Антонин Ладинский - В дни Каракаллы
— Ты забываешь, — вздохнул Дион, — что власть не только удовлетворение тщеславия, но и служение людям.
Марий остановил его предостерегающим взглядом. К нам приближался Макрин, всесильный префект претория и наушник императора. Друзья умолкли, стараясь изобразить на своих лицах интерес к погребению. Но Макрин даже не посмотрел в нашу сторону, а обратился к префекту Египта и стал выговаривать ему за то, что в последнее время корабли с египетской пшеницей приходят в Остию с большим запозданием, и это нарушает снабжение Рима хлебом. Об этом написали сенаторы, в отсутствие августа надзиравшие за порядком в Италии, и, стуча пальцем по письму, Макрин требовал от префекта принятия строгих мер. Вытирая платком струившийся с лица пот, может быть, от крайнего волнения, толстый префект уверял, что немедленно же сделает все необходимые распоряжения, и обещал примерно наказать нерадивых исполнителей императорских повелений.
Между тем костер разгорался. Люди смотрели на пламя, и каждый думал о своем. Коклатин Адвент — вероятно, о том, что скоро пробьет и его смертный час. А я лишний раз удивлялся своей судьбе, которая дала мне случай присутствовать при таких церемониях, хотя я был всего только бедным писцом и уроженцем мало чем примечательного города.
Потребовалось некоторое время для того, чтобы кипарисовое дерево превратилось в золу. Страдая от жары, люди нетерпеливо ждали, когда же можно будет собрать пепел Фаста в алебастровую урну и навсегда покончить со всем этим. Рабы в белых туниках с золотой каймой, как положено для императорских слуг, разносили в амфорах вино и подавали чаши, чтобы присутствующие могли утолить жажду. Дион Кассий сказал Марию:
— Еще хорошо, что вина поднесли… А помнишь, в Никомедии?.. Целый день стояли на ногах в ожидании августа, во рту пересохло, а мимо нас таскали мехи с вином для стражи.
Меня удивляло, что здесь говорят так свободно, не опасаясь императорских соглядатаев. Потом Вергилиан открыл мне, что слишком смелые высказывания объясняются раздражением против императора, основывающего свою власть на любви воинов и земледельцев, в то время как Дион и многие другие владельцы крупных поместий являются сторонниками восстановления древних привилегий сената.
Слышал я и другого рода разговоры. Ритор Умбрий, на которого Вергилиан указал мне как на тайного христианина, шептал другому римлянину, склонившему набок лысую голову:
— Жалкие предрассудки! К чему эти пышные погребения, фимиам, биение в перси? Мы собираемся почтить Фаста ристаниями, а он, может быть, уже горит в аду.
Костер угасал. Я вспомнил, как отец рассказывал мне, что в его стране покойника опускали в могилу и рядом клали горшок с пшеницей, чтобы он мог насытиться пищей и по ту сторону гроба, опоясывали мертвеца мечом, если он был воин, а потом пили перебродивший мед, плясали и боролись, чтобы показать, что жизнь на земле не прекращается, даже если один из нас покидает ее.
11
Ни в одном городе я не наблюдал такого трудолюбия, как в Александрии. Здесь все работают или торгуют, и даже безногие, однорукие и слепцы находят для себя какое-нибудь занятие, чтобы добывать пропитание. Поэтому среди александрийского населения много ремесленников и беспокойных людей всякого рода, и власти бдительно смотрят за тем, чтобы в городе не нарушалось спокойствие и ничто не мешало доставке пшеницы в Рим.
Александрия ведет торговлю с далекой Индией, хотя эти торговые сношения замирают с каждым годом. В середине лета александрийские купцы везут свои товары вверх по Нилу, до города Копта, на что требуется при благоприятных обстоятельствах двенадцать дней. Здесь тюки перегружают на верблюдов и направляют на юго-восток до Вереники — оживленного порта на Черном море, с удобными караван-сараями и складами. На это уходит еще двенадцать дней. Затем товары перевозят на кораблях в Индию или Эфиопию. Пользуясь ветрами, которые в это время года неизменно дуют в сторону Индии, корабли приплывают в Кану на берегу Аравии, а потом в индийский город Музирас. Там товары распродаются и корабли вновь спешно грузятся индийскими материями и пряностями, чтобы воспользоваться благоприятными ветрами, превращающимися теперь из юго-западных в северо-восточные, что позволяет кораблю доплыть к зиме в Чермное море. Но в Александрию стекаются самые разнообразные и дорогие товары: из страны эфиопов — золотой песок, слоновая кость и черепахи, из Аравии — благоухания и специи, с берегов Персидского залива — жемчуг, из Индии, как мы сказали, виссон, пряности, а кроме того, драгоценные камни, из Серики — шелк, — и все это в десять раз дороже продается в Риме.
