился ремесленник заделывать окна. Был он высокий, уже немолодой, с седыми, торчащими клочьями волосами. Как только он вошел, Приск признал в нем того человека, что у дороги бросил ему на латыни невеселые слова: «Отсюда вам не уйти». Лицо фабра, изуродованное ударами фалькса, кривилось на сторону чудовищной театральной маской. Левый глаз чудом не вытек, но красная наросшая плоть свешивалась над веком безобразным натеком и почти полностью глаз прикрывала, отчего казалось, что человек постоянно жмурится. Опять же левая половина носа отсутствовала. Клинок также рассек верхнюю губу и повредил челюсть, выбив зубы. Посему ремесленник говорил невнятно и часто облизывался, будто прирученный дикий зверь. Одевался фабр как все в этих местах, когда начинаются снегопады, – рубаха с длинными рукавами, теплая меховая жилетка, плащ, который ремесленник снял да положил на кровать.
Подмастерья-мальчишки принесли блоки известняка.
Фабр ловко управлялся с работой, вставляя камни, чтобы заузить окна и превратить их в смотровые щели, в которые разве что можно просунуть руку, но никак нельзя вылезти наружу. Закончив работу, он направился к выходу. Потом обернулся и сказал на латыни, понизив голос:
– Я – римлянин, фабр, уже много лет в этих местах…
Он хотел еще что-то добавить, но не успел, охранник окликнул снаружи:
– Марк! Выходи!
Уже другие мастеровые принесли и поставили ложе для Лонгина, сработанное по образцу римских. Приск, внимательно оглядевший бронзовое изголовье, пришел к выводу, что мастер наверняка не местный. Для Асклепия и Приска тоже сделали две кровати – эти куда скромнее, полностью деревянные. Для новых постояльцев ни подушек, ни одеял не жалели. А вот ни топора, ни даже ножа не дали – для жаровни приносили жаркие угли, а из утвари предоставили в распоряжение римлян медный ковшик (согревать воду поутру), кувшины для воды да котелок. В случае чего как оружие Приск мог бы использовать с успехом даже ковшик – разбить им охраннику голову – самое милое дело. Или высыпать в лицо противнику жарких углей – это тоже несложно. Но что дальше? За крепостные стены беглецу не пройти. Приск раздумывал о побеге с самого первого часа, как оказался в плену. Но даки стерегли их на славу – и пока никакой лазейки не обнаружилось. Да и рано убегать – не выяснив, какую роль во всем этом играет Лонгин.
Устроившись, Приск улегся на ложе. В глиняном светильнике на крюке дрожал жалкий огонек. Приск мог разглядеть фигуру Лонгина, тот сидел на ложе, привалившись спиной к стене. Легат тяжело дышал – будто каждый вздох давался через силу.
– Мне показалось, Децебал не особенно любезно тебя встретил, – сказал Приск.
– Любезно? Разве ты ожидал любезностей от дакийского царя?
– Он же твой друг. Давний – твой – друг.
Лонгин молчал. Долго.
– Считаешь, я – предатель?
Теперь настал черед Приска молчать.
– Я – предатель? – переспросил Лонгин, понижая голос до свистящего шепота. Так говорит человек, превозмогая боль.
– Пока не знаю, – сказал Приск.
– Траян доверяет мне… – Лонгин сдавил ладонями голову. – Траян доверяет… а вот Адриан… – Лонгин хмыкнул. – Думаешь, я не знаю, кто твой покровитель? Ну что ж… следи за каждым моим шагом… будь рядом. Не отходи ни на шаг… – Лонгин повел плечами, будто пытался сбросить тяжесть с плеч. – Сам увидишь… всё.
* * *На другой день Децебал снова пригласил к себе легата. Поначалу в царский дворец хотели пропустить только Лонгина, но тот отказался и потребовал, чтобы его сопровождал непременно центурион. Сабиней, оставив римлян ждать на террасе, отправился к Децебалу – изложить требование римского пленника-посла. Асклепия тем временем зазвали внутрь – видимо, опять на кухню.
Приск прислонился к резному столбу, подпиравшему крышу на террасе. Волки скалили деревянные пасти, нападая на других волков, дожди и снег смыли краски, но резьба сохранила первоначальную прелесть варварской работы. Приск рассматривал с интересом, водя пальцем по деревянным извивам. Уж не римскую ли волчицу имел в виду дакийский мастер, когда украшал эти столбы? Узор был давний – дерево успело потемнеть от времени, столбы покрылись лучиками продольных трещин. Давняя вражда, которую не преодолеть фальшивыми договорами о союзе… Приск старательно делал вид, что его ничто не интересует, но при этом то и дело поглядывал в сторону восточных ворот, которые сейчас были открыты. Двенадцать даков, все широкоплечие и высокие, как на подбор, явно отличные воины, закутанные в длинные плащи с бахромой, под командой пилеата шли быстрым шагом от восточных ворот к западным по мощеной дороге. За ними следовали почти бегом еще двенадцать подростков, в одних льняных рубахах, без оружия, этими командовал средних лет комат. Потом появился еще один отряд воинов и за ним – новая ватага мальчишек. Если бы речь шла о римлянах, Приск бы наверняка решил, что видит тренировку опытных бойцов и новобранцев. Пропустив последний отряд, ворота закрылись. Так что там? Неужели военный лагерь? Если так – Сармизегетуза тогда неприступна вдвойне. Центурион вспомнил, что поутру из-за стены доносились вопли, похожие на яростное пение (именно так – яростное пение) и одновременно – на выкрики команд. Сколько же там хотя бы примерно воинов? И как бы Приск штурмовал эту крепость, если бы довелось? С наскока не возьмешь – тут надо медленно продвигаться шаг за шагом, держать в осаде фактически не город, но всю гору – устраивая лагеря на маленьких террасах и штурмуя ворота. Западные ворота? Пожалуй, склон там не слишком крут, таран подтащить можно. Но даки наверняка не будут сидеть смирно и смотреть, как рушат их столицу. Они станут выскакивать волками из густого леса и убивать зазевавшихся легионеров: Приску это было знакомо – внезапно жалящие стрелы, камни, летящие сверху, воины, как призраки, что появляются ночью, чтобы днем увенчать отрубленными головами колья своей крепости.
![Антон Волков - Битва за Свет [СИ]](/uploads/posts/books/272911/272911.jpg)