Александрию называют житницей государства, Египет питает до сих пор хлебом римское население и многие легионы. Тот, в чьих руках эта провинция, может считать себя господином мира, и, опасаясь, чтобы она не попала в руки узурпаторов, цезари особыми декретами запрещают вступать на ее территорию сенаторам и вообще возбраняют въезд в Александрию всем, кто кажется подозрительным или пользуется влиянием среди местных жителей. Тем не менее этот город всегда был очагом смут, да и теперь часто проявляет неповиновение предержащим властям. Нигде не возникало столько философских школ, литературных споров, ересей и сатирических песенок, как в этом центре папирусной и стекольной промышленности, и нигде нет столько недовольных существующим порядком; толпы бедняков, корабельщиков и грузчиков всегда готовы здесь к возмущению.
Но следует сказать, что Александрия не египетский, а греко-восточный город; в нем обитает около миллиона жителей — греки, римляне, иудеи, а также эфиопы, ливийцы, индийцы, бактриане, поэтому в городе много храмов самым разнообразным богам и синагог. Главная, так называемая Канопская, улица вся в колоннадах, имеет в ширину сорок локтей, и такова же поперечная улица, идущая от ворот Солнца к воротам Луны. Двенадцать других улиц направлены в сторону моря, чтобы их могли овевать морские зефиры, умеряя африканскую жару, и все они снабжены подземными клоаками и проточной водой. Особенно великолепна та часть города, в которой расположены царские дворцы; там находятся Музей и усыпальница, где прах Александра Великого покоится в стеклянном гробу, наполненном медом. Мне очень хотелось взглянуть на него, но Септимий Север почему-то запретил доступ к гробнице. Еще привлекают внимание путешественников портики, библиотеки, сады Цезаря, так называемый Серапей, где стоит колонна Помпея, и, конечно, Фарос. Чтобы дать представление о климате этого города, достаточно сказать, что в нем даже зимою цветут розы.
Узнав, что корабль Вергилиана по пути в Остию должен зайти в Александрию, Маммея просила поэта передать письмо Аммонию Саккасу. Это был прославленный философ платоновской школы, с которым антиохийская красавица находилась в переписке, хотя Аммоний и уверял, что читал Платона невнимательно, с пропусками, и поэтому отнюдь не может считаться его истолкователем. По прибытии в Александрию Вергилиан целыми днями пропадал в Академии, где Аммоний беседовал со своими учениками о судьбах человеческой души, а я бродил по городу и любовался прекрасными общественными зданиями.
В Александрийском порту в любое время находится множество кораблей, и над ними возвышается Фарос — одно из семи чудес света. Я часто ходил смотреть на него вблизи. Знаменитый маяк стоит на базальтовом острове, построен из огромных, вплотную пригнанных одна к другой гранитных глыб и покрыт мрамором. Внизу он имеет четырехугольное основание, на нем поднимается шестиугольная башня такой же высоты, а наверху — круглая, увенчанная клубами черного дыма. Стоя у подножия маяка, надо высоко задирать голову, чтобы увидеть его вершину, и только тогда постигаешь все величие сооружения. День и ночь по устроенным внутри маяка винтообразным, но отлогим лестницам без ступенек поднимаются ослы, нагруженные смолой и другими горючими материалами, и за исправностью маяка наблюдают особо приставленные для этой цели общественные рабы, которым не разрешается покидать Фарос даже на один час.
Однажды во время прогулок я нос к носу столкнулся с Вергилианом. Я знал, что поэт все еще ищет свою танцовщицу. Но он развел руками от удивления:
— Где ты пропадаешь, несчастный маратель папируса? Я разыскиваю тебя по всему городу. Мне необходимо переписать несколько важных писем для сенатора.
Мы вернулись вместе в тот дом, где поэт нашел гостеприимство в Александрии, я без труда выполнил заданную мне работу, а потом Вергилиан сказал:
— Я направляюсь сейчас в легионный лагерь. Август собирает там для какой-то цели александрийскую молодежь. Интересно. Не хочешь ли и ты пойти со мной?
Я поспешил выразить согласие, и мы отправились вдвоем, среди людской толкотни, к воротам Луны, откуда дорога вела в лагерь III легиона.
